Страница 44 из 47
«Дорогая, Белла!
Я благодарна за всё, что ты сделала для нас! Оставляю Джулию с тобой – ты сумеешь о ней позаботиться. Не ищи меня, я должна вернуться к Джеймсу. Ему я нужнее, чем вам…
С великим почтением, Летиция Кемелли.»
Письмо, казалось бы, должно было удивить. Но я ожидала такого прецедента. Глядя как Летиция плохо спит ночами, блуждая в своих мыслях пленного мученика, мне было тиско смотреть на неё. Возможно, многие на моём месте стали бы хулить Летицию. Да, она была никудышной матерью, но являлась неподражаемой женой! Она любила только то, что любил Джеймс. А он жил только своим музыкальным бременем.
Так мы зажили вдвоём с Джулией. Днём я занималась своими делами, порой делала визиты в центр Лондона к авторам свежих книг, критикам и иным людям по надобности, а девочка оставалась с Пэтси.
Было так и одним ненастным днём. Моросил дождик, и Лондон окутала серая дымка тумана. Я приняла приглашение отобедать у миссис Кингстон. Обычно она приглашала меня и Джулию, но в этот раз только меня. На удивление обед был не таким вкусным, как обычно. Беседа протекла на политическом уровне и портила аппетит. Англичане были обеспокоены внешней ситуацией, и многие пророчили скорую войну.
Мы насытились, и перед подачей чая мистер Кингстон традиционно подкурил трубку, а я ненароком спросила доктора:
– Ничего не слышно о мистере Кемелли, живущем в трущобах?
Доктор Кингстон вдруг стал унылым. Проведя пальцами по усам, он серьёзно воззрел на меня.
– Разве вы не знали, что он не пережил эту весну?
– Нет. Вы уверены?
Врач хмыкнул.
– Конечно уверен. Мне сообщил мистер Ломберт, который работает в похоронном бюро. Жена мистера Кемелли заказала похороны.
– А что с ним стряслось? – уточнила я.
– Он подхватил пневмонию и без должного лечения и еды погиб. М-да, смерть никого не щадит!
Водворилось молчание. В те долгие минуты мне мерещилось, что мир осиротел, но в том была и светлая мысль. Ведь Джеймс наконец избавился от своего тяжёлого бремени, и я живо представила, как он бы с лёгкой простотой и веселой улыбкой сказал бы мне: «Какое счастье не дожить до тридцатого века».
Подумав некоторое время, я спросила:
– У миссис Кемелли ведь не было денег. Как ей удалось расплатиться за услуги похоронного бюро?
Мистер Кингстон перебросил трубку во рту на другую сторону.
– Она предложила ему труд мистера Кемелли, самый последний, написанный им уже в бреду. И добавила, что в скорости об этих шедеврах будут ходить легенды. Он сперва рассмеялся над ней, но она настаивала на своём. Тогда мистер Ломберт пригласил своего брата музыканта. Тот немного играл на скрипке, и к концу произведения мистер Ломберт пребывал в слезах. Он сказал, что увидел дальние страны, воздушные, с золотыми вратами. Где счастье рекой проливается на нищего и богатого, хорошего и плохого. Там нет боли и страдания, а вокруг летают белоснежные голуби, и звучит торжество. Он сказал это был триумф, тот который испытывает победитель, освобожденный победитель от тягостных сил!
Миссис Кингстон взялась за сердце. Она прониклась горем.
– Ах, какой ужас! – воскликнула она. – Он ведь был так молод!
– Не моложе, чем дети, умирающие каждый день в больницах и на улицах Лондона, – холодно отозвался Лекс.
– А Летиция Кемелли осталась в трущобах? – помолчав, спросила я.
– Нет, мисс Гвидиче, она скончалась спустя неделю после его смерти. Я уже говорил, у неё слабая печень. Её нашли мальчишки, лазающие там для развлечения. Давно окоченевшая она лежала на постели, а в руках держала снимок, и как выяснилось позже, снимок мистера Кемелли. Кстати, – он встал с кресла и открыл ящик стола из красного дерева, – вот это было при ней. Видимо, не успела отправить.
У меня подкатил комок к горлу, и дрожь проникла в пальцы. На большом конверте, довольно увесистом, были указаны мой адрес и моя фамилия. Я поспешно распечатала его. Внутри находились сложенные нотные листы (позже насчиталось 39 произведений, написанных для скрипки). Я была не в силах произнести ни слова. Летиция доверила мне решить судьбу всей жизни своего мужа. И этот груз не давал мне покоя всю ночь.
Джеймс Кемелли не жаждал славы, не хотел почестей, и, вероятно, будь жив – отказался бы обнародовать свой гениальный шедевр. Я была благосклонна выполнить его волю. Хоть меня и брали сомнения, но утром я намеревалась сжечь произведения Джеймса Кемелли.
Но обстоятельства изменились. Утром я совершала туалет перед зеркалом и, пребывая в глубокой задумчивости, не услышала, как дверь отворилась и вошла Джулия.
– Доброе утро, мэм, – сказала она.
– Доброе утро, дорогая.
Я увидела в отражении зеркала, как Джулия уставилась на нотные листы, которые покоились на стуле. Необъяснимо почему, я почувствовала своей обязанностью сообщить ей трагичные вести. Я повернулась к ней. Джулия потянула ко мне свои белые ручонки, и я усадила её на свои колени и нежно провела рукой по мягким кудряшкам.
– Джулия, ты ведь заметила, что мама больше не приходит к нам?
Девочка неловко кивнула, перебирая моими пальцами. Я чувствовала нехватку воздуха.
– Она и твой отец сейчас вместе, – страх того, как отреагирует девочка, завладел моим голосом, и он дрогнул на последующей части сказанного. – Они больше никогда не сумеют прийти к тебе, потому что… теперь живут…
Я не сумела договорить. Слезы ручьем потекли по щекам, срываясь вниз. Девочка также держала меня за пальцы. В её глазах не было горя и страдания. Они, как и прежде светились задорной искрой безмятежности. Она внимательно посмотрела на меня.
– На небе? – дополнила Джулия, моргая размеренно.
– Да, – выдавила я, утирая слезы.
– А почему вы плачете? Мистер Вуд сказал, придёт время, когда все попадут на небо. Только каждому свой черёд. Там живут только счастливые люди. И маме с папой там будет хорошо.
Невольная улыбка появилась на моем лице. Мистер Вуд смягчил болезненный удар, который могла нанести Джулии я. Не имея собственных детей, я не знала, где найти слова, чтобы не травмировать душевный мир хрупкого создания.
Осмысленный тёплый взгляд Джулии задержался на нотных листах.
– Мэм, вы купите мне скрипку? Когда я вырасту, то хочу играть, как папа.
Я озарилась умильной улыбкой.
Таким образом волей просьбы дочери Джеймса Кемелли судьба гения и его творений была предрешена.
Когда Джулия стала жить со мной, я отвела ей отдельную спальню на втором этаже. Кровать была слишком велика для девочки, и она боялась спать одна. Я подумывала купить ей новую кроватку, которая подошла бы ей по росту. Но за кутерьмой бесконечных дел никак не могла выкроить время.
Так наступила суббота, и я решила покончить с этой оплошностью. После обеда мы с Джулией отправились к одному местному плотнику по имени Ричард Керк. Пэтси нахваливала его и говорила, что выполненные им заказы достойны восхищения. Его мастерская находилась в одном квартале от дома. Солнце проглянуло из-за далеких пушистых туч и слепило глаза. На улице было тепло. Мы шли довольно быстро, и я взяла её за руку. Джулия наслаждалась бликами солнца в грязных лужах, а я углубилась в раздумья.
Добравшись до мастерской, мы сразу вошли внутрь. Там было довольно просторно и очень светло. На полу столбиком лежали строганные доски; вокруг них валялись опилки и всякие инструменты для ремесла. В углу стояли дивные стулья с недостающей обивкой – вероятно, готовые заказы – а также маленький деревянный стульчик и другие предмета мебели. На светлых стенах висели старинные квадратные часы и какие-то таблички.