Похождения Селины

Прибывшим предложили перекусить в трапезной. Молодой новиций громадного роста принес еду и пиво. Йенс разговорился с ним, пока его спутники степенно поглощали знаменитое маульброннское изобретение — маульташен, кусочки перетертого с травами мяса, искусно завернутые в тончайшие лепешки, и так сваренные.

— А что, строгие тут порядки? Как живется в новициях?

— Порядки как порядки, я-то при кухне, — солидно отвечал новый знакомец. — И еды навалом, и молиться слишком много не заставляют: готовить-то надо кому-то, пока братья работают да молятся. Просись к нам, не прогадаешь! Я замолвлю за тебя словечко перед братом Ансельмом.

— А кто это? Аббат?

— Скажешь тоже! Аббат наш — его преподобие Йоханнес восьмой, Энтенфус фон Унтеровисхайм, но до него нам как до Господа Бога. Брат Ансельм наш ключник. Но он не любит, когда его так называют, предпочитает, чтоб говорили — брат эконом. Он тут всем распоряжается и тебя определит, уж будь спокоен.

Но судьба все определила иначе.

Новый друг Йенса, Миха — новиций Михаэль — и правда попросил за него, а только лучше б не просил. Брат Ансельм, низенький и толстый, как бочонок, свирепо рявкнул:

— Еще чего не хватало! Мало мне того, что ты жрешь словно бык, утроба твоя ненасытная, ты еще и приятелей своих тащишь на кухню! Совсем разорить хочешь святую обитель?

Йенс сжался под липким взглядом маленьких черных глазок. Ключник подошел ближе и взял мальчика за подбородок. Глазки замаслились.

— Будешь убирать в кельях, отрок. Работы в поле ты не выдержишь, уж больно хрупок. Мне будешь помогать… по хозяйству.

Йенс, возможно, ничего бы не заподозрил, но Селине этот взгляд был слишком знаком. Она внутренне взмолилась о спасении и — надо же — Господь внял ее мольбе! Дверь распахнулась, и в келью ключника ввалился высокий красивый старик в длинной шуршащей мантии. Еще с порога он закричал возмущенно:

— Я непременно пожалуюсь господину аббату на это пренебрежение, брат Ансельм! Сколько раз я просил вас дать мне помощника! Вы просто вынуждаете меня доложить его преподобию, что из-за отсутствия необходимых условий я сворачиваю свои эксперименты и уезжаю в Бамберг!

Взгляд ключника стал кислым.

— Что же вы хотите сейчас, уважаемый доктор? — произнес он, будто цедя яд.

— Да хоть бы вот этого! — и посетитель в странной одежде указал на Йенса. — Без помощника я не справляюсь, а у мальчишки смышленый вид.

— Забирайте, Господь с вами, — опустив глаза, неохотно отвечал брат эконом, а у Селины отлегло от сердца. Взгляд у старика был живой, веселый, в нем не было и тени той страшной липкости, что так насторожила ее в тоне и повадке ключника.

Невысокий и щуплый Йенс едва поспевал за длинноногим стариком, стремительно шагавшим через монастырский двор в своей развевающейся мантии.

— Я — Иоанн Георг Фауст, мой мальчик, — говорил тот, ни на миг не замедляя хода. Зато спутник его встал как вкопанный.

— Тот самый?! — слава о великом чернокнижнике и колдуне дошла до самых отдаленных уголков белого света. Но встретить его здесь, в божьей обители?!

— Ну да, тот самый, — доктор, довольный своей славой, оглянулся и приосанился.

— Но вы же слуга… — юноша не смел произнести имя нечистого в столь святом месте.

— Какая чепуха! — закатил глаза колдун. — Мои враги, в тщетном стремлении превзойти меня в учености, придумали, в бесконечной злобе своей, эту сплетню. Я философ…

— Йенс, — подсказал богобоязненный отрок.

—…Йенс, и ученый, а вовсе не маг, коим ты меня почитаешь.

Они пришли в покои философа, и глаза юноши разбежались: сколько книг, какие необычные предметы — диковинные сосуды самых разных форм, причудливые инструменты, назначение которых было Йенсу неведомо, пучки трав и чучела животных, да не простых зверей, а невероятных, удивительных химер, вроде совы с лисьей головой. В углу на огне кипело какое-то зелье коричневого цвета, издававшее отвратительное зловоние.

Так и началась у Йенса новая жизнь, в качестве слуги знаменитого доктора. Обязанности были несложные: убирать за стариком, стирать его белье, приносить из трапезной еду и относить обратно пустую посуду, мыть колбы и реторты, собирать травы, потребные ученому для его работы, да растирать в ступке всевозможные снадобья, ибо доктор в свободное от опытов время пользовал от разных хворей всю монастырскую братию, а также окрестных мирян — но тех за особую плату, разумеется. Монастырю принадлежало двадцать шесть сел в округе, так что деньги и другие подношения у Фауста не переводились.

Доктор нашел в юноше живой и пытливый ум, который был дополнен такой жаждой знаний, что философ нарадоваться не мог на ученика. Очень быстро научившись читать и писать, Йенс залпом проглатывал его книги одну за другой — труды Платона и Аристотеля были усвоены им так же быстро, как менее полезные сочинения о рыцарских подвигах и любовных похождениях. Только алхимические фолианты вызывали у Йенса зевоту — к некоторому разочарованию учителя, великие таинства превращений одних веществ в другие не находили отклика в душе паренька.

А между тем, именно эти превращения, а точнее, одно из них — превращение неблагородных металлов в золото — и было причиной пребывания знаменитого ученого в Маульбронне. И терпение аббата, которому он опрометчиво пообещал в буквальном смысле золотые горы, медленно, но верно начинало истощаться.

Учитель не скрывал от ученика своих забот.

— Ах, Йенс, до чего жаль, что алчность здешнего аббата заставляет меня тратить столь много времени и усилий на поиски метода получения золота — при том, что я в шаге от открытия тайны вечной жизни!

Отчего бы Господу в его безграничной мудрости вместо вечной жизни не даровать тебе свойство не гадить, малодушно думал на это его слуга, опорожняя ночной горшок великого ученого.

Итак, Йенс оказался весьма способным учеником, что доставляло доктору Фаусту истинную радость: уже через год мальчишка вовсю читал, сносно писал не только на родном языке, но и на латыни, а живость его ума иногда ставила воспитателя в тупик. Кроме того, ученый показал ему целебные травы от разных хворей — и паренек учился готовить из них снадобья. Учитель не знал, что вместе с лекарственными травами его ученик собирает и другие, из которых делает и запасает краски для лица, — и только удивлялся, отчего жир и воск расходуются быстрее, чем предполагалось.

С собирания трав все и началось. Собственно, травы собирал Йенс, а его приятель Миха собирал грибы для кухни.

Они подружились с той самой первой встречи в трапезной. Громадный поваренок и щуплый помощник доктора неизменно старались стоять рядом во время молитв и умудрялись перешептываться под грозным взглядом настоятеля. Любую свободную минутку они проводили вместе: монахи постоянно видели, как Миха потчует приятеля остатками обеда, или как Йенс терпеливо помогает менее одаренному другу разбирать латинский текст. Ибо все новиции посещали занятия в знаменитой библиотеке монастыря — но если Миха делал это неохотно, то Йенса тянуло к книгам, как медведя на мед.

И были эти глотки свободы, когда им разрешали выходить за пределы монастырской ограды, в лес или в луга.

***

В тот солнечный летний день, набрав нужных трав и грибов, они по обыкновению болтали, валяясь на зеленой поляне в лесу.

— Если б не матушка, — в который раз жаловался великан, — и духу моего не было бы посреди этой скучищи.