В чем суть вопроса

Но главным следствием Портмутского мира было то обстоятельство, что Николай II, по сути, спровоцировал им Первую мировую войну. В то время главным возмутителем спокойствия на планете была Германия. Во время Наполеоновских войн немецкие земли сильно пострадали, поскольку иностранные армии их пересекали по всем направлениям, а французы в побежденной ими Пруссии распоряжались как в своей вотчине. Тогда немцы осознали, в какой мере их раздробленность делает их беспомощными. Уязвленная национальная гордость привела к возникновению на территории Германии патриотических обществ с задачей объединить умы и сердца немцев, чтобы создать единое и сильное государство. На роль центра немецких земель претендовали два конкурента – Пруссия и Австрия. Чтобы объединить Германию под своими знаменами, Пруссии необходимо было вначале покончить с влиянием австрийцев. А петербургскому правительству нужно было проявить большую глупость, чтобы в начавшейся между ними войне поддержать Пруссию, и в итоге получить на своей западной границе могучую и опасную силу. Петербург занял сторону Пруссии, когда она в 1866 году разбила Австрию и вытеснила ее из Германии. И что совсем непостижимо, Александр II не позволил Австрии, жаждавшей реванша, придти на помощь Франции во время Франко-Прусской войны. Он создал угрозу австрийским тылам, чем позволил пруссакам одержать победу. В результате возникла Германская империя, возглавляемая Пруссией.

Объединение Германии произвело в немецком обществе колоссальный эффект. Об этом А.А.Брусилов, лучший русский генерал Первой мировой войны, в своих мемуарах пишет: «В то время, т. е. в 1871 году, я был 15-летним юношей и отлично помню, как решительно все немцы, не исключая русско-подданных, от патриотического восторга с ума посходили и ничего не могли соображать, кроме победоносных гимнов и песен в честь и славу Германии. С тех пор, т. е. в течение почти половины столетия, немецкий патриотизм укреплялся и расширялся. Он впитывался в каждого немца с молоком матери и затем на школьной скамье развивался при помощи учителей и сверстников и далее на всем жизненном поприще каждого немца на службе, в портерной, в театре, на улице и т. д. Случалось беседовать с людьми, рекомендовавшимися социал-демократами и твердо исповедовавшими свои социалистические убеждения. Но как только затрагивались вопросы о мировом значении Германии, эти с.д. сразу превращались в тигров, яростно требовавших для Германии всемирного владычества. Не знаю, как теперь, но до 1914 года включительно, по мнению немцев всех сословий, возрастов и положений (со спартаковцами мне не приходилось сталкиваться), Германия страна исключительная, предназначенная самим Богом к всемирной гегемонии, а все остальные народы, в особенности славяне, пригодны лишь унавоживать собой ниву, на которой немцы будут возделывать германскую культуру… Немцы презирали и побежденную ими Францию, и особенно Россию, варварски осмелившуюся отказаться со времени царствования Александра III таскать для них каштаны из огня, и всем сердцем непримиримо ненавидели Англию, захватившую массу лучших земель на всем Земном шаре и устроившую себе богатейшие колонии и торговые рынки в то время, когда новой Германской империи не существовало, этого немцы англичанам простить не могли».

Готовясь к переделу мира, Германия начала усиленную гонку вооружений, что заставляло ее соседей последовать ее примеру. «Эти вооружения, – пишет Брусилов, – делались с полного одобрения всей нации, идеалы которой неудержимо стремились к германскому всемирному владычеству. На кайзера, в немецком значении этого слова, возлагалась подготовка и ответственность за выполнение этого национального идеала. Обвинять Вильгельма II за эту войну – в высшей степени несправедливо, ибо он продукт своего народа и своего времени и исполнял лишь свое назначение. Если же винить кого-либо, то следует считать виновными всех немцев, весь германский народ, а не одиночных людей, как бы высоко они ни были поставлены. Кто видел, как я, Вильгельма II после ежегодного весеннего смотра войск в Берлине, окруженного знаменами с музыкой впереди, тот не может сказать, что виноват в войне один Вильгельм. В 1898 году я был одним из приглашенных на парад и ехал верхом сразу за императорским кортежем. И безумный восторг несметной толпы при виде кайзера со знаменами, ехавшего верхом от Темпельговского поля до самого дворца, подделать было нельзя. Народ явно приветствовал того вождя и регалии тех народных полчищ, на которых возлагалось выполнение народных идеалов и вожделений. То же самое впечатление я вынес на больших императорских маневрах, на которых я присутствовал в качестве гостя в 1907 году: народ, увидев кайзера, прорвал и опрокинул конную стражу, охранявшую императора, окружил его и стал целовать его ноги, сапоги, седло, лошадь… И война подготовлялась для всемирного порабощения народов и в первую голову – для поражения России и Франции, а затем, во вторую очередь, Англии».

Брусилов пишет, что «такой сильный, умный, практичный и работящий народ, как немцы, соединившись воедино в 1871–1876 гг., нарушил существовавшее до того европейское равновесие». Германии не хватало места для приложения своей энергии и все возрастающего количества населения, и она стала поглядывать на земли соседей. Но ее удерживала от агрессии угроза войны на два фронта, об опасности которой не раз предупреждал немцев Отто фон Бисмарк. Он называл союз Франции и России «кошмаром коалиций». Это угроза сдерживала правящие круги Германии до тех пор, пока Николай II не признал подписанным им миром с Японией своего поражения. Вот тогда в Берлине сочли, что с таким слабым противником, как Россия, им не страшна война даже на два фронта.

Резкую активизацию работы немецкой разведки в России заметили в 1906 году. А это означает, что именно в это время кайзер принял принципиальное решение начать войну. Но вначале к ней следовало подготовиться. Поскольку речь шла о переделке всего мира, а не только о покорении России, столкновение Германии с Англией было неизбежным. И у Германии тогда, как казалось, появился шанс уравнять силы на море. В 1906 году англичане спустили на воду революционный по своей концепции линкор «Дредноут». В результате улучшения прицельных приборов стало возможным вести бой на дальних дистанциях, что могли делать только орудия большого калибра. Поэтому орудия среднего калибра превратились в ненужный балласт. Их у «Дредноута» не было вовсе. Один этот корабль, обладавший большим количеством орудий главного калибра, по огневой мощи был равен целой эскадре.

Но появление «Дредноута» сразу обесценило весь многочисленный британский флот. Все его корабли в один момент устарели. Поэтому у Берлина появилась возможность начать гонку морских вооружений «с нуля», и попытаться обогнать англичан, чтобы успешно вести с ними борьбу в океане. Развернулась невиданная в истории гонка морских вооружений, когда с немецких стапелей один за другим начали сходить новейшие линкоры.

В то время офицеры из разных стран постоянно встречались на маневрах, которые проходили то в одной стране, то в другой, и многие из них были между собой знакомы. В частных беседах немецкие офицеры даже не скрывали, какой им видится будущая война. По их словам, Германии вначале следует обрушиться всеми силами на одного из своих противников – на Францию или Россию, а затем, после быстрого его разгрома, можно будет использовать развитую немецких сеть железных дорог, чтобы перебросить войска на другой фронт и покончить с другим противником. По их предположениям война не должна будет продлиться более 6–8 месяцев.

В Британии отлично поняли исходящую от Германии угрозу, и пытались с ней договориться о приостановке гонки морских вооружений. Последней такой попыткой была миссия в Берлин сэра Холдейна незадолго до начала войны. Финальный вывод Холдейн был однозначным: «Познакомившись с германским Генеральным штабом, я понял, что, как только немецкая военная партия прочно сядет в седло, война будет вестись не просто за захват Франции или России, а за достижение мирового господства».