Песчаная лилия

— Ты не права. Напротив, мне даже интересно послушать.

Саюри подняла голову, удивленно вскинув брови.

— П-простите, Казекаге-сама? — переспросила она.

— Расскажи мне о своей матери.

Девушка широко распахнула свои серые глаза, на ее щеках выступил румянец, достаточно сильно заметный на бледной коже. Случайно поймав заинтересованный взгляд Гаары, она смутилась еще больше. Привыкшая никого не нагружать рассказами о своем детстве, да и не только о нем, Саюри с трудом могла представить себе, что это вообще может быть для кого-то интересно. Раньше, когда она начинала о чем-то кому-то увлеченно рассказывать, Кичиро, вечно, как на зло, оказываясь где-нибудь по-близости, каждый раз резко перебивал ее, говоря «заткнись, это никому не интересно!» Но теперь, когда Казекаге сам об этом попросил…

— Моя мама… — начала девушка, подбирая слова. — Она... очень красивая и умная женщина. Мама была куноичи, пока жила в Конохе, но потом переехала сюда, когда вышла замуж за моего папу, и оставила это.

— В Конохе? — переспросил Казекаге, уже не скрывая неподдельного интереса.

Саюри кивнула.

— Мало кто об этом знает, но у знаменитого Белого Клыка Конохи был старший брат, Тадао. Он и его жена погибли во время Второй Мировой войны шиноби, и их дочь, мою маму, вместе со своим сыном воспитывал Сакумо-сан. Она часто рассказывала мне про деревню Листа, когда я была маленькой, и про Какаши-сана, с которым они вместе выросли. Правда, она ещё говорила, что сильно поссорилась с ним незадолго до своего отъезда в Киригакуре, но не говорила из-за чего.

Гаара был немного удивлён, но ни один мускул на его лице не дёрнулся — мимика его не выдала. Разумеется, их родство с Какаши Хатаке объясняло серебряный цвет её волос, но раньше он и не предполагал, что они могли быть как-то связаны между собой. Хотя, с другой стороны, раньше он и не интересовался этой девушкой. Впрочем, прежде он вообще мало чем интересовался, если это не относилось к безопасности и благополучию его деревни.

— И ты никогда не хотела это узнать? — спросил он у Саюри.

Девушка опустила голову, на секунду прикрыв глаза, и до крови прикусила губы, очевидно, думая, что правитель деревни Песка этого не заметит. Однако даже это действие не укрылось от его пристального взора.

— Хотела, — наконец ответила куноичи. — Но вряд ли мне это удастся. Мама… — её голос дрогнул, — погибла. Уже давно.

Гаара не нашёл, что ответить. Где-то в его грудной клетке, должно быть, в районе сердца, появилось странное неприятное ощущение, понять природу которого он не мог.

Повисшая в небольшой комнате тишина с каждой секундой становилась все более и более тяжелой. Саюри все так же не поднимала глаз, до хруста заламывая пальцы. Последние два-три года воспоминания о родителях не причиняли девушки много боли — она приняла факт их смерти и лишь изредка молилась за них, надеясь, что они оба находятся в лучшем месте со всеми остальными её родственниками. Но тогда рядом был Акиро, всегда поддерживавший и не дававший ей изводить себя собственными мыслями, а теперь… теперь, когда не стало и его, Саюри чувствовала себя опустошённой. Словно большая пустая комната — когда-то в ней было много людей, но они покинули её один за другим и забрали с собой все хорошее, что в ней было. Осталось лишь эхо их голосов, раздававшееся в глухих серых стенах.

— А твой отец? — тихо спросил Казекаге, нарушив звенящую в ушах тишину.

— Тоже умер, — мрачно ответила девушка. — Погиб от рук причастного к смерти моей мамы, спустя десять лет после её смерти.

— Другие родственники?

— Весь мой клан перебит, Казекаге-сама, — неожиданно твёрдо произнесла Саюри. — Разными людьми, в разное время и по разным причинам. В живых нет никого, кроме меня и моего старшего брата, но Кичиро меня своей сестрой не считает. Вы наверняка слышали о временах Кровавого Тумана — тогда убивали без разбору всех шиноби, обладавших каким-либо кеккей генкай, в том числе и многих моих родственников. А те, кто остался в живых тогда, погибли от рук членов клана Кагуя, напавших на деревню… — девушка запнулась и пару секунд помедлила, размышляя о собственных словах. — Прошу прощения, Казекаге-сама. Я не должна была говорить вам все это, загружать этой историей и…

— Нет, — оборвал ее Гаара, — это ты меня извини. И, Саюри, — он наконец поймал взгляд серебристых глаз куноичи, — мне очень жаль.

Девушка улыбнулась уголками губ, как делала всегда, когда на самом деле вот-вот готова была разрыдаться, и поднялась с кресла.

— Могу я чем-нибудь помочь Вам? — спросила она, подходя ближе к письменному столу. — Может, надо разобрать бумаги по стопкам?

Саюри спала совсем тихо, не было слышно даже её невесомого дыхания. Грудь девушки беззвучно вздымалась с каждым её вздохом, тонкие пальцы сжимали ткань кофты, губы были чуть приоткрыты, а густые ресницы едва заметно подрагивали.

Не то чтобы Гаара сильно интересовался чьим-то волосяным покровом, нет, просто почему-то вот уже часа два он постоянно отвлекался от изучения важных договоров и соглашений на безмятежный вид куноичи, мирно спавшей в кресле. Поджав колени к груди, она уснула, положив голову на руку, когда время уже близилось к рассвету: они просидели за бумагами весь вечер и практически всю ночь. В отличие от джинчурики Шукаку, к отсутствию сна Саюри не привыкла, так что, как бы та не сопротивлялась естественной потребности организма, говоря, что обязана охранять Казекаге круглые сутки, не спуская с него глаз, ее усталость все же взяла своё.

Надо же, заснула в одной комнате с джинчурики Шукаку. Бесстрашная. Большинство людей и один на один с ним разговаривать боялись в его кабинете. Должно быть, именно так устроена человеческая память: хорошие поступки они воспринимают как должное и быстро забывают, но стоит лишь раз сделать что-нибудь плохое, оступиться, и они будут вспоминать об этом каждый день до конца жизни. А поскольку в прошлом Гаары было гораздо больше ошибок, не опасался, наверное, один только Наруто. Но он был скорее исключением из правил. Даже его собственные брат и сестра до недавнего времени не горели желанием оставаться с Казекаге наедине — мало ли что. А вот Саюри, у который для того, чтобы бояться его, было больше всех причин, спокойно уснула в кресле, что находилось лишь в какой-то паре метров от него.

За окнами ветер неистово раскачивал из стороны в сторону окутанные туманом деревья. Было прохладно, даже очень: из-за сквозняка и не слишком хорошей теплоизоляции, температура в комнате не сильно превышала ту, что была на улице. Гаара, будучи привыкшим к ночному холоду в пустыне, поначалу даже не обратил на это особого внимания, но, заметив на светлой коже девушки, что непроизвольно съёжилась, мурашки, подумал о том, что неплохо было бы что-то сделать. Тихо встав из-за стола, он обошёл комнату в поисках чего-то, хотя бы отдалённо напоминавшего одеяло. Так как ему самому никогда не приходилось заботиться о подобных вещах, он понятия не имел, где это могло храниться, но все же нашёл в шкафу свёрнутый плед и осторожно накрыл им Саюри, изо всех сил стараясь не разбудить её.

Почувствовав тепло, девушка немного расслабилась и глубоко вздохнула, но не проснулась. Гаара не спеша сел обратно за стол, параллельно размышляя о мотивах своего поступка, но, к сожалению, не смог сделать никакого вывода. Вроде бы так было правильно — он когда-то читал об этом в одной из книг, что стояли на полках библиотеки в их доме. Точной цитаты он не помнил, но смысл был в том, что если хочешь подружиться с кем-то, сделай так, чтобы этому человеку было комфортно рядом с тобой, заботься о нём, показывай, что он тебе нужен. Гаара этот принцип выучить-то выучил — неважно, что на практике не применял — сейчас его занимал другой вопрос: почему именно Саюри? Он сделал это чисто интуитивно, по инерции, и теперь, задумавшись о причине, совершенно не понимал, откуда у него возникло желание укрыть её — ему просто почему-то не хотелось, чтобы эта девушка мёрзла.