В чем суть вопроса

В Германии началась интенсивная идеологическая подготовка населения к предстоящему вооруженному конфликту. Об этом там заботилось немецкая власть. Случайным свидетелем этой подготовки стал Брусилов, когда летом 1914 года он вместе с супругой проходил курс лечения в немецком курорте Киссингене. «Перед самым отъездом, – пишет Брусилов в своих мемуарах, – мы как-то собрались присутствовать в парке на большом празднике, о котором публику извещали громадные афиши уже несколько дней подряд. Праздник этот живо характеризует настроение немецкого общества того времени, а главное – поразительное умение правительства даже в мелочах ставить во главе всякого дела таких организаторов, которые учитывали необходимость подготовки общественного мнения к дальнейшим событиям, которые вскоре нам предстояло пережить.

Ничего подобного в России не было, и наш народ жил в полном неведении о том, какая грозовая туча на него надвигается и кто его ближайший лютый враг.

В тот памятный вечер весь парк и окрестные горы были великолепно убраны флагами, гирляндами, транспарантами. Музыка гремела со всех сторон. Центральная же площадь, окруженная цветниками, была застроена прекрасными декорациями, изображавшими московский Кремль, его церкви, стены и башни. На первом плане возвышался Василий Блаженный. Нас это очень удивило и заинтересовало. Но когда начался грандиозный фейерверк с пальбой и ракетами под звуки нескольких оркестров, игравших «Боже, царя храни» и «Коль славен», мы окончательно поразились. Вскоре масса искр и огней с треском, напоминавшим пушечную пальбу, рассыпаясь со всех гор на центральную площадь парка, подожгла все постройки и сооружения Кремля. Перед нами было зрелище настоящего громадного пожара. Дым, чад, грохот и шум рушившихся стен. Колокольни и кресты церквей накренялись и валились наземь. Все горело под торжественные звуки увертюры Чайковского «12-й год». Мы были поражены и молчали в недоумении. Но немецкая толпа аплодировала, кричала, вопила от восторга, и неистовству ее не стало пределов, когда музыка сразу при падении последней стены над пеплом наших дворцов и церквей, под грохот апофеоза фейерверка, загремела немецкий национальный гимн. «Так вот в чем дело! Вот чего им хочется!» – воскликнула моя жена. Впечатление было сильное».

Инсценировку гибели Кремля Брусилов видел в мирное время, когда между Германией и Россией войны еще не было. В своих мемуарах он пишет, что подготовка всех слоев германского общества к предстоящему столкновению не только не была забыта немецкой властью, но выдвинута им на первый план: «Народу, столь же упорно, как и успешно, всеми мерами внушалось, что Германия должна завоевать себе достойное место под солнцем, иначе она зачахнет и пропадет, и что великий германский народ при помощи своего доброго немецкого бога как избранное племя должен разбить Францию и Англию, а низшую расу славян с Россией во главе обратить в удобрение для развития и величия высшей германской расы».

В России подобного рода пропаганда, направленная против немцев, была бы невозможной. Уже потому, что начиная с Екатерины II, все русские цари по крови были немцами из-за постоянных браков русских императоров с немецкими принцессами. От Романовых в царской крови осталось не больше капли. Царь Николай и кайзер Вильгельм были двоюродными братьями, которых объединяли не только фамильные, но и приятельские отношения. Они вместе катались на шарабанах и автомобилях, ездили верхом, охотились в Спале, Шварцвальде или в Беловежской пуще. С любительского фотоснимка оба смотрят в объектив, весело смеясь, обнявшись и поменявшись фуражками.

В России немцы всегда пользовались уважением. Их знали как искусных мастеров, инженеров, врачей, управляющих. В государственном аппарате России было много людей с немецкими фамилиями, и их было немало в армии. Примечательно, что кроме Самсонова, всеми остальными русскими армиями, стоявшими на границе с Германией, командовали генералы с немецкими фамилиями. Брусилов пишет, что «если бы в войсках какой-нибудь начальник вздумал объяснять своим подчиненным, что наш главный враг – немец, что он собирается напасть на нас и что мы должны всеми силами готовиться отразить его, то этот господин был бы немедленно выгнан со службы, если не предан суду. Еще в меньшей степени школьный учитель мог бы проповедовать своим питомцам любовь к славянам и ненависть к немцам. Он был бы сочтен опасным панславистом, ярым революционером и сослан в Туруханский или Нарымский край».

Хотя направленная против немцев расовая пропаганда в России была невозможной, но информировать свое население о возникшей угрозе и психологически подготовить его к защите, было прямой обязанностью власти. Но она этого не сделала не только до войны, но и после ее начала. «Даже после объявления войны, – пишет Брусилов, – прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война свалилась им на голову – как будто бы ни с того ни с сего. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы, не знал почти никто, что такое славяне – было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать – было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно за что, т. е. по капризу царя. Что сказать про такое пренебрежение к русскому народу!..

Можно ли было при такой нравственной подготовке к войне ожидать подъема духа и вызвать сильный патриотизм в народных массах? Чем был виноват наш солдат, что он не только ничего не слыхал о замыслах Германии, но и совсем не знал, что такая страна существует, зная лишь, что есть немцы, которые обезьяну выдумали, и что зачастую сам губернатор – из этих умных и хитрых людей. Солдат не только не знал, что такое Германия и тем более Австрия, но он понятия не имел о своей матушке-России. Он знал свой уезд и, пожалуй, губернию, знал, что есть Петербург и Москва, и на этом его знакомство со своим отечеством заканчивалось. Откуда же было взяться тут патриотизму, сознательной любви к великой родине! Не само ли самодержавное правительство, сознательно державшее народ в темноте, могущественно подготовляло не только успех революции и уничтожение того строя, который хотело поддержать, невзирая на то что он уже отжил свой век, но и также исчезновение самой России, ввергнув ее народы в неизмеримые бедствия войны, разорения и внутренних раздоров, которым трудно было предвидеть конец?

Первый акт революции (1905–1906 гг.) правительство ничему не научил, и оно начало войну вслепую, само бессознательно подготовляя второй акт народного бунта. Войска были обучены, дисциплинированны и послушно пошли в бой, но подъема духа не было никакого, и понятие о том, что представляла собой эта война, отсутствовало полностью».

Согласно разработанному в Берлине плану, Российская империя после своего поражения должна была отдать Германии прибалтийские провинции, отвоеванные Петром I у Швеции и открывшие ей доступ с севера в страны Европы, а на юге она лишалась своих черноморских владений до Крыма включительно. Эти земли по плану немецкой власти предназначались для германской колонизации. После окончательного установления их владычества в союзе с Австро-Венгрией на Босфоре и на Балканах, Россия со всех сторон отрезалась от моря.

Германия начала войну на год раньше, чем планировала, не дожидаясь окончания перевооружения своей армии. К началу 1914 года в Берлине пришли к выводу, что обогнать Великобританию на море им не удастся. Напуганные немецкой судостроительной программой, англичане стали спускать на воду больше дредноутов, чем это могли позволить себе немцы. У них для этого не хватало производственных мощностей в судостроении. В то же время в начале 1914 года в России была принята программа перевооружения армии, намеченная к завершению в 1917 году. Пока Германия обладала значительным материально-технический перевесом над соседями, особенно над Россией, в Берлине решили воспользоваться убийством австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево как предлогом для развязывания мировой войны. Почему им следовало воспользоваться сараевским инцидентом для выступления, объяснил в своем письме к немецкому послу в Лондоне статс-секретарь по иностранным делам Германии фон Ягов. Этот письмо было написано в июле 1914 года, то есть перед самой войной. «Россия, – писал статс-секретарь, – в настоящий момент к войне не готова, а Франция и Англия также не захотят сейчас войны». Но неравенство в соотношении сил, писал он, временное, и оно неизбежно изменится. Отсюда фон Ягов делал вывод: следует нанести нокаутирующий удар плохо или мало подготовленному противнику. («История дипломатии», т. 2, М., 1963. C. 776–777).