Похождения Селины

— Могу я узнать ваше имя, мой добрый господин?

— Я Бойнг фон Олдерсум, сын… одного из остфризских вождей. На службе у его сиятельства графа Эдзарда Остфризского.

— А я — Селина.

Он с насмешкой поднял брови, и она тут же подобралась и проговорила надменно:

— Моя бедная матушка была актрисой, а отец мой — персона столь высокородная, что до срока я не должна называть свое настоящее имя, дабы не навлечь несчастий на себя и на него.

И увидев, что зародила в рыцаре сомнение, она напустила еще больше туману:

— Возможно, сударь, обстоятельства мои в скором времени изменятся, и уж тогда я смогу открыться вам и всему свету, а до того прошу вас не настаивать на нарушении данной мною клятвы.

Селина мысленно увидела, как кормила кур в их деревенском доме, и задрала подбородок еще выше. Она лгала вдохновенно — гладко и находчиво, потому что будто бы и не лгала, а играла очередную роль.

Они ели и пили вино, рыцарь рассказывал о том, какое поручение сюзерена занесло его так далеко от родных мест, и о море, у которого он вырос. Селина никогда не видела моря и даже вообразить себе не могла такое количество воды. В ответ она показала ему несколько отрывков из спектаклей, искусно изображая разных персонажей попеременно. Рыцарь был хорошей публикой — то сдержанно улыбался, то завороженно слушал. Она так увлеклась, что на какой-то короткий момент даже забыла, что сердце ее совершенно разбито.

Но совсем забыть об этом не удавалось. Когда один кувшин был выпит, им принесли второй. За маленьким окошком стояла темная ночь, в голове шумело, а тело стало вялым. Она была неглупа и знала, к чему все идет, но когда ее собеседник поднялся и, взяв ее на руки, понес в постель, не сопротивлялась, а только обреченно подумала: все равно счастья мне не суждено, а этот малый красив и вроде бы добр — так какая разница? К тому же, он явно влюблен: на представлении смотрел на меня, не отрываясь, как на величайшее чудо…

И она дала этому произойти. В какой-то момент ей даже показалось, что когда-нибудь ей могло бы понравиться то, что он делал с ней… но внезапная боль тут же перебила это странное ощущение.

***

— Почему ты не сказала мне, что девица?

В сером свете занимающегося утра он казался смущенным и виноватым. Она чувствовала себя не лучше. Пришло отрезвление, она ощущала головную боль и тошноту, раскаивалась в своем легкомыслии и досадовала на свою глупость.

— А почему ты так смотрел на меня… тогда, на рыночной площади?

Ей хотелось услышать признание, хотелось хоть чем-то облагородить, оправдать то неприглядное и стыдное, что произошло между ними. Мужчина закашлялся, явно не зная, куда себя девать. Наконец, глядя куда-то в сторону, сказал глухим сдавленным голосом:

— Ты очень похожа… кое на кого. Это невероятно: одно лицо, осанка, голос…

Сердце ее упало. Какой позор! До чего же жалкое положение — не только любовница горевала о другом, но и любовник, лаская ее, думал лишь о той, на которую она похожа! Сглотнув унижение, она разозлилась уже не на шутку — и это сразу придало ясности уму и меда голосу:

— Спи, мой господин, я посторожу твой сон.

Его не потребовалось просить дважды. Уже через минуту могучее тело сковал сон такой глубокий, что он не проснулся, когда она вылезла из постели, когда умылась водой из кувшина, когда, порывшись в его вещах, нашла кошелек, туго набитый серебряными монетами, и взяла несколько из них себе. Если даже он и заметит… в конце концов, я отдала ему самое дорогое, что у меня было, стоит же это чего-нибудь, подумала она обозленно.

Тихо спустившись вниз, она подозвала вчерашнего конюшонка, возившегося тут же.

— Слышал про ведьму, которую ищут?

Тот промямлил что-то маловразумительное. Она положила руки ему на плечи, уставилась в его глаза своими — очень светлыми — и заговорила специальным, загробным голосом:

— Сейчас ты отдашь мне свою одежду, а хозяйке скажешь, что пошел купаться, и ее украли. Если выдашь меня, сболтнешь хоть слово обо мне кому-нибудь — превратишься в жабу навек!

Для верности она проделала руками магические пассы и произнесла тут же выдуманные тарабарские заклинания.

Бедный паренек побелел и, дрожа, стал немедленно стаскивать одежду. Селина забрала ее и вернулась в комнату со спящим рыцарем. Разорвав свою юбку, сделала котомку, в которую сложила остатки их вчерашнего пира, переоделась, кинжалом своего любовника без всякого сожаления отрезала светлую косу, намереваясь выбросить ее по дороге, рассовала серебро по разным местам — на всякий случай — и бросила последний взгляд на спящего. Прощай, Бойнг фон Олдерсум, подумала она, больше мы никогда не увидимся.

Господь судил иначе — но она узнает об этом намного позже.

***

Бодро шагая по проселочной дороге, она сторожко прислушивалась и пряталась за кустами всякий раз, как вдалеке раздавался топот копыт. Дорога шла на север, подальше от этих несчастливых мест. И пока ландскнехты искали прекрасную обликом ведьму, а рыцарь в черном — бледную светловолосую девушку, невысокий отрок в застиранной одежде не привлек ничьего внимания.

Поначалу Селина собиралась найти какую-нибудь бродячую труппу и примкнуть к ней: она не сомневалась, что пригодится, с ее-то талантом. Но запасы еды подошли к концу, а тратить серебряные монеты ей ужасно не хотелось. Пора было менять план, и случай скоро представился.

Увидев впереди по дороге троих монахов, Селина ускорила шаг. Догнав их и смиренно попросив благословения, она завязала беседу. Монахи шли в знаменитый Маульбронн, цистерцианский монастырь, что севернее Шварцвальда. Тамошний аббат, Йоханнес фон Энтенфус, намеревался расширить монастырские строения и потому выпросил из другой орденской обители сведущих в зодчестве братьев.

— Какое счастье! — воскликнула Селина. — Поистине, Господь ответил на мои молитвы и послал мне вас! Я иду как раз туда.

— О, юный Йенс (а именно так назвалась им Селина) вознамерился дать святые обеты? — умилился старший из троих цистерцианцев.

— Непременно, как только почувствую в сердце своем должную крепость и стану достойным сей великой цели, — отвечал им мнимый юноша со всей возможной кротостью. — Пока же я собирался стать конверзом: потрудиться на благо Господа нашего в доме его, принимая на себя лишь часть тех обетов, коих так жаждет мое сердце. Матушка моя желала, чтоб я, лишь укрепившись как следует в вере, надел на себя скапулярий.

— Ты хил телом, сын мой, — заметил дородный монах, оглядев Йенса с головы до ног. — Конверзы заняты тяжелой работой с утра до ночи, и у них мало надежды стать братьями ордена. Я замолвлю за тебя словечко, чтобы аббат взял тебя в новиции. А там, глядишь, через год-другой и постриг примешь.

Вот уж дудки, подумал новоиспеченный Йенс, пережду холода, отъемся у монахов, а по весне и дам деру.

Комментарий к Рыцарь или Утрата невинности

Бойнг фон Олдерсум - реальная историческая личность, дрост Йевера на службе графа Эдзарда Остфризского, который тоже вполне реален. Следующая часть, Послушник или Пробуждение чувственности, уже написана, и выйдет по мере редактирования, т.е. очень скоро. Вы знаете, что делать, чтобы ее не пропустить)))

========== Послушник или Пробуждение чувственности ==========

Монастырь был богатым и управлялся великолепно, это Йенс увидел сразу. Он знал, что цистерцианцы — особый орден: основное внимание уделялось у них труду и аскезе, а вот богатого убранства церкви, обычного для бенедиктинцев или кармелитов, не было и в помине. Однако владения обители простирались насколько видел глаз — поля, пастбища, ладные хозяйственные постройки, собственная пивоварня… Работы с лихвой хватало и для братьев, и для мирян.