Страница 19 из 52
Подобно тому, как после крушения наполеоновской Франции А. де Виньи поднял вопрос о чести и достоинстве солдата, о чести и достоинстве воина заговорили после 1945 г. и немцы. Пытаясь снять с немецкого солдата ответственность за преступления Третьего рейха, западногерманские авторы обратились к более ранней истории, стремясь показать немецкую армию носителем высших моральных качеств[214]. Решению этой задачи во многом были подчинены издания, где затрагивалась тема Русского похода и Бородина[215]. Эти книги добавляли некоторые детали, но сколь бы то ни было серьезно не влияли на представления немцев о Бородине. Своеобразным отражением новой Германии, в чем-то ставшей интегрированной частью единого Запада, явился выход работ англичанина Дигби Смита, который многие годы служил в натовских структурах в Западной Германии и публиковался под немецким псевдонимом Отто фон Пивка[216]. Его взгляды на Бородино в целом вписываются в англо-американскую традицию, но отличаются большим вниманием к немецким источникам и обнаруживают теплую симпатию к немецким солдатам Великой армии.
В последние десятилетия немецкие историки не опубликовали ни одной работы, которая бы могла свидетельствовать о существовании сегодня хотя бы поверхностного интереса к теме Бородина[217].
Итак, Бородинское сражение стало для немцев важнейшим элементом коллективной памяти и коллективных представлений о прошлом. С удивительным постоянством «призрак Бородина» возрождался всякий раз, когда немецкий народ оказывался перед той или иной важной проблемой в своей истории. Витавший над полем Бородина немецкий национальный дух принимал в дальнейшем самые разнообразные формы: от «прусско-гогенцоллерновской идеи» до антизападного и антирусского национализма и прорусского социализма. Данный феномен может быть истолкован либо как вольное обращение немецких интеллектуалов и политиков с податливой массой «исторической памяти» Бородина, либо как результат многообразия сильнейших импульсов, посылаемых из прошлого немецкими солдатами Бородина своим потомкам-соотечественникам. Так или иначе, многочисленные интерпретации Бородина были связаны с осмыслением таких важнейших проблем истории, как взаимоотношения Германии и Франции, Германии и России, как место и роль Германии в формирующихся общеевропейских структурах, и с рядом других. Интерес к событиям 1812 года в германской историографии сохраняется и по сей день, хотя проявляется он и не столь интенсивно, как это было нередко ранее.
1.2.2. «Польское» Бородино
Среди многочисленных, но не всегда верных союзников Наполеона особым рвением и последовательностью в борьбе с русскими в 1812 г. отличались поляки. Это была их война, война за свободу, «вторая польская война», как назвал ее Наполеон в своем обращении при переходе Немана. Большинство поляков всерьез воспринимало тезис наполеоновской пропаганды о том, что поход 1812 г. – это поход против варварства, который закончится наступлением счастливой эпохи в истории человечества[218]. Готовясь к битве под Москвой, а затем вступая в русскую столицу, многие из поляков обращались к картинам далекого прошлого, вплетая происходившие события в ткань своей национальной истории. «Можно понять, какое испытывал я чувство при виде древней столицы царей, возбудившей во мне столько великих исторических воспоминаний, – обращался под влиянием трагических польских событий 1830–1831 гг. к своим ощущениям 1812 г. Роман Солтык, состоявший в день Бородина адъютантом генерала М. Сокольницкого. – Над ней в начале XVII столетия победоносные поляки водрузили свое знамя, и перед ним преклонялся московский народ, признав своим государем сына нашего короля. И вот их потомки, сражаясь в фалангах Наполеона, пришли во второй раз осенить ее своими победоносными орлами. Все эти победы моих соотечественников, старые и новые, сливались в одно целое в моем воображении, и я припоминал деяния Ходкевичей, Жолкевских и Сапег, заставлявших трепетать Московское царство»[219].
Стоит ли говорить, что Бородино было воспринято его польскими участниками как победа, достигнутая во многом усилиями и кровью поляков? «До Москвы известия были великолепны», – вспоминала графиня А. Потоцкая, находившаяся тогда в Варшаве. Но когда началось отступление, «отчаяние охватило всех»[220]. Рушились столь долго лелеянные надежды на то, что «вторая польская война» завершится возрождением Польского государства. Большинство поляков, современников 1812 г., упорно не хотело видеть, что вся «польская» политика Наполеона уже давно была подчинена решению исключительно военных задач, а энтузиазм и антирусские чувства поляков должны были обеспечить ему «пушечное мясо»[221]. Но вскоре трагические для поляков события Русского похода подернутся дымкой забвения, Адам Мицкевич воспоет прекрасную «весну великих битв» 1812 г., и останутся только воспоминания о чудесных надеждах на освобождение, казавшихся тогда столь реальными, особенно после разгрома русских в битве под Москвой. Эта «польская романтизация» Бородина только усилится благодаря трагическим событиям 1831 г., когда во главе польских войск окажутся герои Бородинского сражения Я. З. Скржинецкий (1786–1861), в 1812 г. капитан 16-го пехотного полка, М. Рыбинский (1784–1874), в 1812 г. подполковник 15-го пехотного полка, и многие другие, вновь встретившиеся на поле боя с русскими, тоже нередко героями Бородина (как, например, генерал И. Ф. Паскевич).
По сути, именно разгром польского восстания 1831 г. послужил толчком к появлению польской историографии 1812 г. В книге Станислава Богуславского, посвященной жизни Юзефа Понятовского, военного министра Великого княжества Варшавского, командира 5-го (польского) корпуса Великой армии, ставшего в 1813 г. маршалом Франции, были строки, посвященные героической борьбе поляков в Бородинском сражении[222]. Почти одновременно с тем, как А. Мицкевич создавал в 1832–1834 гг. знаменитую шляхетскую историю 1811–1812 гг. «Пан Тадеуш», Роман Солтык, польский граф, в 1812 г. командир эскадрона, состоявший при топографическом бюро Великой армии в качестве адъютанта Сокольницкого, тоже в отрыве от родины писал воспоминания о событиях Русского похода. В 1836 г. они, наконец, были изданы в Париже[223]. Собственно мемуары были существенно дополнены общеисторическими сюжетами, основанными главным образом на французских источниках и литературе. Это делало работу Солтыка первым историческим исследованием кампании 1812 г., вышедшим из-под пера поляка. Книга Солтыка отличалась явной антирусской направленностью. Несмотря, в целом, на верные подсчеты численности сторон перед Бородинским сражением (103 тыс. пехоты, 31 тыс. кавалерии и 587 орудий в Великой армии на момент переклички в Гжатске; 114 тыс. регулярных и 17 тыс. иррегулярных войск и ополченцев в русской), цифры потерь выглядели, по меньшей мере, странными: русские потеряли 50 тыс., тогда как французы и их союзники – только 18[224]. И все же Солтык писал о результатах сражения как о недостаточно решительных. Некоторые ремарки, передававшие слова генерала Сокольницкого, который отвечал за разведку всей Великой армии и 7 сентября фактически исполнял роль координатора между Наполеоном и 5-м корпусом, заставляли читателя часть ответственности за нерешительные результаты баталии возлагать и на Понятовского. Последний, командуя корпусом, вывел его к русским позициям недостаточно быстро и тем самым не смог синхронизировать его действия с действиями основной группировки наполеоновской армии[225]. Солтык же полагал, что главная причина была в том, что русские своевременно передвинули на Старую Смоленскую дорогу корпус Н. А. Тучкова. В целом же автор не жалел красок при описании героизма поляков в сражении с «московитами». При этом раненым «московитам», писал он, после сражения была оказана медицинская помощь наравне с солдатами Великой армии. В Колоцком монастыре, утверждал Солтык, оказалось после сражения 25 тыс. русских и только 12 тыс. раненых наполеоновских солдат[226].
214
См., например: Пихт В. Указ. соч.
215
Kraft H. Die Württemberger in den Napolionischen Kriegen. Stuttgart, 1953; Schubert F. Unter dem Doppeladler: Eri
216
Pivka O. Armies of 1812. Cambridge, 1977; Idem. Armies of the Napoleonic Era. N.Y., 1979; Smith D. Borodino. Moreton-in-March, Glocestershire, 1998.
217
Полагаем, что тема 1812 года в целом немцев (как профессиональную историческую корпорацию, так и околонаучные круги) продолжает интересовать. Об этом говорит деятельность Ф. Мерле, принявшего участие в проекте Германского исторического института в Москве по изданию дневника и мемуаров Г. Фосслера (Фосслер Г. На войне под наполеоновским орлом), К. Шарфа, работающего над биографией и наследием «московского немца» А. В. Нордхофа, и Т. Штамм-Кульмана, которого привлекает проблематика исторической памяти о 1812 годе (См.: После грозы: 1812 год в исторической памяти России и Европы: сб. ст. / под ред. Д.А. Сдвижкова. М., 2015).
218
См., например, специальную брошюру, выпущенную по этому поводу в Париже: Montgaillard G. H.M. Seconde guerre de Pologne, ou Considération sur la paix publique du continent. P., 1812. В советской историографии делались попытки поставить под сомнение антирусские настроения среди поляков в 1812 г. (см., например: Абалихин Б. С. Поход русской армии в Польшу в конце 1812–1813 г.// Из истории классовой и национально-освободительной борьбы народов дореволюционной и советской России. Волгоград, 1975. С. 57–96).
219
Soltyk R. Op. cit. P. 259–260.
220
Потоцкая А. Мемуары графини Потоцкой. СПб., 1915. С. 217, 219. Из 74 722 человек польских войск Великого княжества Варшавского вернулось на родину лишь 6 тыс. (Новацкая М. Поляки в войне 1812 года// Военно-исторический сборник. 1913. № 1. С. 178).
221
См., например: Askenazy S. Napoleon a Polska. Warszawa, 1918. T. 1–3; История Польши. М., 1956. Т. 1; Федосова Е. И. Польский вопрос во внешней политике Первой империи во Франции. М., 1980; и др.
222
Boguslawski S. Źycie księcia Józefa Poniatowskiego. Warszawa, 1831. Ряд сюжетов, касавшихся Бородина, нашел отражение в книге Дезидерия Хлаповского (1788–1879), воевавшего в 1812 г. в чине начальника эскадрона 1-го полка шеволежеров-лансьеров императорской гвардии, а в 1831 г. в чине бригадного, а затем дивизионного генерала (Chlapowski D. Lettres sur les événements…).
223
Soltyk R. Op. cit.
224
Ibid. P. 201–202, 245–248.
225
Ibid. P. 219.
226
Ibid. P. 252. Note 1. В декабре 1840 г. генерал Рыбинский и Солтык будут присутствовать при возвращении праха Наполеона во Францию, в Париж.