Страница 14 из 21
Со страшным выражением в светлых глазах, она шагнула на посетителя так стремительно, что тот отшатнулся. Потом крякнул виновато и продолжал:
— Только я ведь не пугать тебя пришел… Как-то криво у нас вышло, нехорошо… давай сначала?
Она молчала, выжидая.
— Я печатник, мастер из Лейпцига. Получил от вашего цеха разрешение и место в Виттенберге, хочу открыть здесь свой филиал. Знаю, что ты воюешь с ними не на шутку, тут только о тебе и говорят. Я все выяснил и должен сказать: твоя хватка восхищает меня, ты — то, что мне нужно.
— А чем, по вашему мнению, вы можете заинтересовать меня? Кроме прекращения сплетен, которые ничего под собой не имеют?
— Имеют, и тебе это хорошо известно. Но можешь считать, что я забыл об этом. Катарина, у меня есть сын. Я отдам ему свое разрешение работать здесь, а сам останусь в Лейпциге. У него будет законное место в цеху Виттенберга, которое позарез нужно тебе. А у тебя есть готовое, поставленное дело, которое я не прочь приобрести. Вы поженитесь — ведь Гизе уехал от тебя, не так ли? И мы оба получим, что хотим.
Она опешила от такого поворота.
— Господин Лоттер, вы поставили меня в тупик. Могу я спросить: а что не так с вашим сыном, если вы хотите женить его таким образом — подозревая в невесте мужичку, преступницу или ведьму?
По лицу собеседника она поняла, что попала в точку. Он тяжело вздохнул, поискал слова и наконец выдавил:
— Мой Ульрих — он не такой, как все, живет в своем мире, понимаешь?
Дурачок, горе родителям, сообразила она.
— Отправив его сюда, я буду вынужден нанять управляющего, доверить чужому человеку и пригляд за сыном, и все дела. Работать он может, только ему надо говорить, что делать. Телом он силен, но разумом — будто пятилетнее дитя.
Старик потух. Он говорил обо всем этом устало, явно страдая от унижения. Ей стало жаль его.
— И вы готовы довериться мне? Вы же совсем меня не знаете.
— Я знаю, как ты относишься к своим работникам. Я не первый день живу на свете и, посмотрев в твои глаза, вижу, что ты не станешь обижать моего мальчика.
— А не станет ли он обижать меня — вы говорите, он силен…
— Ну что ты, Ульрих добряк, он и мухи не обидит.
— А если я обману вас?
— А зачем тебе? У тебя свой интерес — ты будешь под защитой, будешь действовать по закону и от имени мужа, будешь жить спокойно и богатеть. Богатеть буду и я — ведь твоя мастерская будет филиалом Лоттера, не забыла? Нам выгодно поддерживать друг друга, Катарина.
А как же любовь, горестно подумала она. Эта мысль вспыхнула в ее мозгу ровно на одно мгновение. Нет, любовь, похоже, не для таких, как я. Она вспомнила мужчин, с которыми ее сводила жизнь, и решила, что брак по расчету, да еще такой, в котором она будет заниматься любимым делом, а не покоряться мужу — это именно то, что ей нужно. И они ударили по рукам.
***
Ульрих действительно оказался безобидным — высокий худой парень с унылым лицом и длинным носом. В работе он был настоящим сокровищем: повторяющиеся, монотонные действия, казалось, совсем не утомляли его. Точные, механические движения сына печатника, словно стрелка часов, задавали темп остальным работникам.
Она приготовилась перетерпеть близость с ним, но по ночам Ульрих лишь спокойно посапывал рядом — и как же она была благодарна ему за это! Ешь, говорила она ему, подавая ложку, и он покорно ел. Работай, командовала она, и он не останавливался, пока она не говорила «хватит». И Катарина — невольно, сама того не ожидая — по-своему привязалась к этому большому ребенку, жалела его, старалась порадовать то сладким пирогом, то смешной механической птичкой.
Старший Лоттер познакомил ее с разными важными людьми и даже с самим бургомистром. Господин Лукас Кранах был уже в летах, слыл богатейшим горожанином и знаменитым художником. Они сразу понравились друг другу — каждый оценил ум и характер собеседника.
Завороженно рассматривала Катарина работы мастера: выделяющиеся на темном фоне обнаженные белые тела, изогнутые с какой-то невероятной змеиной грацией, улыбки, таящиеся в уголках губ, лукавые взгляды, роскошные детали одежды и утвари… Картины Кранаха словно открывали дверь в иной мир… у нее перехватило дыхание.
— Ваши работы столь прекрасны, дорогой Лукас, что я забыла, зачем пришла, — рассмеялась она. — А ведь я собиралась просить вас сдать мне в аренду пустующую часть вашей мастерской — мы снова расширяемся.
— А что если я попрошу с вас необычную плату, Катарина?
— Я уверена, что ничего дурного вы не попросите, — ответила она, но внутренне напряглась.
— Разумеется, нет. Я посмотрел на вас в этом свете и вдруг увидел Юдифь — вскоре после ее подвига, с головой Олоферна. Не согласились бы вы позировать мне для этой картины?
Она оцепенела, явно почувствовав запах свежей крови и ее теплую липкость на своих руках. Как мог он узнать, откуда?! Поистине, гений прозревает дальше и глубже обычных людей…
Она взяла себя в руки и принужденно улыбнулась.
— Если такова ваша цена, я не смею спорить. Вот только… надеюсь, Юдифь не будет нагой?
— О нет, не беспокойтесь, дорогая Катарина, я не намерен испытывать вашу стыдливость! Наденьте свой самый роскошный наряд. А голове Олоферна я придам мои собственные черты — в знак того, что я поистине потерял голову от вашей красоты.
И старый любезник со значением поцеловал ей руку.
Таким образом, исполнив уговор, она получила новое помещение. Мастерская Лоттера-младшего процветала. Другие печатники по-прежнему ненавидели ее, но поделать ничего не могли — регламент цеха был ей надежной защитой.
Самым известным и публикуемым автором по-прежнему был Мартин Лютер: листовки с его памфлетами и проповедями разлетались как горячие пирожки. Катарина и сама с восхищением читала сочинения Лютера, в которых он на чем свет стоит поносил церковников и самого папу. До сих пор со знаменитым богословом договаривался ее свекор — и Лютер бесперебойно снабжал мастерскую своими новыми произведениями.
Однако с недавних пор повсюду ходили слухи о том, что Лютер дерзнул перевести на немецкий язык Слово Божье, чтобы проклятые попы не искажали его смысл для простых людей, и чтобы всякий мог напрямую узреть свет Господень от источника его.
Катарина хорошо понимала: тот, кто получит этот заказ, навек прославит свое имя и разбогатеет так, как ни один печатник доселе. Лоттер-старший же, как на грех, был занят неотложными делами в Лейпциге. Мы должны сами договориться с Лютером, решила она.
Памятуя нападки великого человека на роскошь, она надела глухое черное платье, похожее на монашеский наряд, водрузила на голову низкий чепец, прикрывающий волосы, и отправилась к нему, трепеща от волнения.
***
Крупное, строгое, значительное лицо. Мощная фигура. Сила, ум, воля — вот чем веяло от него. Катарина опустила глаза и сказала:
— Я жена печатника Лоттера-младшего, досточтимый господин Лютер. Мы уже два года имеем честь печатать ваши произведения.
— А почему Лоттер присылает ко мне свою жену?
Похоже, он невысокого мнения о женщинах. Так она и предполагала, прочитав некоторые его сочинения. Ну что ж, думай, что хочешь, только делай, как надо мне.
— Мой супруг болен, господин Лютер. И ему вряд ли станет лучше, по правде говоря. Он послал меня к вам переговорить о первом издании Святой Книги на немецком языке.
— Ко мне обращались уже многие печатники — например, всеми уважаемый мастер Рау. Почему я должен поручить это ответственное дело твоему мужу? Он болен, а ты… что же, мне вести переговоры с женщиной?!