Страница 17 из 101
— Во время Войны Остывших Светил поиск новых союзников привел меня к Сферам
Луны. Луна и ее Князья в то время хранили нейтралитет, хотя в их среде присутствовали
различные настроения: одни справедливо опасались, что после расправы с нами, Солнце примется
за свою сестру и потому хотели поддержать нас, другие же из тех же опасений желали помочь
Солнечным, надеясь заслужить их снисхождение. Один из Лунных, Сиблауд Великий Ткач был
готов заключить тайный союз. Символом нашего союза должно было стать наше дитя. Так
появилась на свет Лкаэдис. Но все вышло не так, как мы задумывали. Я была убита, Сиблауд
сокрыл нашу связь от своей госпожи. Когда Лунные осознали, что их ожидает не менее горькая
участь, чем нас, было уже слишком поздно. Лунные Сферы закрывались, Серебряная Госпожа
была ранена и обречена на вечный, неизбывный голод. Сиблауд успел отправить дочь за пределы
той великой тюрьмы, которой стали Лунные Сферы, но, как я вижу, так и не успел рассказать ей
всю правду о том, как она появилась в Сальбраве и кто породил ее.
Нихантия пораженно молчал. То, что он услышал, не укладывалось в голове. До сих пор
он полагал Лкаэдис одной из наиболее могущественных бессмертных третьего поколения, но если
услышанное было правдой, ее происхождение оказывалось намного выше, чем он мог себе
представить. Особенное положение Королевы, ее формальная независимость как от Дна, так и от
Сопряжения, расселение талхетов по мирам, что некогда входили в разрушенную пирамиду
Лунных Сфер — все это вдруг обрело неожиданный смысл. В Лкаэдис была тьма, но было и нечто
иное — талхеты всегда знали об этом, почитая себя особенной расой.
Понимание, которое приходило к нему, не было некой мыслью, которую можно легко
принять или отбросить, не придавая ей особого значения. Понимание становилось дверью, в
которую он должен был войти и измениться. Если он примет правду Князя, то станет другим,
изменится и внутренне, и может быть даже внешне.
Правду?..
Но было ли то, что говорил ему Отравитель, правдой?.. И даже если это было правдой, то в
какой мере? А в какой — состояло из полуправды, умалчиваний и акцентов, искусно
расставленных таким образом, чтобы переворачивать правду с ног на голову? Искушение принять
услышанное за истину, вступить на тот путь, что ему предлагали, и измениться на этом пути, было
огромным, но не менее сильным было и сопротивление возникшему желанию. Будучи поставлен
перед выбором, Нихантия подумал, что слишком сильное влечение к новой истине уже само по
себе свидетельствует о том, что эта истина мало чем отличается от помрачения. Он закрыл глаза и
постарался абстрагироваться от темной силы, которая явилась в храм и говорила с ним, искушала
и звала за собой. Он сотворил заклятье, понижающее восприимчивость к тонким воздействиям и
одновременно — закрывающее его мысли и чувства от постороннего внимания. Ощущение
присутствия ослабло, разум прояснился. Нихантия еще больше уверился в правильности
сделанного им выбора.
— Мне нужно подумать над услышанным. — Произнес он вслух. — Трудно принять
новую истину сразу.
— Конечно, — в голосе Темного Князя прозвучала ирония.
А потом Отравитель ушел, и Нихантия остался один. Он сел на пол и погрузился в
медитацию. Дух его очистился от беспокойства и тревог, но будущее по прежнему оставалось
неопределенным. Что ему сказать, когда Владыка Ядов явится вновь? Верность Королеве может
стоить ему жизни, но спасет ли его жертва род Хангеренефов от втягивания в воронку новой
бессмысленной войны, которую затевали Последовавшие? Войны, которая не принесет
Хангеренефам ничего, кроме гибели... Он понял, что одной только медитации недостаточно; и
тогда встал и направился к храму Паучьей Королевы. Он приказал стражам пропустить его — и
они не посмели ослушаться: запечатанные заклятьем врата храма были открыты в неурочное
время. Нихантия вошел внутрь и склонился перед алтарем. Он долго молился; алчность, страсть, противоречивые влечения к Королеве, желание обладать ею и желание свергнуть ее — все это
присутствовало в нем, но не мешало темной молитве. Пороки создавали особые связи между
демонами, они были не менее важны, чем добродетели для обитателей Верхних Миров. Нихантия
осознавал свои страсти и питался их силой, но сейчас было неподходящее время для связанных с
ними переживаний. Он хотел, чтобы Лкаэдис узнала, что происходит и подсказала ему, как
действовать. Он был готов умереть, ответив Темному Князю отказом, но не хотел умирать
понапрасну.
Шум у дверей привлек его внимание, оторвав от молитвы. Лязг оружия, хруст и скрежет
металла, проникающего в мягкую плоть талхета, скрытую хитиновым, а сверх него — еще и
железным — панцирями. Второй страж прожил на секунду дольше, но затем затих и он. Нихантия
встал с колен. Его верхние руки потянулись к клинкам за спиной, а нижние расслаблено
приподнялись, готовясь сотворить заклинание. Молитва сделала его разум ясным и чистым, а дух
— бодрым и одновременно спокойным. Он был готов к сражению, к смерти, к любой
неожиданности.
Они вошли во врата храма одновременно: Ксайлен, двадцать четвертый сын Нихантии (и
третий по старшинству, если считать только живых сыновей лидера Хангеренефов) и Сайналь,
одна из бесчисленных его внучек. Сила, которую отверг Нихантия, окружала их и питала –
Владыка Ядов никогда не был склонен ограничиваться единственным путем к поставленной цели, и искушение, отвергнутое первым из Хангеренефов, достигло умов и душ его потомков – менее
осторожных, более импульсивных, честолюбивых и алчных до силы. Нихантия подумал вдруг, что
защищает прежнюю Лкаэдис, независимую ни от кого, плетущую свою паутину вдали от света и
тьмы; а эти двое юнцов представляют Лкаэдис новую, поддавшуюся притяжению Темного Князя и
входящую в орбиту его силы... Отравитель был прав, говоря, что народ является телом бога: теперь Лкаэдис предстояло сразиться с самой собой, определяя таким образом собственное
будущее. Эти мысли промелькнули в душе герцога как мимолетные тени, а затем – все
размышления сделались неуместны. Он призвал поток Сумеречных Нитей и хлестнул ими, как
плетью, по Ксайлену – тот ушел в сторону и вызвал аналогичный поток, выставляя его на пути
заклятья Нихантии. Сайналь прыгнула вперед, перелетела через ряды столов и скамеек; ее клинки
целили в горло и грудь герцога. Нихантия легко отразил атаку, отбросив талхетку назад, при том
он использовал лишь один меч. Он бы убил ее, если бы имел возможность развернуть корпус и
атаковать второй рукой – но Ксайлен, куда более опасный, чем внучка, в этот самый момент
выбросил впереди себя два сумеречных потока силы, использовав клинки как проводники и
усилители энергии, и Нихантии пришлось сосредточиться на отражении атаки. Он сформировал
второй поток и захватил своими Сумеречными Нитями потоки Ксайлена, а затем отшвырнул их в
сторону, орудуя заклятьями так, как если бы в его руках находились два кнута. Сайналь окружила
себя коконом из Нитей и снова бросилась в бой: она подставлялась под удар, рассчитывая, что
кокон выдержит по крайней мере один удар герцога – в то время как она, в свою очередь, сумеет
достать его. Нихантия вместо жесткого блока внезапно ушел в сторону, пропуская Сайналь мимо
себя; потоки-кнуты хлестнули по защите талхетки, разрывая ее в клочья, а искривленный, острый
как бритва меч, обрушился сверху, и отсек одну из нижних рук внучки. Ксайлен превратил часть
Нитей в дым и бросил этот дым на герцога, превращая свое заклинание в проклятье, поглощающее
жизнь и силу. Нихантия расплел треть каждого из своих потоков, окружая себя паутиной, и