Похождения Селины

— Мы тоже хотим ее, дай ее теперь нам, солдат!

Он колеблется.

— Ты всегда делишься с ними тем, что принадлежит только тебе, Уве?

Не смотреть на него, поправлять волосы, сидя к нему спиной, вот так. Пусть это будут не твои мысли, а как бы… ничьи. Он может даже принять их за свои.

— …сначала они возьмут твою женщину, потом твои трофеи, потом будут указывать тебе, что делать… Какой же ты вожак тогда?

Ее голос тих и вял, почти не слышен. Это бормотание — не упрек, не вызов, просто реплика в сторону.

— Я сам еще не наигрался с ней, обождете! — рявкает он.

Облегченный выдох.

***

Она жила у них уже пять дней и пригляделась ко всем. Отребье рода человеческого… Дезертиры, вроде Уве, которые дрались не на той стороне в бесконечных междоусобных войнах господ и не снискали ни славы, не денег. Беглые крестьяне из разоренных податями деревень, которых погнал на большую дорогу голод. Обнищавшие ремесленники из городов, которым гордость не позволяла просить подаяния. Возможно, она даже пожалела бы их — если бы не Миха.

— А что ты будешь делать потом, Уве? Ну, когда награбишь достаточно?

Он бросил на нее озадаченный взгляд — видимо, так далеко не загадывал.

— Можно открыть придорожный кабак и деньги лопатой грести, — Хильде проговорила это мечтательно, как бы между прочим. — При хорошей хозяйке…

— Я и сам об этом думал, — раздулся от важности вожак шайки.

— Не век же тебе бегать по лесам, — заботливо продолжала она.

Это прозвучало так трогательно, почти по-семейному. Как если бы она и впрямь была благодарна ему за красивое бархатное платье с окровавленной дыркой на корсаже. Как если бы лисы не грызли труп Михи в овраге неподалеку — там, где лежали останки и других жертв. Та женщина, что прежде носила это платье — она тоже была там, на лисьем пиру.

Улыбка — это когда уголки рта приподнимаются.

***

Ее внутренний счет пошел на вторую неделю, когда дозорные Уве сообщили, что по дороге к лесу едет богатая карета, запряженная шестеркой лошадей, да дюжина рыцарей охраны. Обычно в таких случаях шайка сидела тихо — разбойникам было не совладать даже с одним конным рыцарем, одетым в доспехи. Но на этот раз от отряда якобы отделились два молодых дурака, которые скакали сильно впереди — и не латные рыцари, а какие-то франты.

Уве поспешно схватил свою заветную шкатулочку, а Хильде что есть сил молилась про себя, чтоб кавалькада рыцарей поспела вовремя. Господь, однако, вновь остался глух к мольбам грешницы: вскоре ватага притащила — и на этот раз веревка на шею понадобилась — высокого молодого человека в изорванной, но очень богатой одежде. Его спутника, спешившегося, чтобы поднять сундучок, убили.

Юноша явно был аристократом и, к тому же, чужестранцем — сначала он исторгал из себя яростные, но никому не понятные фразы, затем надменно замолчал, не желая удостаивать плебеев своим вниманием. Задрав длинный подбородок, он смотрел поверх голов и не изменил выражения лица, даже когда Уве поднес нож к его горлу. Приготовился отдать жизнь, гордец, поняла Хильде.

Повинуясь безотчетному порыву, она схватила Солдата за руку и отвела нож.

— Ты что, сдурела, баба?! — оплеуха сбила ее с ног.

— Разве ты не видишь, он важная персона, — зачастила она, боясь, что не успеет. — Подумай, мы можем получить за него выкуп!

— Да ведь он не говорит по-нашему, как тут узнаешь, у кого просить выкупа?

— Уве… — потупилась она, — дай мне попробовать разговорить его. При нашей церкви была школа, ребенком я немного училась… А вдруг я разберу хоть что-нибудь? Убить-то мы его всегда успеем!

Так пленник остался в живых. Впрочем, привязанный к дереву, одетый лишь в обрывки батистовой рубашки, отказывающийся от еды — пожалуй, так он долго не протянет, подумала Хильде.

— Послушайте, сударь… — начала она осторожно. Собеседник смотрел сквозь нее. Тогда она, тщательно подбирая слова, попробовала перейти на латынь:

— Господин… должен… пить и есть… иначе умрет.

Его изумленный взгляд был ей наградой.

— Кто ты?

— Я тоже пленница. У вас есть друзья, готовые заплатить ему?

Его глаза наполнились презрением, а подбородок задрался еще выше.

— Я не стану просить ни о чем! — общий смысл воспоследовавшей за этим длинной тирады чужестранных слов был предельно ясен.

— Тогда мы должны сбежать… вместе.

Теперь он уставился на нее недоверчиво, явно ожидая подвоха. Ох, и тяжело с тобой, спесивый баран, раздосадованно подумала Хильде. Но не оставлять же умирать этого юного дурака.

— Всегда смотри на меня, господин… Я дам тебе знак, — наконец заключила она и отошла от пленника.

— Ну что, Хильде, он сказал, с кого нам стребовать денежки за его задницу? — хмуро осведомился Уве.

— Пока он молчит, упрямится. Но я уверена — поголодает денек и заговорит как миленький, — заверила его Хильде. — Он понимает меня, я не сомневаюсь!

— Да ты сокровище! — шлепнул ее по заду разбойник.

— И это ты еще не пробовал мою стряпню, — хихикнула бывшая башмачница. — Прикажи ребятам проверить силки, уж я приготовлю — пальчики оближешь!

***

Сердце колотилось, как сумасшедшее. Больше всего она боялась, что сонное зелье повлияет на вкус варева — она вылила в котел всю бутылку. Привязанный юноша, уловив вкусный запах, невольно сглотнул слюну. Поймав его взгляд, она неуловимо покачала головой: не надо. Он вроде бы понял и отвернулся.

Делать вид, что ест, она умела блистательно: если бы на сцене ели каждый раз, когда по сценарию пир, под актерами бы проваливались подмостки.

Обожравшиеся похлебкой разбойники стали засыпать один за другим тут же, у костра. Как только все они затихли, Хильде бросилась к юноше и развязала его.

…И уже Селина вышла из хижины Уве-солдата, сжимая в руке его громадный кинжал. Аристократ, собравшийся было бежать, застыл на месте и округлившимися глазами смотрел, как женщина оттянула за волосы голову главаря и хладнокровно рассекла его шею до самой кости.

— Это тебе за Миху, Уве-солдат, — сказала она спокойным голосом.

— А это за меня.

И плюнула ему в лицо.

Юдифь с головой Олоферна, некстати всплыло в голове пораженного юноши. Ему стало зябко, хотя трусом он не был. Но было что-то ужасающее в ее лице, когда, повернув к нему белокурую голову, она сказала на вполне сносной латыни:

— Господин, возьми у кого-нибудь из них нож и помоги мне убить остальных.

— Я не убиваю спящих, — высокомерно возразил он. Тогда она подошла совсем близко, со своим страшным окровавленным оружием и еще более страшным взглядом необычайно светлых глаз. Переложила кинжал в другую руку и отвесила ему пощечину. Переведя дыхание и похлопав глазами, он повиновался.

Это было похоже на страшную жатву: они подходили к спящим, к одному за другим, и каждому перерезали горло. Как свиньям под Рождество. Оба были в крови с головы до ног. Тишину нарушали лишь приглушенные шаги по траве да бульканье крови, хлещущей из рассеченных артерий.

Когда все были мертвы, они, не глядя друг на друга, смывали кровь в ручье — два усталых жнеца, утомившихся от работы.

Затем Селина, не торопясь, разыскала среди трофеев Уве свои вещи: краски для лица, мазь для заживления ран и платье. Ссыпала в заплечный мешок все деньги Уве. Не придется тебе открыть придорожный кабак, видишь, как вышло, подумала она последнюю мысль Хильде и навсегда изгнала дуру-башмачницу из своей головы.