Страница 3 из 9
- Так вы уверены, что этой ночью моя дочь не покидала здание оперы? – сквозь сжатые зубы произнес мсье Моор, сверля взглядом одного из рабочих.
- Нет, господин директор! Мы проводили всех гостей, и после этого уже никто не выходил.
- Мадам, - директор потерял к своему собеседнику всякий интерес и переключил внимание на приму, - я слышал, вы последней говорили с Ленор?
- Эта милая девушка выразила свое восхищение моим пением, - итальянка красноречиво приподняла бровь. – Если бы вы удостоили нас своим присутствием…
Да, Карлотта была до глубины души оскорблена тем, что ее не удостоил внимания тот, ради кого она пела в этот вечер! И сдержать разочарования, сквозившего в словах, прима не смогла.
Мужчина бросил на гостью такой взгляд, что она замолчала – впрочем, ненадолго. – У девушки явная любовь к пению! И внешность довольно располагающая – пожалуй, она могла бы…
- Ла Карлотта, уже так поздно и я не смею больше вас задерживать, - отрезал мсье Моор, поднимаясь из-за стола.
Прима метнула своим платьем, выражая тем самым свое презрение к неучтивости директора, и скрылась за дверью. Мужчина нервно мерил шагами кабинет, бросая взгляд на часы – они показывали без четверти полночь. Вот сейчас новый директор оперы пожалел, что так безрассудно сжег все письма с черной печатью…
Наверное, девушке стоило бы побеспокоиться о своем положении и как минимум залиться слезами, а лучше впасть в истерику – тогда Эрик, скорее всего, вывел бы ее на поверхность, и все закончилось бы как нельзя лучше. Только здравые мысли редко посещали голову Ленор, хотя подобная мысль вряд ли показалась бы ей здравой.
Пугающая тень скрылась, направляясь обратно наверх. Моор смирилась и с этим – она медленно подошла к органу, осторожно взяла в руки скрипку, взглянула на нотные листы, разбросанные в беспорядке. Это была опера, явно незаконченная, а ее темно-красные чернила напоминали… девушка резко одернула руки и прогнала прочь эту мысль – да, если бы мысли научились нас слушаться, жить было бы куда проще. Дальше обследовать жилище Призрака она стала с большей осторожностью. И очень хорошо, потому что благодаря некому чувству страха Ленор не зашла в самую темную комнату, пусть ее обладателя там сейчас не было, - в комнату Эрика, где одна находка явно лишила бы юную гостью дара речи как минимум на несколько часов.
Моор не стала испытывать судьбу, и потому аккуратно присела за орган, пытаясь сыграть ту музыку, которая была написана темно-красными чернилами.
- Вы солгали, - этот тихий чарующий голос вывел Ленор из того состояния полусна, в которое она впала, перебирая клавиши органа. После нескольких секунд вернулось осознание, и реальность со всеми ее проблемами вновь свалилась на голову девушке. – У вас ведь другая фамилия, мадемуазель?
Голос источал угрозу.
- Кажется, что между моим отцом и вами существуют разногласия, - пожала плечами Моор. – Мне лишь не хотелось…
«Попадать вам под горячую руку», - мрачно закончил внутренний голос, и девушка осторожно взглянула на собеседника – он был озадачен ее логикой. Пожалуй, про себя он согласился с резонностью ее вывода.
- Простите, если я обидела вас, - дрожь в голосе хоть и чувствовалась, но уже не так явно. – Мсье… позвольте представиться. Мое имя Ленор Моор, и я дочь нового директора Оперы.
- Эрик, - последовал короткий ответ после минутной паузы. – Вам, мадемуазель, не стоило пытаться следовать за мной, - эта улыбка, как и предыдущие, не предвещала ничего хорошего – но отчего-то не пугала.
Эрик скрылся в своей комнате, и Ленор поняла, что эту ночь ей предстояло провести в подземелье. Хотя Призрак Оперы отдал в ее распоряжение довольно уютную и хорошо обставленную комнату, но сон все равно не приходил. И вдруг странная мысль осенила ее – сегодня ведь праздник, и наверху наверняка сейчас труппа встречает Рождество.
В ее комнате были часы, и показывали они без нескольких минут полночь. Память услужливо нарисовала картины давно минувших лет – вот кто ее просил об этом… Усталость медленно, но брала верх, и голова Ленор почти склонилась на подушку, как что-то заставило ее резко дернуться и принять вертикальное положение. Она вытащила из-за корсажа какой-то предмет в коробочке, перевязанный лентой. Он помешал лечь, больно вонзившись в кожу. Подарок, приготовленный отцу. Теперь уже ненужный подарок.
«Ни теперь, ни до, ни после», - прошептал услужливый голос, и девушка с ним согласилась. И вдруг ей пришла вторая невероятная мысль, которая вполне могла стоить жизни.
Существует немало странных традиций, которые люди соблюдают на Рождество. Те, кто собирается всей семьей, как правило, и так счастливы. Ну а другие… Ленор, как ни странно, относилась к «другим» - она получала подарки, но души праздника больше не было, как бы девушка не хотела уверить себя в обратном. Несколько лет назад ей пришла мысль в эту ночь писать все хорошее. А так как все по-настоящему хорошее можно было уместить в несколько строчек, то на страницы неизбежно попадало и плохое.
Это не были обычные жалобы на судьбу, перечисление всех событий с точностью до дня; нет, все события, затронувшие ее, находили выражение в красивых фразах, которые жили совсем недолго – они сгорали в камине через несколько минут после того, как чернила высыхали.
Едва слышно Моор приоткрыла дверь своей комнаты – никого. Несколько свечей горели, несколько из них стояли на письменном столе. Ленор еще раз оглянулась, прислушалась – никаких подозрительных звуков. Только ее платье шелестело по каменному полу. Как кстати рядом оказалось перо с чернильницей… Да, к концу этого дня удача явно решила повернуться к девушке лицом.
На чистом листе пергамента начали быстро появляться мелкие буквы.
Сколько прошло времени, Моор сама не знала, но ее рука уже устала. Отложив перо, девушка достала свой подарок – небольшую коробочку, в которой лежал золотой скорпион. Искусная работа одного ювелира, прибывшего с Востока - знакомого ее отца. Сейчас эта фигурка казалась особенно привлекательной, и Ленор, как под гипнозом, смотрела на золотой отблеск, на причудливые тени, на черную поверхность озера, которая манила к себе…
- Что вы творите?! – резкий голос и еще более резкое встряхивание вернуло сознание на землю. Непонятно, каким образом, но Моор стояла в паре метров от воды. Пока девушка находилась около озера, не понимая, как и почему она едва не отправилась на дно, Эрик заинтересовался совсем другим, а именно содержимым своего стола. Подарочная коробочка до сих пор оставалась там, да и пергамент Ленор сжечь не успела.
Его глаза, прекрасно видевшие в темноте, быстро пробежали содержимое:
«Есть люди, которые не могут чувствовать себя счастливыми. Они лишены какой-то важной частички своей души – лишены или изначально при рождении, или она теряется на каком-то этапе жизни. Осознать утрату приходится далеко не сразу – понять это помогают люди, находящиеся рядом. Забавно, но таких людей мало, и они чувствуют друг друга. Если маска что-то и скрывает, то только утрату этой маленькой, но такой важной части».
Призрак Оперы испытывал странные чувства. До этой минуты мир делился довольно четко и ясно - на него и на всех других. Эрик узнал, как ему казалось, жизнь людей, их нравы и характер; он понял, что для него в этом мире места (полноценного места) нет, потому что другие имеют на него больше прав, чем он - гениальный, но не такой, как все. Другой. Никогда еще ему не приходило в голову, что кто-то еще может быть одиноким. Смешно, но мужчина действительно этого не понимал - он видел стайки глупых балерин, готовых упасть в обморок от одного его упоминания, видел страх на лицах других, видел отвращение, ужас… и столько раз он читал одни и те же чувства, что в конце концов перестал смотреть на чужие лица.