Страница 8 из 21
Сам он радостно болтал без умолку о том, как он познакомит Селину с матушкой, как они поженятся, как он поступит в каперы и привезет домой кучу денег и шелковое платье… А Селина, кивая и рассеянно отвечая ему, в глубине души отчего-то знала совершенно точно — не будет этого никогда.
* Втор. 22:5
Комментарий к Послушник или Пробуждение чувственности
Маульбронн все еще существует, традиционные маульташен, изобретенные его монахами, являются национальным блюдом. https://www.kloster-maulbro
Доктор Фауст (тот самый, приятель Мефистофеля))) на самом деле жил в те годы в Маульбронне, экспериментируя в поисках способа получения золота для аббата Энтенфуса. Все упоминаемые книги к тому времени уже были написаны. Орден цистерцианцев все еще существует, и правила его не изменились - постригу предшествуют от года до трех лет новициата. Святая Хильдегунд действительно жила в качестве монаха в цистерцианском монастыре. Каперы - пираты на службе различных государей - реально существовали, Клаус Штертебеккер - историческая личность, культовый пират до сих пор. Переодевание в мужское платье действительно считалось преступлением и было одним из основных обвинений против Жанны д`Арк.
========== Разбойник или Урок жестокости ==========
Они благополучно проделали уже почти весь путь до Франкфурта, и Селина подумала было, что дурные предчувствия обманули ее. Но вот путники достигли места, где дорога углублялась в густой лес, и в душе опять шевельнулась тревога.
Все случилось слишком быстро — и впоследствии она еще долго корила себя за тугодумие и медлительность. Оба они одновременно увидели на дороге красивый сундучок, резной, покрытый росписью: в таких держат обычно дорогие украшения или ценные бумаги. Он лежал на боку — явно вывалился из господской кареты, что ехала во Франкфурт, город большой и богатый.
— Вот это да! Там наверняка что-то ценное! — обрадованно воскликнул Миха и спешился. В ту же секунду она поняла его ошибку и закричала:
— Не надо!
Но было уже поздно. Кусты вокруг ожили, и с десяток вооруженных мужчин набросились на опешившего парня. Селина еще успела бы пришпорить свою кобылу и ускакать вперед, но она не могла оставить Миху. Ее мигом стащили с лошади, не обращая внимания на брыкания и проклятия. А потом, словно в замедленном страшном сне, она видела, как отбивался от бандитов так и не состоявшийся капер. Он был громадный и сильный, как медведь… но безоружный не мог долго противостоять ножам и дубинам. Его убивали, а она рвалась и кричала как раненый зверь, пока удар в живот не уложил ее в пыль, и свет не померк перед ее глазами.
Когда она очнулась, двое разбойников деловито тащили за ноги к обочине окровавленный труп ее возлюбленного. Над ней же сидел гнилозубый детина с жидкими патлами и, поигрывая огромным кривым ножом, говорил дурашливо-удивленно:
— Ну просто прелесть что такое эта шкатулочка! Все клюют на нее, представляешь? Вот что жадность людская делает — все хотят посмотреть, что там обронили богатеи! — он захихикал, и Селина закрыла глаза.
— Эй, а ну, очнись! Не прикидывайся мертвой, сука, — гнилозубый, похоже, разозлился и грубо пихнул ее.
Он туп, он почти животное, я смогу обмануть его, тут же подумала она и, преодолевая слабость и шум в голове, уселась.
— Кто вы?
Взгляд наивный, открытый: я безобидна, я слабая, я не опасна…
— Ты что, дура? Я — Уве-солдат, а это мои люди, слышала про нас, небось? — хвастливо осклабился бандит.
Похоже, идиот считает себя знаменитостью, надо подыграть ему.
— Тот самый?!
Она попала в самую точку. Уве заржал во все горло и заорал своим сообщникам:
— Бабенка слыхала про нас, парни!
После чего, обращаясь к ней, добавил уже почти мирно:
— Ты сама пойдешь, или веревку к шее привязать?
Так, сейчас убивать не будет. Она старалась не думать, почему ее оставили в живых.
— Я пойду сама… Уве.
Глаза вниз, плечи поникли: покорность, безволие — я смирилась со своей судьбой, я в твоей власти, Уве.
Ватага углубилась в лесную чащу. Селина шла, опустив голову, спотыкаясь и отводя от лица колючие ветки, а сама между тем старалась запомнить тропу назад. Я выберусь, Уве, даже не сомневайся.
Наконец они пришли в разбойничий лагерь. Шайка соорудила тут шалаши и вырыла землянки, на костре кипело какое-то варево. Двое оборванцев, которые, видимо, несли стражу, встретили их криками одобрения.
Здесь же, у костра, разложили добычу, которая оказалась богаче, чем рассчитывал главарь. О справедливом дележе тут понятия не имели: большую часть монастырских денег Уве взял себе. Его хижина заметно выделялась среди прочих: снаружи — величиной, внутри — награбленными у путешественников ворохами одежды и грудами разной утвари. Предводитель явно имел вкус к красивой жизни и считал себя лучше собратьев, которых держал в черном теле.
Разбойники, усевшись вокруг костра, ели похлебку и бахвалились друг перед другом, как они вдесятером убивали Миху.
Дыхание ровное, не смотреть на них, не плакать, НЕ ПЛАКАТЬ.
— Глянь, а ей не жаль его! Даже слезинки не проронит по мужу!
Ровный голос, спокойный взгляд.
— Он вовсе не муж мне… был. Это сосед, я его и не знала почти. Мы просто ехали вместе во Франкфурт: я к родне, он по своим делам.
Я не враг вам, вы не так уж виноваты передо мной, мне наплевать на то, что вы убили чужого мне человека. Вы можете расслабиться, я не стану мстить, я вообще не держу на вас зла.
— Вот оно что… А сама-то ты кто?
— Хильде. Меня зовут Хильде, я вдова башмачника, теперь еду к родне после смерти мужа.
— На вот, Хильде, — один из мужчин протянул ей миску с похлебкой.
Надо поесть, ей нужны силы, она не ела с утра.
Селина пробормотала слова благодарности и, борясь с тошнотой, стала глотать вонючее варево. Не думать о том, что эти корявые руки делали с Михой, не думать о Михе, о его размозженной голове… Ее вырвало.
— Простите меня… мне нехорошо…
— Только жратву зря потратила, дура, — беззлобно сказали ей.
Она перевела дух. И почувствовала на себе взгляд — тот самый взгляд. Похолодев, оглянулась и встретилась глазами с Уве-солдатом.
Господи, пожалуйста, помоги мне.
Но Господь не захочет помогать той, кто была виновна в смерти монаха и ограбила обитель, тут же поняла она. Никакой ангел с неба не прилетит спасать ее, не прискачет прекрасный принц, не случатся все эти чудеса, что происходят в книгах с невинными девами. Она не дева, она обманщица и преступница, и того, что сейчас сделает с ней гнилозубый, не избежать.
***
Это происходит не с ней. Это Хильде, дура-башмачница, лежит сейчас на ворохе чужой одежды, раскинув голые ноги. Это Хильде тупо смотрит в одну точку, отвернув бесстрастное лицо, а голова ее бьется о серебряный кувшин, который валяется тут же. Отвратительный запах гнилых зубов бьет в нос Хильде, и это ей слюнявит шею насилующий ее бандит. Грубая грязная рука больно щиплет за грудь, вывалившуюся из корсажа, а вдова башмачника молча терпит.
Селина не здесь, она далеко. Она вернется, когда все это закончится.
— Могу поспорить, тебе понравилось, — Уве, довольный собой, наконец отваливается от нее.
Улыбка — это когда уголки рта приподнимаются. И надо назвать его по имени, это обязательно, они это любят.
— Да, понравилось… ты такой сильный… Уве.