Страница 13 из 20
Одновременно со мной от пожара спасался ещё один табун диких лошадей. Вожак вёл его прямо на меня, очевидно собираясь прорваться к реке. По моим следам мчалась полусотня разгорячённых коней и я быстро сообразил, что если не сверну или не доберусь первым до спасительного дерева, меня вдавят в почву сто пар копыт.
И я рванул что есть мочи, невзирая на груз амуниции и едкий дым, от которого слезились глаза и першило в горле. Я бежал очень быстро, так, как никогда до этого не бегал, но эти «мустанги» имели по четыре ноги, приспособленные исключительно для бега и очень развитую сердечнососудистую систему, которую не так легко, как человеческую вывести из строя. Расстояние между нами быстро сокращалось. Я чувствовал, как вибрирует почва от их галопа.
Кашель не давал дышать, клубы дыма застилали глаза, и я даже не мог разглядеть, сколько метров осталось до дерева. К тому же, споткнувшись, я разбил большой палец левой ступни, а под ногами, как назло, попадалось всё больше колючек.
Но зато я сумел оглянуться, и узрев в тридцати метрах сзади взмыленные морды лошадей, позабыл про все невзгоды. Слова Варьи подтверждались: страх действительно придаёт силы, да ещё и какие! Теперь я бежал, едва касаясь земли; мои ноги мелькали так часто, словно спицы в велосипедном колесе.
Довольно трудно передать ощущения, которые испытываешь в момент, когда твоё тело сжигает калории, точно паровозная топка, а мозг оглушён потоками сильнодействующих гормонов. По-моему, сознание в такие минуты вообще не работает. Я помню, что вожак смрадно дышал мне в спину и даже дал пинка под зад копытом. Вероятно, это длилось десятую долю секунды, но для меня растянулось на вечность. Кажется, я даже кричал, точно не помню. Зато хорошо помню, какой чудовищной величины прыжки я выдавал, и как конский храп казался рёвом исчадий ада.
А потом клочья дыма рассеялись и над моей головой появилась благословенная ветвь ясеня. Впрочем, может, я ошибаюсь, и это был не ясень, а, скажем, дуб. Но чувство, которое я испытал, созерцая эту ветвь, несомненно было самым сильным положительным переживанием за всю мою предыдущую жизнь.
Я легко подпрыгнул вверх и ухватился за эту ветвь, хотя она, возможно, находилась на высоте более трёх метров. Подтянув ноги, я зацепился за неё всеми конечностями, и дальше пребывал в своеобразном ступоре, наблюдая, как подо мной гнедой лавиной проносятся потные спины спасающихся лошадей.
Я склонен считать, что ветвь была сухой. Свежая, такого же диаметра, скорее всего выдержала бы меня. А эта предательски затрещала и сломалась. Я почувствовал, что лечу вниз. Разжав руки, я выпустил бесполезный обломок надежды на спасение и приготовился к смерти.
Сознание опять покинуло меня, но хватательный рефлекс был на месте и очнулся я уже на спине одной из старых кобыл, нёсшихся позади других. У неё почти не было гривы, поэтому я вынужден был судорожно обхватить её за шею. Моё нежданное хиловатое такси только всхрапнуло, не реагируя на неожиданную тяжесть, навалившуюся на круп сверху. Кобыла легко могла бы избавиться от меня, но близкий огонь и густой горячий дым беспокоили её гораздо сильнее, и она была занята решением другой задачи, которую считала более актуальной. Обернувшись, я с оттенком мистического страха отметил, что деревья, на которые я возлагал такие надежды, объяты огнём. Оказывается, мне несказанно повезло. Не рухни я на спину этой кляче, сейчас уже начал бы румяниться, превращаясь в аппетитную копчёность. Сгореть, я думаю, не сгорел бы, но получил бы такие ожоги, с которыми без медицинской помощи и в живых едва ли остался бы надолго, не говоря уже о том, что дальнейшее движение к цели было бы бессмысленной агонией обречённого.
Я так надышался дымом, что меня начало тошнить, причём, синхронизируя свои усилия с движениями лошади я добился в этом некоторых тактических успехов. Верхом, подскакивая на костлявом хребте кобылки, этот незамысловатый физиологический акт тяжело было выполнить, не запачкавшись. Честно признаться, это была моя первая верховая прогулка, но то, что я смог удержаться без седла, узды и стремян, страдая, к тому же, от рвоты, свидетельствует о том, что во мне таились способности выдающегося жокея.
Когда мне полегчало и я оглянулся ещё раз, тихая радость наполнила мою душу: пожар перемещался дальше к востоку, ветер гнал огонь прочь от реки, серебрящаяся гладь которой, находилась теперь совсем рядом. Свершилось чудо. Я спасся.
Лошадь, безропотно сносившая мои выходки во время бегства, теперь вспомнила обо мне и взбрыкнув задом, сбросила меня вниз. Кувыркнувшись через голову и пару раз перекатившись по земле, я очутился в покое. По ноющей боли во всех членах, я оценил, как низко пал. Головокружение стало менее интенсивным и я поднял свою чугунную от дыма голову. Кони пили воду из реки. Быстрое течение омывало их натруженные ноги. Мелкое неширокое русло вспенивалось, огибая голыши, которыми был усыпан берег. Чувствуя себя копчёной рыбой я встал и встряхнулся. В голове гудело. Потом я понял, что шумит вода, падающая вниз с высоты плато. Водопад, оказывается, был теперь совсем рядом.
Мне, почему-то, кажется, что если с вами случается нечто в высшей степени ужасное, но в итоге заканчивается оно благополучно, то вам больше повезло, чем наоборот. Размышляя над философскими аспектами этого утверждения, я умылся в реке, попил мутной воды со взвесью песка и поспешно ретировался, не дожидаясь, пока косые взгляды, бросаемые вожаком табуна, не перейдут в прямую агрессию.
Когда усталость немного стихла и дала возможность двигаться дальше, я осмотрел своё вооружение. Оказалось, что лук сломан, как и большая часть стрел. Пришлось их выбросить. Дротик чудом уцелел. Один из ножей я где-то посеял, но второй был при мне. Кроме того, у меня оставались топор и дубина. Вполне достаточно для обороны.
Убедившись, что всё в порядке, я начал спуск. Ширина речки в устье не превышала нескольких метров, но падая с высоты, вода производила довольно большой шум. Внизу, под водопадом, плескалось озерцо. Вернее, это была просто котловина, вырытая водой за многие годы существования водопада. Успокаивая течение, поток снова бежал вдаль, где-то среди лесов соединяясь с большой рекой, лежащей посреди долины.
Удобнее всего было перепрыгивать с плиты на плиту вплотную с водопадом. Вечер был не за горами, и от брызг воды и порывов ветра тело пробирала дрожь. Теперь до большой реки мне предстояло двигаться сквозь густую лесную чащу. Рощица, попавшаяся мне на пути, не шла ни в какое сравнение с кронами исполинов, сплетавшихся там в единое целое. Долина, лежащая внизу, представлялась взору неким полосатым серо-зелёным полотном, полным очарования, присущего лишь пейзажам дикой природы. От чащи веяло холодным достоинством и неприступностью. И этот дремучий лес я должен преодолеть за ночь? Я сильно сомневался, что смогу это совершить, тем более, если там для меня припасено столько же ловушек, сколько предки заготовили в роще. Правда, до пещеры Харутугшава теперь оставалось, предположительно, не более двух третей пути, но дорога обещала быть адски трудной. Заблудиться в ночном лесу представлялось мне проще простого.
Охваченный сомнениями и беспокойством я утратил бдительность и заметил подвох только тогда, когда было уже поздно. Каменная плита, на которую я ступил, была, оказывается, подкопана снизу и едва держалась на весу за счёт распорок. Как только я сделал шаг, плоский валун начал крениться, грозя сбросить меня вниз, на рубленые грани скальных выступов, торчащие из осыпавшегося склона. Ухватиться было не за что; до края предыдущей ступени я не успел бы дотянуться. Я взмахнул руками, стараясь сохранить равновесие, но понял, что так меня через секунду накроет перевернувшейся глыбой.
Судорожно сжавшись всем телом, я в странном оцепенении следил, как глыба сбрасывает меня на камни.
«Изо всех сил прыгай влево, там вода!» – сказал мне внутренний голос, и я послушался.
Я спускался уже достаточно долго, но прыгать всё же было слишком опасно. С высоты трёхэтажного дома, перевернувшись в воздухе, я рухнул вниз сквозь облако брызг и вошёл в воду под очень неудачным углом. Совсем рядом промелькнули скользкие, отполированные струями водопада каменные островки, едва возвышающиеся над поверхностью котловины. Боль была так невыносима, что я с трудом удержался от крика.