Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 20

Вода бурлила. Быстрые струи, хаотично сталкивающиеся и перемешивающиеся, увлекали меня в разные стороны. Разглядеть что-либо не было никакой возможности: мешала мутная взвесь пузырьков воздуха, мелких камешков, донного мусора. Чтобы выплыть, нужны были силы и воздух, но при ударе я лишился и того, и другого. У меня была только боль во всём теле, в «потрохах», как сказал бы Сашка. Оттолкнувшись от дна я кое-как стал подниматься, но очень медленно, рискуя быть втянутым воронкой под тяжёлую массу воды, обрушивающейся сверху. Сердце бешено гоняло кровь, но живительного кислорода всё не было и не было.

Наконец, мне удалось освободиться от хватки водоворота и удалиться от него на достаточное расстояние. Но мочи выбраться на берег уже не оставалось. Из последних сил я устремился вверх, отталкиваясь от тугой и плотной воды, но почувствовал, что в глазах сгущается тьма…

Очнулся я уже в сумерках, лёжа в неестественной позе, наполовину погружённый в воду. Глаза терзала острая резь, в горле саднило, наверное, от сильного кашля. Измазанный илом, засыпанный галькой, на фоне бурого мха среди крупных влажных валунов, я был совершенно недоступен для ветра и посторонних взглядов. Шумел водопад, низвергаясь с плато, казавшегося снизу не таким уж и высоким. Господи, мне опять дико повезло, но только для чего? Чтобы меня грохнули на опушке леса? Ночь впереди и нет разницы, раньше это случится, или позже.

Очистив рот от всякой гадости, я устроился поудобнее. Ох, прав был один мой товарищ, любивший повторять присловье: «Жизнь тяжела, но, к счастью, коротка». Я слишком утомился. Мне даже начали чудиться голоса. По-пластунски, волоча тело, словно чужое, я прополз немного вперёд и выглянул из-за валуна. Низко над водой кружил старый знакомый – пернатый хищник, по пятам следовавший за мной в степи. Сделав несколько кругов, словно высматривая что-то, птица скрылась за диковинной статуей, высеченной из камня. Грубо намеченное свирепое лицо, когтистые лапы, угадывающиеся за плечами перепончатые крылья. Это кто, вожак местного пантеона? Демон? Животное? На уродливой громаде головы стояли трое мужчин в хорошо скроенных накидках из шкур. Незнакомцы оживлённо спорили, энергично жестикулируя, а потом, без видимых тому причин, внезапно исчезли. Я протёр глаза: так и есть, мужиков как не бывало. Да уж, странные дела творятся под солнцем.

Интересно, кто это был: предки-колдуны, или результат кислородного голодания моего мозга? Или под воздействием всё того же проклятого зелья такие штуки в порядке вещей? А птичка? Мерзкая тварь, он с ними явно связан, но как именно? Сто пудов, он следил за мной. Похоже, здесь они искали моё тело, и, судя по тому, что я жив, не нашли. Теперь они гадают, помер я, аль нет. Распорки могли и сами собой рухнуть, а я вполне мог затихнуть в серебристо-чёрном пепле посреди поля. Поди найди! Я очень надеялся, что эти назойливые провожатые с манерами террористов, наконец, отвяжутся и оставят меня в покое. Теперь я был точно уверен, что лучник, западни, пожар и подкоп на спуске – составляющие их мерзкого замысла. Но ассоциировать эти козни с Испытанием, как его описывал Варья, – в конце концов, там чёткие правила игры с намёком на благородство даже смерть выставляли не в таком обидном свете, – мне не хотелось.

Как же они могут исчезать? А коршун этот, что, разумный? Волей-неволей начнёшь мыслить сказочными категориями.

Досадно было сознавать, что я до сих пор ничего толком не понимаю. Но то, что даже барахтаясь под водой я не бросил оружия, дало мне повод проникнуться к себе признательностью и уважением. Теперь я могу идти дальше, и я обязательно пойду. Испытание либо убьет меня, либо сделает сильнее. Ведь это же и есть верный способ рассуждать в этом мире, не так ли, господа предки? Так знайте, я ныне не тот, что давеча, покрепче буду, и к тому же, теперь я шибко зол на вас!

Я прошествовал мимо каменного истукана, и сопровождаемый трелями сверчков ступил под своды самого сказочного леса, о котором мне когда-либо в жизни доводилось слышать.

Быстро темнело, и чем плотнее становилась тьма, тем ощутимее одиночество и странная, щемящая тоска, которая не лишала сил, а напротив, подстёгивала, давала возможность услышать и увидеть то, что раньше оставалось сокрыто под панцирем будничной повседневности. Лес был расчерчен переплетениями троп, покрытых притоптанной чахлой травкой или сухой слежавшейся листвой, а то и совсем чистых, с размытыми дождевыми стоками рытвинами, из которых виднелись извилистые узловатые корни. Продвигаясь по одной из таких троп («Заговорённые» – машинально юркнула в голове мысль), я начал постепенно абстрагироваться от того, кто я такой, терять свойства цивилизованного человека. Во мне пробуждались первобытные страхи, но одновременно, как противоядие, невесть откуда выкарабкивались какие-то мощные животные потенции, быстрые, как мановение глаз и цепкие, как стремление выжить.

И мне это нравилось.





Моя личность ушла на второй план, а на её место из своего логова выползла вторая, почти копия, но поживее, которая чувствовала себя в новых условиях не так уж плохо…

Прохладная почва передавала по нервам дивное ощущение транса ходьбы. Часто бывало больно, но зато я был доволен тем, что мои ступни касались почвы практически бесшумно. Как обычно, находясь наедине с собой, я размышлял. И пришло мне на ум вот что.

Допустим, есть такой себе абстрактный рыбак. Закидывает он удочку в пруд, сладко улыбается в предвкушении добычи. Рыбы поумнее – расплываются, кто куда, поглупее да поголоднее – «клюют» и попадают к рыбаку в руки. Рыбак – это судьба, рыбы – это люди, а впрочем, все живые существа. Сейчас я был мелкой рыбёшкой, а предки – могущественным и коварным рыбаком. Мне же, до слёз и скрежетания зубов захотелось вдруг стать настоящим рыбьим монстром, рвануть леску и стянуть этого рыбака в воду! Предки, если это они стояли за моими неприятностями, были самыми настоящими беспринципными мерзавцами. И я почувствовал, что мною движет отныне не просто желание выжить, но и стремление раздолбать эту ненормальную сложившуюся здесь ситуацию, во что бы то ни стало, вне зависимости от того, на самом деле это происходит, или только в моей отдельно взятой, но тоже ставшей ненормальной голове.

2. Деяния впотьмах

Между прочим, идти по ночному лесу – адски тяжёлое занятие. Тем более для человека, который впервые в жизни попал в такой переплёт.

Маршрут, ясное дело, был совершенно мне незнаком. Неприспособленный к ходьбе босиком я испытывал всё возрастающую ностальгию по асфальту и кроссовкам. Кроны смыкались у меня над головой, иногда лишая меня даже тусклого лунного света. Переплетаясь в невообразимые орнаменты и порождая причудливый, завораживающий и пугающий танец теней, ветви придавали подрагивающей от движения воздуха листве все оттенки мистического и запредельного. Зрачки привыкли к темноте и, несмотря на дефицит освещения, контуры деревьев и рельеф дороги я различал довольно сносно. Постепенно я всё больше приноравливался к передвижению по этому древнему и загадочному лесному массиву, стараясь по возможности не сбавлять темп и избегать травм.

Всякий раз, когда ступня опускалась на обломки сучьев или цеплялась за грубую поверхность выступающих из почвы корней, я скрипел зубами, опасаясь выражать свою боль и возмущение более громким способом. Тропы дробились на рукава и расходились в стороны, или наоборот, сливались с другими; поминутно передо мной стояла задача выбора направления. Я старался ориентироваться по положению луны и звёзд над темнеющими на горизонте пологими отрогами гор, визуально избирая наиболее короткий путь. Слегка пригибаясь и защищая открытой ладонью лицо я пробирался вперёд, царапая ноги о редкий подлесок и стараясь не обращать внимания на бесчисленные нападения комарья.

Невольно мне припомнился случай, происшедший несколько лет назад. Во время оно мы с двумя корешами, по юности, чересчур злоупотребили спиртным и в пьяном азарте возрешили перейти через маленький лесок, чтобы коротким путём, минуя центр города, попасть к вокзалу. Дискотека к тому времени закончилась, огни парка остались позади. В кромешной тьме, усугубленной алкогольной интоксикацией, идти оказалось нелегко. Различные травмы следовали одна за другой. Сначала мы храбрились и голосили какую-то боевую песенку, но вскоре утратили былое присутствие духа. То ли ночь была так темна, то ли наша компания так пьяна, но мы заблудились. Плутая впотьмах, мы взялись за руки и шли шеренгой, что для меня закончилось трагично. Оказавшись в середине цепочки, я брёл, целиком положившись на спутников. Неожиданно я с размаху налетел лбом на ствол, отчего рухнул наземь и отключился. Други моя, в недоумении от того, куда я пропал, звали меня, пытались искать, но вскоре отчаялись и, поддавшись суеверному ужасу, бежали вспять, причём успешно. Я же, придя в себя и оценив повреждения, возомнил, что они меня просто бросили и устав выкрикивать обидные фразы, сам двинулся, как мне показалось, вперёд. Не знаю, в какую сторону я шёл и сколько утекло времени, но узнаваемых мест всё не было. Я повернул обратно, потом ещё несколько раз поменял направление, но всё без толку. Так, оказавшись в положении Вини Пуха, застрявшего в норе Кролика, измождённый, я прилёг в итоге в каком-то углублении и проспал до утра. В тот раз всё кончилось благополучно; у меня даже прошёл хронический бронхит, который не поддавался никаким формам лечения.