Бог непокорных

с жизнью. Когда это произошло, король велел отцу вернуться и принять наследство. Нехотя он

повиновался, ведь тем самым оказывался нарушен еще один обет Незапятнанных – не владеть ни

людьми, ни землями, ни каким-либо ценным имуществом – но долг перед родом и королевский

приказ перевесили его личные пристрастия. Когда он вернулся, то первым делом прогнал из замка

мою мать… мне в то время было всего пять или шесть лет. Позже, повзрослев, я пытался найти ее, но не смог – некоторые говорили, что она повесилась, другие – что уехала в город и стала

шлюхой, но никто не знал в точности; отец же всегда говорил, что она была рада получить деньги

и уехать подальше, но я ему не верю. Я не исключаю даже, что он убил ее и где-то спрятал тело, мстя таким образом за обет, который она когда-то заставила его нарушить… Нет, он совсем не

злодей: наоборот, он почти святой – одержимый фанатик, идущий к своей великой цели – но все, что способно отвлечь его от этой цели, исказить его путь, который должен быть идеально прямым, приводит его в исступление. Излишне и говорить, что я никогда не получал от него ни любви, ни

тепла – я всегда был для него молчаливым укором, напоминанием о некогда совершенном грехе, изъяне, без которого вся его история могла бы стать совершенно другой. Для него было бы лучше, если бы меня вовсе не существовало. Не скрою, он дал мне хорошее образование, но никогда

формально не признавал своим наследником. По его мысли, я должен был сделать военную

карьеру, стать офицером королевской армии – а может быть, сделаться блистающим рыцарем

света, разъезжающим по миру и совершающим великие подвиги и благородные сумасбродства,

которые хоть как-то смогли бы оправдать и сгладить позор моего рождения. Среди учителей,

которые у меня были, особенно запомнился мне один – краснокожий уроженец острова Джанбро, невысокий, лысый и крепко сбитый. Не знаю, слышала ли ты когда-нибудь о джанбройцах? Их

остров расположен на юге Вельдмарского архипелага, они не используют ни доспехов, ни щитов, ни какого-либо тяжелого оружия, живут как дикари, в хижинах из соломы и пальмовых листьев, ходят голыми, не считая набедренных повязок и кожаных лент, которыми перед боем обматывают

локти и голени. Все мужчины на острове практикуются в боевых искусствах; они умеют

сражаться, но не так, как мы – с тех пор, как их остров был открыт и впервые завоеван, лучших

мастеров острова начали выписывать к себе знатные и богатые семьи, ибо джанбройцы являются

непревзойденными мастерами кулачного боя и легкого оружия вроде ножей и кастетов. Мой

наставник был одним из таких путешественников: за двенадцать лет, проведенных в нашем замке, он заработал достаточно, чтобы безбедно прожить остаток дней; после того, как я поступил в

Лебергский университет, он уехал на родину. Надеюсь, он благополучно добрался до дома и

открыл там свою школу, как всегда мечтал… Хотя их оружие уступает нашему, и сам остров

неоднократно оказывался под властью то одного вельдмарского герцога, то другого – именно этот

человек, мой наставник, впервые показал мне, что в мире есть и другие пути, кроме того, что

определен для меня отцом. Я понял, что не хочу жить жизнью, правила которой устанавливает за

меня кто-то другой, но какой должна стать моя собственная жизнь, я еще не знал. В университете

я увлекся магией – во многом из-за того, что отец терпеть ее не мог – и так познакомился с

далкрумом Натари Ванскейджем, который и стал моим вторым учителем. Он научил меня ремеслу

охотников за демонами, провел посвящение, после которого я получил серебряную полумаску

Чоддока и овладел силами, которые она давала, свел с нужными людьми, помог получить первые

контракты. Жизнь, которую он для меня открыл, оказалась намного интереснее скучной

военщины или бессмысленного светского времяпрепровождения. Я оттягивал завершение

обучения как только мог, взял дополнительные курсы, убеждал отца подождать еще год или два.

Поначалу он верил в эту ложь, но затем стал что-то подозревать; люди, которых он отправил в

Леберг, выяснили, что военную кафедру я забросил давным-давно и целиком посвятил себя

изучению мистики. Он прислал письмо, в котором требовал моего немедленного возвращения;

оплачивать обучение он более не собирался. В ответ я распрощался с ним, написав, что теперь-то, когда мое присутствие перестанет его тревожить, он, наконец, сможет вздохнуть свободно и

зажить в гармонии с самим собой. Поскольку денег не было, мне пришлось отложить дальнейшее

обучение и на некоторое время уехать; несколько удачных контрактов подправили мои дела, я

вернулся в Леберг и узнал, что отец приезжал туда и был в страшном гневе от того, что в

университете меня «развратили». Но мне уже не было до него никакого дела; пусть его проклятье

сбудется и наш род угаснет – если я когда-нибудь решу завести семью, то дам своим детям иную

фамилию, и это будет уже совсем другой род. Вот так… Я думал, что оставил прошлое позади, но

то и дело оно возвращается ко мне: я притягиваю в свою жизнь людей, которые напоминают мне

об отце.

Лэйн замолчал. Хейла сидела, вертя в пальцах щепку и не зная, что сказать. Наконец, она

спросила:

– А кто научил тебя стрелять?

– Сам научился. – Ответил Лэйн. – У меня была пара ручных арбалетов, и, помимо

тренировок с магией и с ножами, в свободное время я учился стрелять, жалея только о том, что

заряжать их приходится слишком долго. Но совсем недавно судьба преподнесла мне чудесный

подарок: карлам, живущим под Фандерскими горами, потребовалось уничтожить демона из жара, копоти и черного дыма, который уже неоднократно появлялся в их владениях и убивал их.

Несколько раз они успешно заманивали эту тварь в ловушки и удерживали в них какое-то время; но проходили десятилетия и даже века, и демон находил способ вырваться на свободу, и раз за

разом он становился умнее и злее. Я убил дхаану, хотя это и было нелегко, он едва не разорвал

меня на части, однако старые магические ловушки карлов, хотя и были разрушены, но все еще

ослабляли его; перед боем я усилил их офудами, остальную часть дела решили мантры и маска. Я

не взял золото, хотя карлы предлагали его столько, что можно было купить баронство – вместо

этого они расплатились со мной вот этими двумя великолепными устройствами…

Лэйн с любовью провел ладонью по одному из наручей.

– Ты настоящий герой, – сказала Хейла; внимательный слушатель, впрочем, мог бы

различить потаенную грусть в ее голосе: она слишком отчетливо понимала, что никогда не будет

любима человеком, которым по-прежнему восхищалась и в которого так неожиданно для себя

влюбилась бездумно и безоглядно. Одно то, что он позволил себе быть откровенным с ней,

означало, что она совершенно не интересует его как женщина – ибо перед женщиной, которую

Лэйн хотел бы завоевать, он никогда бы не стал выказывать слабости, никогда бы не стал говорить

о своих семейных неурядицах и о том, что, по сути, значительную часть своего жизненного пути

он построил на противостоянии воли отца, желавшего воспитать из Лэйна благородного паладина.

– Я очень рада тому, что повстречала тебя. Не только потому, что ты спас мою жизнь… Ты

живешь в каком-то совершенно другом мире, и благодаря тебе я увидела кусочек этого мира. Я…

я не знаю, как объяснить то, что чувствую. Моя жизнь однообразна и скучна; повседневность, одиночество, грязь – вот что ее заполняют. Окружающие меня люди живут так, как жили всегда, ни о чем не задумываясь, каждый серый день похож на другой, все заполнено тысячью мелких и

бессмысленных дел, которые приходится делать, чтобы перейти в следующий день, такой пустой, как и предыдущий… Мы живем…

Она запнулась, подыскивая подходящее слово.

– …по инерции, – подсказал Лэйн.