Трое против Нави

Я огляделся вокруг. Отделения снайперов, засевших в ближайших кустах, вроде не наблюдалось. Что касалось существа, лихо управляющегося с барабанами, то я был уверен, что смогу с ним справиться. Девчонок я в расчет вообще не брал, а потому смело устроился у огня, всем видом выказывая дружелюбие.

Концерт продолжался ещё некоторое время, потом виртуозы умаялись и устроили антракт. Уставшие и разгорячённые, они расположились вокруг меня, глядя с интересом и ожиданием. Жирный барабанщик ронял со лба пот на своё волосатое пузо.

– Развлекаетесь? – осведомился я, изобразив улыбку.

– Репетируем, – отдуваясь, ответило существо. – Я Намухри, бывший шаман. Тут нахожусь, своего рода, в ссылке. Предки наказали за прелюбодеяния. Теперь вот музицирую на досуге.

Представляться я пока не собирался. Намухри был смешон и я не мог сохранять серьёзный вид, глядя на его физиономию. Да уж, кого только не встретишь на этом полигоне. Контингент подбирался предками с изрядной долей весёлой фантазии.

– У вас неплохо получается, – заверил я его. – Но, учитывая, что для репетиций у вас есть целая вечность, репертуар можно было бы подготовить и получше.

Намухри прянул ушами, прихрюкнул и скривил рыльце:

– По-твоему у нас других забот нет? А пропитание? А поддержание огня? Хозяйство, опять же. Голову приклонить некогда.

– Ну и порядки тут, – недовольно заметил я. – Как говаривал один мой друг, неоплаченный труд – это рабство. Хоть о снабжении пищей предки могли бы позаботиться.

– От них дождёшься, – буркнул Намухри. – Зато норовят за всё дань наложить.

– Жаль, некогда мне заниматься местным политическим устройством. Я бы живо заставил начальство сменить социальную политику. Профсоюз, забастовка, социализм.

– Чего?

– Долго объяснять. Суть в том, что вы бросаете работу, пока власти не выполнят ваши требования. По большому счёту, по предкам трибунал плачет. За геноцид в отношении тех, кто проходит испытание. Судить их нужно, вот что.

Намухри ничего не понял (или сделал вид), но испугался:

– Тише ты, – цыкнул он. – Ночь всё слышит. А предки знают мысли ночи.

– В таком случае, они слышат и мои мысли. А я всё равно это подумал, так что нет никакой разницы, произнёс я это вслух, или промолчал.

Моя логика смутила запуганного Намухри, и он поспешил перевести разговор на другую тему.

– Оставим высшие силы в покое, – предложил он. – Мы всегда рады путникам и готовы разделить с тобой скромный ужин и тепло очага. Надеюсь, ты не откажешься от нашего угощения.

Еда и тепло – это как раз то, в чём я отчаянно нуждался. Перекушу слегка, а там видно будет. Главное держать ушки на макушке.

Я благосклонно кивнул. Намухри обрадовался, как ребёнок и хлопнул в ладоши. Девицы живо бросились выполнять его указания и в считанные минуты предо мной возникли самые разнообразные кушанья и напитки. Аппетитные куски жареной дичи, грибы, яйца пришлись очень кстати. Из темноты девичьи руки подавали полые тыквы, в которых плескались молоко, кислое пиво и что-то невнятное, но явно «с градусом». На широких листьях в изобилии красовались плоды, ягоды и прочая снедь. В порыве радушия гостеприимные хозяева приволокли почти метровую рыбину, запечённую в листьях, с кореньями и ароматными травами. Надо сказать, что особое оживление у меня вызвали несколько кусков соли, покоившиеся среди угощений. Да уж, на добычу такого пропитания ежедневно нужно немало времени. Но заключение у прелюбодея всё равно весёлое. В голову пришла аналогия с современными тюрьмами, где, не смотря на строгий режим, можно достать всё что угодно, вплоть до наркотиков и оружия.

Может, меня хотят отравить? Какое-то время этот вопрос терзал меня, но никаких неприятных предчувствий не возникало, да и приютившие меня девушки с таким аппетитом уписывали снедь, что сомнения насчёт доброкачественности пищи сами собой отпали, и я принял участие в трапезе.

О, какое удовольствие поглощать натуральную пищу, приготовленную на костре, пропитанную дымом и лесными ароматами! Блики пламени, мерцание звёзд, болтовня Намухри, успевавшего за разговором обильно уничтожать пищу, блаженное тепло, разливающееся по телу от выпитого спиртного и сочного горячего мяса, доставляли непередаваемое удовольствие. Комары исчезли, выкуренные дымом, под моими чреслами оказалась медвежья шкура, а плечи от холода укрыла пушистая накидка из беличьих шкурок. Парочка девушек, которые показались мне наиболее симпатичными, словно по наитию прижались ко мне с обеих сторон и оказывали всяческое содействие, подавая еду и сосуды с питьём, на которые я указывал. Остальные устроились рядышком и, взяв свои инструменты завели тихий медленный напев, который объединял покой ночи и танец огня в одно умиротворяющее безбрежное море уюта. Намухри приволок бубен. Управляясь с ним, он продолжал есть, не забывая поддерживать отвлечённую беседу, чем уподоблялся Юлию Цезарю, который, по легенде, умел совершать несколько действий одновременно.

Я давно насытился, но никак не мог себя остановить. Изумительный вкус пищи и обворожительная поэтика ночи, навеянная музыкой и возлияниями, никак не позволяли мне остановиться.

Вот этот кусочек мяса… Пару грибков… И ещё кусочек… А теперь, пожалуй, глоток пива.

Близость девичьих тел возбуждает. Они прижимаются всё теснее и уже не ограничиваются только кулинарным обслуживанием. Приятный расслабляющий массаж, лёгкие объятия, всё более смелые ласки. Чьи-то губы шепчут что-то нежное. А вот они уже касаются щеки, шеи, спускаются ниже…

Ух! Этот эпизод моей ночной эпопеи часто снится мне теперь, причём утром я пробуждаюсь со стойким ощущением счастья. Нет, я не сомневаюсь, что духовному началу человека доступны некие высшие наслаждения, но Дарвину, предположившему что человек вышел из мира животных, тоже не откажешь в проницательности.

А коли так, значит и счастья человеку проще всего достичь теми же способами, что и животному. Дайте кошке кусок рыбы, а когда она насытится, возьмите на руки, погладьте и почешите за ушком. Она замурлычет и станет всячески выражать своё удовольствие, а потом свернётся калачиком и уснёт, счастливая. Вот идеальный пример кошачьего счастья. И пусть меня проклянут попы, ханжи и моралисты, но я утверждаю, что обычному человеку для счастья нужно немногим больше, чем кошке. Совсем немногим. А о тех, кто ищет большего, разговор особый. Некоторым чтобы достичь счастья нужно принести себя в жертву безумной идее, другим погубить кучу народа. Конечно, я многое упрощаю и слишком самоуверенно переношу собственные слабости на других. Но не о том речь. В тот момент я размышлял именно таким образом.

Не могу ответить с полной уверенностью, кем я себя в тот момент чувствовал. Возможно, монархом какой-либо восточной династии, а быть может самим Иеговой, восседающим в раю в окружении праведников и благосклонно внимающим их хвалебным песнопениям. Точно знаю одно: именно тогда я прочувствовал всю парадоксальность человеческого существования. Вот, думал я, полчаса назад я изо всех сил защищал свою жизнь, измученный болью и холодом обрабатывал свои раны. И внезапно наступила полная противоположность страданиям. Спокойствие, отдых, сытость, комфорт; все те мелочи, которые постоянно досаждают, позабыты. Момент счастья. Я могу спокойно размышлять, вспоминать детали, оценивать людей и события. Я просто осознаю, что жив. И этим я, конечно, выгодно отличаюсь от той же кошки, которая этой прекрасной возможности лишена. Как всё просто и здорово! Когда некто великий сформулирует в будущем полный и окончательный смысл и ценность человеческого существования, я уверен, что от моих откровений это будет не слишком отличаться…

Я отобрал у одной из девушек тыкву с напитком, наиболее, на мой вкус, напоминающим вино, и поднявшись, заставил Намухри сделать то же самое, всучив ему другой сосуд.

Тот поднялся, недоумевая, чего я от него хочу. Музыка стихла.

– А теперь предлагаю тост за успешное окончание моего испытания! – с чувством произнёс я, про себя отметив, что в достаточной степени трезв. Правда, мне не хотелось, чтобы они об этом догадывались.