Страница 20 из 52
Общий обзор действий польского корпуса в кампании 1812 г., кратко остановившись в том числе и на Бородинском сражении, дал в середине 1840-х гг. Л. Жельский[227]. Однако слабость документальной базы, отсутствие политических и материальных условий сдерживали в течение долгих десятилетий формирование глубокой и устойчивой историографической традиции «польского» Бородина. На протяжении 2-й половины XIX в. вышло значительное количество мемуаров поляков – участников Бородинского сражения, что позволило не только конкретизировать ряд моментов, касавшихся действий польских войск, но и наметить некоторые исключительно национальные черты польской историографии Бородина[228]. Так, Юзеф Залуский, в 1812 г. капитан 1-го полка гвардейских улан, попытался уверить читателей, что битва была совершенно выиграна и не было даже повода, ни политического, ни военного, для Наполеона использовать гвардию[229]. Несмотря на широкое использование материалов, заимствованных из французской историографии (в частности, работ Гурго, Сегюра и Тьера), книга Залуского несла на себе отпечаток польской интерпретации Бородина. Это проявилось хотя бы даже в том, что она связывала традиции «старых гусар» начала XVII в. с их потомками, воевавшими под Можайском против «москалей»[230]. Граф Станислав Наленч-Малаховский попытался уверить, что вся Бородинская битва «была битвой исключительно артиллерии и кавалерии» и что пехота просто бездействовала на своих позициях[231].
Сам же Малаховский во главе двух эскадронов польских кирасир только у д. Семеновское, опрокинув русскую оборону, взял в плен более 300 пехотинцев и две пушки (впрочем, его солдаты здесь же захватили «еще 4 пушки, но, разъяренные, и не слыша голоса рассудка», порубили лафеты, а сами орудия «бросили в неприятельской крови»[232]). Более реалистичной выглядела картина сражения у Клеменса Колачковского, который попытался определить задачу, поставленную Наполеоном перед корпусом Понятовского, и выяснить причину того, почему успех дня дался с таким большим трудом. Потери корпуса за 5 и 7 сентября он исчислял в 2 тыс. убитыми и ранеными[233].
В начале ХХ в. в основном завершился выход воспоминаний польских участников войны 1812 г. и Бородинского сражения[234] и начался период многочисленных жизнеописаний. Вышло несколько биографических работ о Юзефе Понятовском[235] и биография генерала М. Сокольницкого[236]. Значительно повысился интерес и к организации войск Великого герцогства Варшавского[237]. И все же вряд ли можно считать, что польская историографическая традиция войны 1812 г. окончательно оформилась.
Окончательное становление польской историографии связано с именем военного историка Мариана Кукеля (1885–1973). В его работах, написанных в бурные годы возрождения польской государственности в 1918–1919 гг.[238], концепция Бородинского сражения была намечена только в общих чертах. На основе опубликованных материалов Кукель попытался показать роль польских войск в победе Великой армии над русскими 5–7 сентября 1812 г. Принимая в целом французскую версию Бородина, он одновременно постарался отдать должное немецким и, особенно, польским союзникам Наполеона. Этот взгляд Кукель развил, к тому времени будучи уже бригадным генералом, в работе «Наполеоновские войны», вышедшей в 1927 г., а также в статье, сделанной на ее основе и опубликованной во Франции[239]. Силы французских войск он определил в 130 тыс. при 587 орудиях, русских – в 121 тыс. регулярных войск при 637 орудиях[240]. На этот раз Кукель предпочел не особенно подробно останавливаться на действиях немецкой кавалерии, как в предыдущих работах, зато доблесть поляков была еще более оттенена. Корпус Понятовского сыграл существенную роль и в бое за Шевардинский редут, и серьезно способствовал войскам Даву и Нея в покорении Семеновских укреплений. Не слишком быстрый успех 5-го корпуса в районе Старой Смоленской дороги объяснялся его недостаточной численностью. Итогом сражения стала потеря русскими 58 тыс., в то время как Наполеон потерял 28 тыс. человек[241]. Сомнений в наполеоновской победе у Кукеля не возникало.
Особое место описание Бородина заняло в главной книге Кукеля «Война 1812 года»[242]. Это двухтомное фундаментальное исследование было подготовлено польским генералом после длительной работы с документами французских (Национального архива, Исторического военного архива, Архива внешней политики) и польских архивов[243]. Им были привлечены все основные документальные публикации и труды, в том числе и русские, по войне 1812 г. Большое значение для работы Кукеля сыграла также публикация А. Сталковским в 1923 г. 4-го тома корреспонденции Понятовского[244]. Несмотря на демонстративную объективность, Кукель постарался в максимально выгодном свете представить действия поляков. Дело доходило до явных передержек. Например, осталось непонятным, на основе чего Кукель утверждал, будто 5 сентября «две польские роты» совместно с солдатами Компана вошли в русское укрепление. При этом Шевардинский бой, как оказалось, закончился только благодаря взятию поздно вечером 5-м корпусом леска в тылу у русского редута[245]. Наиболее «пропольской» выглядела картина событий к вечеру 7 сентября. Когда наполеоновские войска взяли батарею Раевского и император размышлял над тем, посылать ли ему гвардию в огонь, Понятовский предпринял решительное наступление на русские позиции в районе Старой Смоленской дороги. Русские войска были отброшены, и поляки могли бы легко дойти до Можайска (13-й польский гусарский полк, опрокидывая обозы Кутузова, оказывается, уже вышел под сам Можайск!). И только два обстоятельства помешали полному разгрому русских. Во-первых, уже наступившая ночь. Во-вторых, недооценка Наполеоном потерь противника (58 тыс. у русских против 28–29 тыс. у французов и их союзников), что привело императора к ошибочному отказу от маневрирования в ночь после битвы[246].
После Второй мировой войны генерал Кукель, который был министром обороны в эмигрантском лондонском правительстве, оказался вдали от родины и более к теме Бородина не возвращался[247]. Отдельные работы, опубликованные поляками-эмигрантами в Западной Европе и США, только вскользь упоминали Бородинскую битву[248]. Однако и в новой, «народной», Польше память о польских героях 1812 г. энергично поддерживалась. Издавались и переиздавались биографии Понятовского и его соратников[249], говорилось об их подвигах под Бородином в общих трудах[250]. Но главной работой, воспевшей «польское» Бородино в социалистической Польше, стала книга военного историка Габриэля Зыха, изданная в 1961 г.[251] Хотя Зых и воздерживался от откровенных антирусских выпадов и упоминал работы советских историков, особенно П. А. Жилина, но в то же время не скрывал, что продолжает традицию Кукеля и других польских авторов. Польские войска, и особенно корпус Понятовского, считал он, сыграли чрезвычайно большую роль в Бородинском сражении. Несмотря на малочисленность корпуса (на 2 сентября в его рядах было 8430 человек пехоты, 1638 кавалерии и 60 орудий), его смелая атака утром 7 сентября заставила превосходивший в силах корпус Тучкова отойти от Утицы. После того как французские корпуса Даву и Нея завязли у «флешей» и Наполеон через Сокольницкого вновь потребовал у Понятовского решительных действий, последнему, несмотря на превосходство неприятельских сил, вновь удалось отбросить русских, на этот раз с Утицкого кургана[252]. Правда, закрепиться здесь поляки так и не смогли. Между 3 и 4 часами пополудни Понятовский ожесточенной атакой окончательно захватил курган; при этом 13-й гусарский полк смог пройти по русским тылам до Можайска. Отброшенные на 4 км, «русские уже не были способны к борьбе». При подсчете потерь обеих армий в сражении Зых, отметив разноречивость сведений, все же предпочел цифры 40 тыс. у Великой армии и 50 тыс. у русской убитых и раненых. Вторая уступка русско-советской историографической традиции заключалась в том, что успех сил Великой армии Зых охарактеризовал как формальный, соединенный с «неуспехом наполеоновской теории генеральной битвы». Но здесь же подчеркнул, открыто полемизируя с Жилиным, что военно-исторические споры не следует чересчур политизировать, и поэтому нужно отдать должное Понятовскому: он сковал русские силы и ослабил русских на главных направлениях[253].
227
Jelski L. Marsze I działania korpusu polskiego w kampanii moskiewskiej 1812 roku. Od Mohylewa aż do końca zaczepnej wojny // Pamiętniki polskie / Wyd. K. Bronikowski. Paryż, 1845. T. 3. Str. 45–49.
228
Наиболее интересными для нас представляются воспоминания Ж. Залуского, в 1812 г. капитана 1-го гвардейского полка улан (Załuski J. Wspomnienia o pułku lekkoko
229
Załuski J. Op. cit. Str. 261.
230
Ibid. Str. 37.
231
Malahowski S. Op. cit. Str. 108.
232
Ibid. Str.107.
233
Kołaczkowski K. Op. cit. Str. 123.
234
Weyssenhoff J. Pamiętnik. Warszawa, 1904 (русский перевод: Из записок генерала Яна Вейссенгофа // Военно-исторический сборник. 1912. № 2–3). Были переведены на польский язык мемуары Г. Брандта, немца, сражавшегося под Бородином в польском Легионе Вислы (Brandt H. Pamietniki oficera polskiego. 1808–1812. Warszawa, 1904).
235
Skałkowski A. Ksiązę Józej. Bytom, 1913; Askenazy S. Ksiażę Józef Poniatowski. Poznań, 1913.
236
Sokolnicki M. Generał Michał Sokolnicki. Kraków, 1912.
237
Gembarzewski B. Wojsko polskie. 1807–1814. Warszawa, 1905 (2-е изд. вышло в 1912 г.); Chelminski J. V., Malibran A. L’Armée du Duché de Varsovie. P., 1913; Gembarzewski B. Wojsko Księstwa Warszawskiego. Warszawa, 1923.
238
Kukiel M. Dzieje wojska polskiego w dobie napoleońskiej. Warszawa, 1918. T. 2. Str. 92 –102; Tenże, Jazda polska nad Moskwą. Poznań, 1919.
239
Kukiel M. Wojny napoleońskie. Warszawa, 1927. Str. 219–223; Idem, Les polonaises à la Moskwa // Revue des Etudes napoléonie
240
Kukiel M. Wojny napoleońskie. Str. 220.
241
Ibid. Str. 223.
242
Kukiel M. Wojna 1812 roku. Kraków, 1937. T. 2.
243
См.: Ibid. T. 1. Str. I–XVIII.
244
Stałkowski A. Korespondencja księcia Józefa Poniatowskiego. Poznań, 1923. T. 4.
245
Kukiel M. Wojna 1812 roku. T. 2. Str. 172–175.
246
Ibid. Str. 182, 197–199.
247
В наиболее заметной работе, написанной в эмиграции, Кукель развивал идею единства Польши с «западноевропейской цивилизацией», которая противостоит России (Kukiel M. Gzartoryski and European Unity. 1770–1861. Princeton, 1955).
248
Примером может служить классическая работа профессора Оскара Халецкого, впервые вышедшая еще в 1942 г., а затем, с доработками, множество раз издававшаяся в Западной Европе и США. Халецкий особенно подчеркивал последовательную приверженность Понятовского и многих поляков «общеевропейскому» делу Наполеона в борьбе против России. Несмотря на его советы германским союзникам в этом духе, действия последних на разрыв общеевропейского единства оказались фатальными для судеб Европы и Польши (Halecki O. A History of Poland. N.Y., 1981. P. 223).
249
Askenazy S. Kiaźe Jósef Poniatowski. Warszawa, 1974; Szenic S. Ksiaźe wódz. Warszawa, 1979; Przewalski S. Generał Maciej Rybiński. Wroclaw, 1949; etc.
250
Rutkowski J. Historia gospodarcza Polski do 1864 r. Warszawa, 1953; Grochulska B. Księstwo Warszawskie. Warszawa, 1966. Последняя все военные сюжеты давала по Кукелю, тем самым подчеркивая преемственность с прежней историографией буржуазной Польши.
251
Zych G. Armia Księstwa Warszawskiego. 1807–1812. Warszawa, 1961.
252
Ibid. Str. 317–318.
253
Ibid. Str. 320–322.