Похождения Селины

Но этот волшебный обман действовал только на публику. Коллеги-мужчины, ее новая семья, вели себя так, как и подобает членам семьи — по-братски. Защищали ее от особенно назойливых ухажеров, поздравляли с подарками, иногда давали грубые советы, впрочем, всегда желая ей добра. Сами же они вовсю пользовались очарованием сцены: Ромеро, который изображал злодеев, почти никогда не ночевал в фургоне после спектаклей, приходя лишь под утро, довольный как кот, наевшийся сметаны. Целый фурор производил в селениях и городках и красавец Парис, — и даже благородные дамы частенько принимали его втайне от своих сиятельных супругов. Эти похождения обсуждались в фургончике открыто, со всеми бесстыдными подробностями. Артисты хохотали вдоволь над своей легкой добычей и хвалились друг перед другом подарками. Даже карлику не всегда приходилось платить за любовь — особенно после роли бога Гефеста. В такие дни его тоже нередко приголубливала какая-нибудь сердобольная душа.

Скрытная Селина не участвовала в этих обсуждениях — похвальба Париса отзывалась в ней болью. Да, рано или поздно она должна была признаться себе: лицо ангела, что так поразило ее, с тех пор не отпускало, и она не знала покоя. Парис был добрым малым: он спас ее, многому научил, сделал из нее актрису, всегда защищал и делился с ней последним куском… И смотрел на нее, как на младшую сестренку.

Обнимая ее в роли Тристана, он шептал ей на ухо всякие шуточки, в то время как она вся трепетала от его близости. Каждое слово Изольды было ее словом, проникнутым любовью и нежностью, — а он использовал ее монолог, чтобы перемигнуться с приглянувшейся ему горожанкой из публики!

— Любовь, семья, дети — это все не для нас, — проницательно сказала ей Клитемнестра, проследив горестный взгляд девушки на Париса, который шептался с очередной дамой.

— Почему это? — с вызовом спросила Селина, сообразив, что ее тайна раскрыта.

— Возможно, у тебя и получится, — примирительно отвечала старуха, — но до сих пор мне ни разу не приходилось видеть, чтоб у двух актеров вышло что-то путное. Вместо того, чтобы любоваться твоей красотой, мужчина-актер думает лишь о том, как выглядит сам. Твой успех заставляет его ревновать не к соперникам, как других, а к публике. Иметь детей он не хочет, ибо сам дитя — и требует внимания и поклонения. Он ветрен, привык менять маски, и нуждается в смене лиц рядом, иначе хандрит и злится. А еще, даже если влюбится, — начав признаваться в любви, всегда закончит каким-нибудь монологом. И никогда до конца не знает, чьи он изображает чувства, свои или всего лишь персонажа. На этом пути не бывает личного счастья, девочка.

— Увидим, — упрямо сказала Селина. Она не собиралась сдаваться так просто. Парис — ее судьба, она чувствовала это всем сердцем. Нужно только, чтобы он догадался, открыл глаза, наконец! Разве они не подходящая пара? Она будет любить его, заботиться о нем, все для него сделает. Лучше нее ему все равно не найти!

Судьба пришла к ним в облике старой слепой цыганки.

Однажды вечером, после представления, к фургону приблизилась оборванная, сгорбленная фигура гадалки. Внучка, а может, правнучка старухи бережно поддерживала ее под руку.

— Стой, девочка! — добросердечный Парис был в особенно щедром настроении. — Вот, раздели со своей бабкой немного хлеба и мяса, нам от души надавали сегодня всякой снеди!

Юная цыганка с опаской взяла сверток, а ее бабка проговорила ей что-то на своем языке. Девочка сказала Парису:

— Бабушка говорит — дай руку, она расскажет тебе твое будущее бесплатно.

Парис, несмотря на отговоры суеверного карлика, спрыгнул с повозки и с энтузиазмом протянул ладонь гадалке. Та потрогала ее длинными корявыми пальцами, вперила в парня страшные бельма и что-то сказала. Внучка перевела:

— Она говорит: будут тебе три приметы, три зверя встретишь.

— Какие еще звери?

Старуха возбужденно прокаркала еще что-то. Девочка переспросила, они обменялись парой-тройкой фраз, и предсказание оказалось таким:

— Сначала встретишь ты красного кабана, и он почти убьет тебя, но ты останешься жив. Потом увидишь синего орла, и он укажет тебе путь. Иди туда и увидишь зеленого пса — и будет он у женщины, которую ты полюбишь. Полюбишь на всю жизнь, останешься с ней, родишь детей и умрешь в старости счастливым мужем и отцом.

— Эт-то еще что такое?! — задохнулся от хохота Парис. — Она так долго была слепой, что забыла, как выглядят кабаны, псы и орлы?

— Ничего не знаю, она сказала — сам увидишь и все поймешь, — странная парочка уже удалялась.

Конечно, они и думать забыли об этом смешном происшествии. Ровно до того момента, когда на узкой проселочной дороге мимо них пронеслась карета, запряженная шестеркой громадных коней, и опрокинула их фургончик. Кучер, грязно ругаясь, нахлестывал лошадей, из окна кареты была видна рука с кружевной манжетой, а на дверце краснел клыкастый вепрь под синим мечом — герб гордого рода рыцарей фон Камерау. На Париса упал тяжелый сундук с декорациями, и он две недели провел между жизнью и смертью, лишь изредка приходя в сознание. Единственное, о чем он мог говорить в эти минуты, был красный кабан.

В бреду он тоже продолжал беседовать с цыганкой: то благодарил ее за предупреждение, то ругал за то, что наслала на него вепря.

В конце концов, как и было предсказано, Парис выздоровел, сломанные ребра срослись — но с тех самых пор он изменился. Стал рассеян и задумчив, почти потерял интерес к актерству — машинально, без души, произносил необходимые реплики и только шарил вокруг воспаленным взглядом. Ищет синего орла, понимала Селина.

Все это время она думала лишь о нем, была настроена на него всем своим существом. Их как будто соединяла невидимая нить: он жил в лихорадочном ожидании следующего знака; она же и желала, и боялась его. Судьба приведет любимого к ней, они созданы друг для друга, в этом нет никакого сомнения — но каким путем, и как ей помочь?

Синий орел появился, когда Парис уже отчаялся и устал ждать.

Как-то раз, заблудившись, они остановились на развилке дорог, посреди грязных осенних полей, под холодным дождем. Навстречу шли путники, судя по виду — нищие. Мужчины напряглись, и вооружившись на всякий случай ножами, были наготове защитить свой нехитрый скарб и женщин. Но когда они разглядели нищих поближе, те оказались безобидными горемыками — кто без ноги, кто без руки, кто слеп, кто горбат.

— Подайте нам, добрые комедианты, чего не жалко! — проканючил их безногий предводитель, протягивая к актерам мосластые руки. Нищие поддержали его жалостным хором, а Парис, не отрываясь, уставился на запястье калеки. Там был изображен синий орел, развернувший крылья, — странный, невиданный, нехристианский рисунок.

— Что это у тебя? — внезапно севшим голосом проговорил актер.

— Это? Да вот, памятка осталась… Сам я из остфризов, господин, мы все хорошие моряки. Уж где я только не был, с кем только не плавал! А эту птичку получил, когда провел год в плену у язычников, голых дикарей, прости господи. Оставил меня там проклятый португальский капитан. А спас меня от них…

— Неважно, помолчи… — Парис облизнул пересохшие губы. Голос его дрожал, но он совладал с собой и произнес со всей торжественностью, на какую был способен:

— Укажи мне путь, добрый человек! На какую из дорог следует мне вступить?

Безногий хмыкнул и махнул татуированной рукой на север:

— Вон в той стороне богатый вольный город, господин, там вам наверняка улыбнется удача.

Парис дал ему монету — гораздо более крупную, чем рассчитывали бедняги — и кивнул сидящему на козлах карлику. Повозка, громыхая, свернула налево, и комедианты поехали навстречу своей судьбе.