Страница 28 из 52
Сразу вслед за книгой Михайловского-Данилевского была опубликована работа Ф. Н. Глинки «Очерки Бородинского сражения»[344]. Хотя концептуально «Очерки…» Глинки, казалось бы, противостояли самодержавно-псевдопатриотической традиции, но применительно к изображению событий Бородина объективность не стоило переоценивать. В «Очерках…» Глинка хотя и широко использовал сведения, почерпнутые из французских публикаций, но, будучи участником Бородина, так интерпретировал их в духе народной героики, что они только оттеняли величие подвига русской армии. В год юбилейных торжеств не только Михайловский-Данилевский, утративший идеалы молодости, но и Ф. Н. Глинка, сохранивший демократические убеждения, были уже склонны воспринимать Бородино скорее как миф, как «героическую сказку». Это опиралось на то всеобщее ощущение торжества духа русских войск, ощущение победы, которые испытала русская армия к концу сражения[345]. Официозная лжепатриотическая традиция и традиция «рейхенбахского кружка», сохранив различия в оценках роли самодержавия и народа, оказались практически единодушны в трактовке событий и последствий Бородина, в характеристике действий Наполеона и его армии в генеральном сражении. Нередко утверждения Глинки казались еще более «патриотичными», чем Михайловского-Данилевского: французские потери Глинка оценивал в 75 тыс., а русские примерно в 46 тыс., количество атак на Багратионовы «флеши» доводил не менее чем до восьми и т. д. Несмотря на отсутствие поддержки официальных властей, «Очерки…» Глинки, подобно «Описанию…» Михайловского-Данилевского, получили большой общественный резонанс.
В течение 40-х – первой половины 50-х гг. XIX в. в России не вышло ни одной заметной работы по истории 1812 г. Общественный интерес к героической эпопее стал пробуждаться только к середине 50-х в связи с обострением Восточного вопроса и началом Крымской войны. Обращение к эпопее 1812 г. было теперь тем более естественным, что в качестве одного из главных противников России вновь выступила Франция во главе с племянником великого императора Наполеоном III. Ассоциации с 12-м годом у разных идейно-политических групп русского общества оказались свои. В отличие от официозно-националистических кругов, которые рассчитывали «закидать шапками» своих противников, либеральные и демократические круги, несмотря на уязвленное патриотическое чувство, надеялись на падение в результате войны правящего режима.
Одним из первых в исторической литературе на события Крымской войны откликнулся Иван Петрович Липранди (1790–1880). Во время Бородинского сражения обер-квартирмейстер 6-го пехотного корпуса, затем близкий к декабристам, он в середине 1820-х гг. заметно изменил жизненные ориентиры и проявил свои таланты на разных поприщах, в том числе и в деле сыска. Особенно зловещую роль Липранди сыграл в деле петрашевцев[346]. Проявляя постоянный интерес к событиям 1812 г., Липранди собрал богатейшую коллекцию книг и документов и стал автором семи историко-критических трудов по Отечественной войне. Первой была книга, вышедшая в 1855 г. и представлявшая собою многочисленные выдержки из опубликованного о войне за рубежом, главным образом во Франции и Германии[347]. Несмотря на внешнее стремление к «объективности», подбор и трактовка представленных материалов были весьма тенденциозны. Липранди пытался отстаивать сугубо официозные, во многом антизападные позиции, не предлагая своего осмысления событий. Примером этого может служить ожесточенная критика со стороны Липранди и французской, и немецкой версий окончательного взятия батареи Раевского. Особенно (и незаслуженно) «досталось» немцам, которые пытались отдать пальму первенства в этом событии саксонцам Тильмана.
В таком же антиевропейском и псевдопатриотическом духе были выдержаны брошюра официозного публициста А. Горяйнова, вышедшая в качестве «русского» ответа на знаменитую «Историю» Тьера в 1858 г.[348], и рецензии на книгу Бернгарди о Толе[349].
К 50-летнему юбилею 1812 г. «по высочайшему повелению» была подготовлена новая правительственная история великой эпопеи. Автором ее был Модест Иванович Богданович (1805–1882), профессор Военной академии, генерал-майор, позже, с 1863 г., генерал-лейтенант[350]. Большая часть 2-го тома оказалась посвященной Бородинскому сражению[351]. В труде Богдановича произошла известная трансформация официозной трактовки Бородина: он широко и критически использовал источники, в том числе многочисленные зарубежные, как французские, так и немецкие; предложил относительно объективную характеристику противника; в концептуальном осмыслении делал явные уступки либерализму. Содержалась в книге и сдержанная критика предшественника Михайловского-Данилевского[352]. Отказавшись от велеречивости слога, Богданович обратился к беспристрастному изложению фактов, при этом отдавая предпочтение русским источникам. Он показал весьма непростое положение перед Бородином Великой армии, испытывавшей сильную нужду в продовольственных и медицинских припасах, что еще больше осложнялось непростыми отношениями среди высшего командного состава (особенно между Даву и Мюратом). Взяв за основу данные переклички в Гжатске, Богданович придерживался цифры 130 тыс. солдат Великой армии при 587 орудиях. Численность русских сил, по его мнению, составляла 103,3 тыс. регулярных войск, 7 тыс. казаков и 10 тыс. ополченцев[353]. При изложении событий самого Бородина Богданович предпочел избегать каких-либо выводов и оценок, просто нанизывая один факт на другой, что хотя и способствовало «объективности», но одновременно и граничило с компиляцией. При определении хронометража событий Богданович явно следовал за русской (то есть «толевской») версией Бородинского сражения. Слава покорителей Курганной высоты была отдана автором, который привлек книгу Рот фон Шрекенштайна, саксонцам Тильмана[354]. Подводя беглый итог Бородинской битвы, Богданович только констатировал, что атака императорской гвардии могла бы иметь для Наполеона решающее значение[355]. Потери Великой армии он, ссылаясь в том числе и на данные Деннье, насчитывал примерно в 30 тыс. человек. Хотя работа Богдановича и несла на себе груз внешнеполитической задачи – способствовать примирению России и Франции после Крымской войны[356], но в основном выросла из общественных, а частью и правительственных, надежд на либеральное переустройство российской жизни.
Однако вскоре во внешней политике России наступила новая полоса враждебности с Западной Европой, связанная с польским восстанием 1863 г. А внутри страны самодержавно-охранительные круги попытались взять реванш в борьбе с либерализмом. На книгу Богдановича обрушилась волна критики. Критика раздавалась со всех сторон! Либералы критиковали Богдановича за «лакейство» и угодничество перед правительственными кругами[357], «правые» – за либерализм и преклонение перед иноземцами. Со стороны последних особенно жесткой и аргументированной была критика Липранди, говорившего как бы от имени партии «ветеранов». Статьи Липранди были вначале опубликованы в «Северной пчеле» и «Русском инвалиде», а в 1867–1869 гг. переизданы отдельными книгами[358]. Липранди нашел у Богдановича множество огрехов и фактологических неточностей, особенно там, где дело касалось действий русского 6-го корпуса, обер-квартирмейстером которого, как известно, был сам критик. Но главное, в чем Липранди обвинял Богдановича, – это то, что последний историю «нашей отечественной войны» во многом строил на «показаниях иноземцев». Помимо всего прочего, в уничтожающей критике Липранди ясно просматривался протест «ветеранов» против прихода нового поколения историков, которые хотели увидеть Бородино другими глазами, во многом как бы со стороны. Но в таком святом деле, как память Бородина, полагали «ветераны», национальная отстраненность была совершенно недопустима. Возникшая благодаря Богдановичу новая тенденция в историописании «русского» Бородина была почти сразу задушена. Но это сделали не столько «ветераны», которым это было бы явно не под силу, но гений Л. Н. Толстого.
344
Глинка Ф. Н. Очерки Бородинского сражения. М., 1839.
345
Справедливости ради следует отметить, что Глинка все же написал: «Великий вопрос: “Кто победил?” остался неразрешенным».
346
См. о нем интересный очерк: Эйдельман Н. Я. «Где и что Липранди?..» // Из потаенной истории России XVIII–XIX вв. М., 1993. С. 429–434. Отметим, что среди привлеченных по делу петрашевцев был Дмитрий Дмитриевич Ахшарумов, сын историка войны 1812 г.
347
Липранди И. П. Некоторые замечания, почерпнутые преимущественно из иностранных источников, о действительных причинах гибели наполеоновских полчищ в 1812 г. СПб., 1855.
348
Горяйнов А. Что такое А. Тьер и нашествие его на Россию. СПб., 1858.
349
Напечатаны в «Русском инвалиде» за 1858 и 1859 гг. См.: Тартаковский А. Г. 1812 г. и русская мемуаристика. С. 240. Примеч. 297.
350
Богданович М. И. История Отечественной войны 1812 г. по достоверным источникам. СПб., 1859–1860. Т. 1–3.
351
Бородинское сражение Богданович подробно описал и в 3-м томе 6-томной «Истории царствования императора Александра I и России в его время» (СПб., 1869).
352
Начало критике Михайловского-Данилевского положил, вероятно, Липранди в работе 1855 г., найдя у первого ряд фактологических ошибок в описании военных действий, в том числе в ходе Бородинского сражения.
353
Богданович М. И. История Отечественной войны. Т. 2. С. 160–162.
354
Богданович М. И. История Отечественной войны. Т. 2 С. 210–211.
355
Там же. С. 219.
356
В 1-м томе автор поместил такие слова: «…и враждуя между собою, обе нации уважали одна другую, а восстановив согласие, питали взаимное сочувствие и никогда не прибегали к презренному оружию злословия» (С. 18).
357
Упомянем хотя бы рецензию либерально настроенного в ту пору историка К. Н. Бестужева-Рюмина и критику бывшего декабриста М. И. Муравьева-Апостола. Очень немногие в те годы отзывались о книге Богдановича положительно. Среди последних был, например, П. Х. Граббе.
358
Липранди И. П. Материалы для истории Отечественной войны 1812 г. СПб., 1867; Его же, Война 1812 года: Замечания на книгу «История Отечественной войны 1812 года, по достоверным источникам. Соч. г.-м. М. Богдановича». М., 1869.