Похождения Селины

Однажды брат Рогир, внезапно вошедший в библиотеку, был свидетелем того, как прежде не отличавшийся прилежанием новиций Михаэль выказывал небывалый подъем чувств при чтении Legenda aurea. Стоя за кафедрой и глядя в книгу, он сначала глубоко вздохнул, потом нервно сглотнул, потом задышал учащенно и закусил губу… Затем пожилой монах с умилением увидел, как побелели костяшки пальцев на мощных руках новиция, вцепившихся в кафедру. Потом на лице благонравного юноши отразилось неизъяснимое блаженство, и он испустил вздох облегчения, подобный стону. Потрясенный Рогир неслышно ретировался, удивляясь, до чего же жития святых потрясают невинные души. Когда б он увидел другого новиция, который все это время скрывался под кафедрой, радости бы у него, несомненно, поубавилось… но какое дело до этого было двум влюбленным?

Постепенно они забыли всякую осторожность и любили друг друга ночи напролет, когда Селина, едва заслышав храп учителя за тонкой перегородкой, тихонько прокрадывалась в келью своего любовника. Таким образом, рано или поздно должно было случиться то, что случилось.

Юный Йенс, вечно невыспавшийся и зевающий, уже давно вызывал неудовольствие доктора Фауста. Однажды, увидев как его ученик опять клюет носом над книгой по составлению гороскопов, философ вспылил:

— Тебе следовало бы меньше тратить ночи на плотские утехи с этим увальнем с кухни, а больше заниматься наукой, раз уж Господь наделил тебя талантом!

— О чем вы…

— Замолчи и не марай свой рот еще и ложью! Думаешь, я такой же идиот, как эти монахи, и не вижу, что ты девчонка? Я закрывал глаза на все, потому что ты необычайно умна, куда способнее, чем все мои так называемые ученики до тебя — но что ты делаешь с собой?! Тебе известно, что с тобой будет, если об этом прознают? Твоего дурака заставят поститься и каяться, а тебя — тебя казнят на площади перед толпой простолюдинов! Да как тебе вообще пришло в голову обманывать меня? А отца настоятеля, который дал тебе приют и кусок хлеба?

— Да ведь и вы, господин доктор, обманываете его преподобие не меньше моего! — вынуждена была перейти в наступление Селина. — Думаете, я не видела, как вы заранее подложили тот кусочек? То золото, которое вы якобы получили в результате алхимического опыта? А ведь аббат и вам дал приют и кусок хлеба — притом с маслом, не в пример моему!

— И то верно, — пристыженно признал Фауст, успокаиваясь. — Я и забыл, как сам был молод… Однако вам следует быть осторожнее.

— И вам тоже, учитель. Брат Ансельм ненавидит вас: он нашептывает настоятелю, что вы чернокнижник и в сговоре с дьяволом. Боюсь, он только и ждет, когда терпение Энтенфуса лопнет — и тогда вам несдобровать. Есть ли надежда на успех ваших экспериментов в скором времени?

— Ты же знаешь лучше, чем кто-либо, Йенс, — я уж буду называть тебя по-старому — у меня ничего не выходит, — помрачнел доктор и сразу словно постарел на десять лет. — Я проштудировал все сочинения о философском камне, которые создала человеческая мысль, я проник во все тайны мироздания, да что там… в отчаянии я обращался и к запретному искусству черной магии — все тщетно!

— Что же вы будете делать, когда все откроется?

— Пожалуй, надо будет подготовить эффектный уход, мой мальчик! А также вовремя заручиться поддержкой следующего покровителя. По крайней мере, мои гороскопы и искусство врачевания всегда смогут прокормить меня. Ступай, Йенс… Люби, пока есть силы и жажда жизни…

***

И все пошло как прежде. До того ужасного дня, когда вся жизнь Селины снова перевернулась самым драматическим образом.

Двери в монастырских кельях не запираются — ведь братья ордена не должны иметь секретов друг от друга. Но Миха имел, и при этом совершенно напрасно считал, что никому в голову не придет заявиться к нему среди ночи. Кроме того, он с беспечностью влюбленного не придавал значения пытливым взглядам брата Ансельма и недооценил злопамятность ключника.

То же самое можно было сказать и о Селине, и все же она первой увидела брата Ансельма, рывком распахнувшего дверь кельи. И пока Миха еще только поворачивал голову на свет факела и в растерянности ловил воздух своим натруженным ртом, она уже опустила рясу и со скоростью молнии соображала, что делать.

Лицо ключника отражало триумф, заплывшие жиром глазки злобно блестели.

— Святотатцы! Я так и знал! Четвертова…

— Держи его! — скомандовала женщина, и великан одним прыжком настиг дернувшегося было бежать монаха. Сдавив его в мощных объятиях, парень какое-то время зажимал ему лицо громадной ладонью, а потом прислушался и сказал виновато:

— Похоже, он не дышит…

— Что ты наделал, ты свернул ему шею! Впрочем, он выдал бы нас, с ним было не договориться…

— Я вынесу его и оставлю во дворе?

— Нет, Миха, так не пойдет. Если его найдут убитым, подозрение сразу падет на доктора. Его и так ненавидят, считают колдуном, он здесь на птичьих правах и держится только благодаря алчности его преподобия. Все знают, что они с братом Ансельмом были врагами, ему не отвертеться.

— Но мы не можем оставить его здесь, и закопать его не выйдет — уже светает, скоро утренняя молитва.

— Придется нам покинуть это место раньше, чем мы предполагали, Миха. Собирайся и бежим отсюда немедленно!

Ей не потребовалось повторять дважды. Миха засуетился, собирая нехитрые пожитки, а она кинулась к себе. Увязала в узел заготовленные средства для грима, подумав, взяла из запасов спящего доктора два снадобья — сонное зелье и средство для заживления ран. Наскоро написала прощальную записку, вложила ее в книгу, которой был увлечен учитель, и выбежала к воротам монастыря. Ключи они сняли с пояса брата Ансельма. Селина посмотрела на связку, и к ней тут же пришла блестящая идея:

— У нас есть ключ от ризницы, там стоит сундучок с пожертвованиями.

— Обокрасть святую обитель?! — ужаснулся Миха.

— Мы возьмем совсем немного, никто и не заметит. Не можем же мы пускаться в путь без гроша? — о припрятанных монетах рыцаря она говорить не стала, ведь запас, как известно, карман не тянет.

Так они и поступили. Через несколько часов, когда монахи, сбившиеся с ног в поисках ключника, обнаружили его тело в келье Михи, беглецы были уже довольно далеко.

— Меня вряд ли продолжают разыскивать за колдовство, — рассуждала Селина. — А вот двух беглых монахов ищут наверняка. Нам нужно изменить внешность и купить другую одежду.

Они осуществили этот план в ближайшем селении. Пока приметный Миха отсиживался в лесу, Селина отправилась на рынок и выбрала добротные наряды для зажиточного горожанина и его жены. Затем — эх, была не была! — потратилась и на лошадей. Если лавочник и удивлен тем, что монашек покупает женское платье, он побоится навлечь на себя гнев могущественного настоятеля и обвинения в пособничестве беглецам, да и деньгами рисковать не захочет, рассудила она.

Да и вообще — отношение к монахам, особенно к высшему духовенству, в последнее время сильно испортилось. Все громче и громче говорили о том, что монастыри жиреют на податях, а пастыри ведут себя вовсе не по-христиански, уподобляясь скорее богатейшим вельможам, нежели Иисусу. Всюду распространялись карикатуры и памфлеты против монахов и епископов, курфюрстов и маркграфов. Чернь роптала. В воздухе висело напряжение: казалось — достаточно искры, и вспыхнет нешуточный бунт.

Времена настали неспокойные — разоренные крестьяне и бывшие солдаты сбивались в банды, разбойничали и грабили по дорогам. Селину мучило смутное беспокойство, одолевали недобрые предчувствия. С помощью грима она изменила лица себе и спутнику, сделав их смуглее и старше. И вот, превратившись в пару степенных горожан средних лет, они отправились на север — к морю, на родину Михи.