Похождения Селины

========== Комедиант или Первая любовь ==========

Это был ангел. Над ней склонилось лицо ангела, прекрасней которого не было на свете. Я в раю, успела подумать она и опять провалилась в забытье.

Когда она очнулась в следующий раз, перед ее глазами сразу встали страшные сцены гибели отца и матери, пламя, охватившее деревенские дома, грохот копыт скачущего прямо на нее коня… Это было последнее, что она запомнила. Где она? Крытая повозка, в которой ее везли, мерно покачивалась, поскрипывали колеса. Пожалуй, умнее будет продолжать прикидываться мертвой и послушать.

— С чего ты взял, что она сможет заменить Камиллу? Деревенский заморыш! Может, она вообще немая… Или дурочка — тем более, ее, похоже, приложили чем-то по голове — посмотри, какая шишка!

— Не оставлять же ее было там — среди трупов… Ну они и зверье, люди герцога Ульриха!

— А что ж им, в задницу целовать этих ублюдков, чтоб и дальше бунтовали?

— Они пошли за Бедным Конрадом не от хорошей жизни, поверь мне. Ульрих Вюртембергский лют сверх всякой меры. С горожанами-то его светлость договорился, а непокорные деревни просто выжег… Бедная девчонка осталась одна-одинешенька на всем белом свете.

Сильке тоненько завыла, и собеседники всполошились.

— Смотри, очнулась!

— Как ты, девочка? Болит что-нибудь?

Утирая рукавом слезы, она помотала головой.

— Как тебя зовут?

— Сильке.

Люди в повозке переглянулись. Один из собеседников — дюжий мужик со зверским лицом — картинно закатил глаза, а его приятель, тот самый, которого она приняла за ангела, торжественно провозгласил:

— Отныне ты будешь зваться Селиной!

— П-почему? — прохрипела она.

— Потому, дорогая, что актрис по имени Сильке быть не может! Вот я — Парис, а это — Ромеро. Хотя меня матушка нарекла Хансом Петером, а его — Готфридом. Но кто, будучи в здравом уме, заплатит денег, чтобы посмотреть на Ханса Петера, сама подумай!

Они расхохотались.

— Вот это — Клитемнестра, — Парис указал он на пожилую женщину, дремавшую в уголке повозки. — А это — Гефест, — уродливый горбатый карлик угрюмо качнул головой. — А на козлах сидит глава нашей доброй труппы — господин Телль. Видишь ли, к комедиантам прилипают маски, роль становится именем — и с тобой тоже так будет.

— А я тоже стану… комедианткой? — с трудом выговорила она непривычное слово.

— Увидим, — проворчал из своего угла карлик.

— Станешь, обязательно станешь! — жизнерадостно вскричал ангел по имени Парис. — Мне уже так надоело играть женские роли! Я герой-любовник, в конце концов, а ко мне после каждого спектакля лезет под юбку какой-нибудь идиот!

Остальные заржали, а Сильке — нет, Селина! — невольно подумала: так что же, теперь этот идиот будет лезть под юбку ко мне?!

— Я — честная девушка, — сочла своим долгом сообщить она. Мужчины расхохотались еще громче.

— Запомни, как ты это говоришь, и повторяй всегда, чудесная реплика! — давился от смеха Ромеро.

— Камилла тоже была честная девушка, а потом осталась в первом попавшемся городке, когда член магистрата предложил ей содержание! — усталым голосом отозвалась проснувшаяся матрона. — Вот сука!

— Что, мамаша, завидно? Тебе-то уже давно никто ничего не предлагает! — осклабился карлик.

— Мне хоть раньше предлагали — в отличие от тебя! — вспыхнула та.

— Ладно, умолкните, не пугайте девушку! Не обращай внимания, сейчас мы голодны и поэтому злы. Ехать через земли только что усмиренного бунта — не самое веселое и прибыльное дело, знаешь ли… Вот доберемся до ближайшего городка, дадим там пару спектаклей — и увидишь, какими добрыми и гостеприимными могут быть бродячие комедианты!

— А если у меня… не получится? Ну… комедианткой?

— Я тебя всему научу, не бойся! Будешь играть героинь. О, с ней мы сможем опять ставить «Эльсли Трагденкнабен»! — воодушевился Парис. — Эта комедия всегда собирает чертову тучу денег — публика прямо за животы хватается от смеха!

— Можно еще «Веселую монашку» попробовать, — отозвался с козел Телль.

— Точно! А когда попривыкнешь, разучим с тобой что-нибудь серьезное, из античности, — и сможем выступить для господ в замке! Клитемнестра, ты сумеешь с ней что-нибудь сделать?

Женщина подобралась поближе и схватила лицо девушки жесткими пальцами, поворачивая его, как вещь, в разные стороны.

— Прекрасно, как раз то, что надо. Ее лицо никакое — то есть, его можно сделать любым. Идеальное лицо для актрисы! — заключила она. Селине стало немного обидно: в деревне она считалась хорошенькой.

— Клитемнестра научит тебя гримироваться — в этом ей нет равных, — поспешил сказать ей Парис, заметив ее сомнения. — Поверь мне, деваться тебе просто некуда. Деревни твоей больше нет, кому ты нужна? Или у тебя есть богатая родня?

— Нет у меня никого, — горько ответила Селина. — Я стану актрисой.

И она стала. И какой! Очень смышленая от природы, она быстро выучила нехитрые роли из простонародных комедий. Парис наставлял ее, учил играть — корчить смешные рожи, таращить глаза, громко говорить с подмостков особенным голосом. Она робко возражала: Парис, но так же не бывает, люди так не говорят, не ходят… Он злился и орал на нее, а потом все начиналось с начала. Однако, на первом же представлении «Эльсли Трагденкнабен», которое они давали в крошечном городке, Селина перевернула весь спектакль с ног на голову.

До сих пор эту комедию играли так: Эльсли подает в суд на своего ухажера Ули, заявляя, что он не держит свое обещание жениться на ней. В суд является множество мужчин, обличающих ее в распутстве. Она уличена, опозорена, и над ней следует смеяться.

Селина же вдруг так повернула дело, так жалобно и проникновенно обращалась ко всем пожилым горожанкам, что они вспоминали свою ушедшую молодость и жалели юную неопытную девушку, попавшую в беду. Мужчины вдруг начинали стыдиться своей похоти и прятали глаза. Девушки сочувствовали бедняжке и промокали платочками слезы. На грубых лицах постепенно проявлялись человечность и милосердие. Они собрали вдвое больше денег, чем обычно! Труппа с благоговением смотрела на нежданно обретенное сокровище в лице новой актрисы.

— Да ты талант, детка! — уважительно приобнял ее старый Телль, а она вдруг расплакалась. Эта невероятная власть над толпой, эти запрокинутые покорные тебе лица публики, этот гром аплодисментов… Яд лицедейства проник в ее кровь и остался там навсегда.

Постепенно она выучила и роли античных героинь — и тоже открывала в них новые, невиданные доселе грани. Клитемнестра научила ее своему волшебству: на бледном, невыразительном личике Селины действительно можно было нарисовать любое лицо, и не просто лицо, а характер персонажа. Вот чудесная кисточка старухи высветляет крутой лоб и размазывает губы, оставляя нетронутыми блеклые глаза со светлыми ресницами, — и перед глазами зрителей возникает простоватая Эльсли, падкая на пустые комплименты и подарки. Вот волшебница рисует жестокий изгиб черной брови, мрачно обводит глаза и обозначает горькую складку у рта — и взору предстает несчастная Медея, убившая своих детей, мстя их отцу. Вот рисуется розовый вздернутый носик, веснушки, надевается вихрастый парик — и Селина превращается в мальчика, сына Вильгельма Телля, швейцарского героя. Эти лица-маски так и назывались: Простушка, Невинная девушка, Трагическая героиня, Прекрасная дева, Дерзкий мальчишка, и много-много других…

Вначале ее обескураживало, что мужчины из публики часто принимали надетую ею маску за ее собственное лицо — они присылали цветы Прекрасной деве, дарили подарки, иногда довольно дорогие, настойчиво добивались ее благосклонности. Иногда ее обычное лицо отрезвляло их, но находились и такие, которые уже не различали правды за мороком театра. Они глядели на блеклое лицо Селины и видели Прекрасную деву, Изольду, которая выпила напиток любви и воспылала преступной страстью к Тристану.