Дочь меча

Сама она дремала урывками, пока они всю ночь работали, и теперь чувствовала себя вполне выспавшейся. Она пошла на корму и сменила рулевого, который со вздохом свернулся на досках и вскоре отключился. Тоаса дежурила на носу корабля, и, казалось, что она была единственным бодрствующим человеком на борту.

Забрезжил южный рассвет, прошёл день, а затем вновь воцарилась тьма. Луна зашла, и только величественно кружащиеся звёзды на небосводе освещали путь. Здесь и там на невидимых берегах поблёскивал огонь, но они молча скользили мимо по воде, и огни потерялись из виду. Глядя вперёд, вдоль корпуса корабля, она могла разглядеть неясную плоскость паруса, а река слабо блестела на одну-две сажени от берегов. Она стояла одна в ночи, посреди звёзд и безмолвия.

Было очень тихо, луна зашла.

Только тихое и грустное шуршание ветра и плеск слабых волн нарушали тишину. Прохладный и сырой ветер трепетал вокруг Тоасы, подобно мантии. Её слегка знобило. Лишь одинокий протяжный лай собаки или вой шакала ненадолго нарушали тишину и смолкали; а иногда крокодил щёлкал хвостом или бегемот колыхал поверхность реки шлёпаньем и брызгами, звук которых далеко разносился в беззвучной ночи.

Кто-то шевельнулся в массе спящих людей, поворчал и хмыкнул во сне. Странно, как беспомощны даже сильнейшие на этой тенистой земле. Тоаса вздохнула, и ветер поглотил этот слабый звук. Ещё кто-то шевельнулся, вышел из каюты под ней и встал на свободное место, вглядываясь в Нил. Могла ли и Анхсенамен не спать?

— Иди сюда, — сказала Тоаса очень мягко, и ветер донёс до неё эти слова вместе с журчанием воды и скрипом досок и канатов. — Иди сюда и поговори немного со мной.

Она стала подниматься по короткой лестнице, — её белое платье светилось во мраке, — и вышла туда, где стояла Тоаса, — у руля. Когда она была близко, Тоаса могла разглядеть её лицо и фигуру, черты, едва различимые из-за темноты.

— Где твой маленький друг? — спросила Тоаса, зная, что это не то, что нужно было сказать.

— Он спит. Бедный Пепи, он был так озабочен и так много работал. — Она опёрлась на перила, не глядя на неё, уставившись мимо реки на берег с неясными в темноте очертаниями. Немного погодя она засмеялась, ветер подхватил и разнёс грустный слабый смех. — Странно или нет, что единственным другом царицы Египта будет горбатый раб?

Тоаса не смогла удержаться от грубой реплики:

— А теперь ты так несчастна для бедной царицы,

— Нет, больше нет. — Она чуть отодвинулась от неё, но не ушла высокомерно, и Тоаса вспомнила, что она была, кроме всего прочего, очень молода. — Но грустно, когда у тебя нет предназначения в жизни.

— Это твой выбор, — заметила Тоаса, полуулыбнувшись. — Тебе может это не понравиться, ты знаешь. С тобой всё может случиться.

— Но я ещё буду жива, капитан Тоаса.

— Ты боишься умереть?

— Нет… Да… О, я не знаю. Мои родители мало думали о том, что будет после смерти. Они говорили, что любящий Атон позаботится о нас. А потом они умерли, и жрецы Амена вернулись назад. — Она заговорила более высоким тоном, немного дрожа. — Они даже не позволили моему отцу, мёртвому, мирно спать. Они достали его бренные останки из могилы, которую он выбрал, и положили его, в бесчестье, вместе с его матерью. Они никому не позволяют произносить его имя, разве что «этот преступник Эхнатон». Ничего не останется в память о нём, так что во времена, когда он умрёт даже в ином мире, о нём, у которого не было ничего, кроме любви ко всему, что есть в мире, забудут. Они намекали, что если бы нам, Тутанхамону и мне, не нравились старые боги, нас бы не похоронили, наши души бездомно странствовали бы… О, я не знала, чему верить. Был ли Амен или Атон ненастоящим богом, или же все боги были ложью, а эта жизнь — короткой бессмысленной случайностью, или… — Она повернула к ней своё лицо, и в свете звёзд блеснули слёзы. — Тоаса, во что ты веришь? Что считают правдой на Кипре?

Та покачала головой.

— Одни — одно, другие — другое. Что до меня, то у меня достаточно дел в этом мире, чтобы беспокоиться о мире ином.

— Но когда ты умрёшь, что дальше?

— Кто-то рассказывал мне одно, кто-то — другое, но я никогда не слышала ничего из уст того, кто уже умер. Так что я подожду и посмотрю сама. Я говорю так, а вы, египтяне, слишком много думаете о своей последующей жизни. Ты цепляешься за эти мечты и получаешь от этого удовольствие, но забываешь обо всём остальном.

— Я так думаю. Это была хорошая жизнь, и я пытаюсь её поддерживать. — Она неуверенно улыбнулась. — Я так старалась, но только я следовала этому, а весь ход вещей в этом мире изменился.

— Хм?

Она рассказала ей, как написала царю хеттов, сразу после смерти своего мужа, и предлагала брак одному из его сыновей.

— У меня было семьдесят дней или около того, пока они готовили мумию Тутанхамона. После этого я стала бы им не нужна. Но брак с дочерью фараона порождает притязания на трон Египта. Поступил так однажды старый Шуббилулиума… — И с торжественностью в голосе: — Что было бы не по силам объединённым Египту и Хеттскому царству! Чего бы не могли они сделать!

Тоаса слегка присвистнула. Была ли это та испуганная девушка, которая чуть не упала в обморок во время драки у ворот дворца? Это дитя попыталось совершить такой поступок, что люди помнили бы десять тысяч лет!

Дочь фараона — потомок людей, которые прогнали варваров-гиксосов из государства, завоевали Сирию и заставили трепетать народы Азии, — ради всех богов, это что-то значило!

Тоаса медленно сказала:

— Извини, моя госпожа. Я недооценивала тебя…

Она слабо и неуверенно засмеялась.

— О, давай забудем обо всём этом. Я больше не царица Египта, ты знаешь. Больше я — ничто.

— Ну… Ну, мы все в этом мире движемся вниз.

— Ты тоже? — Между ними неожиданно возникло непонимание.

— Да. Мой отец был из благородной семьи на Крите. Он ушёл из дома, когда северяне сожгли Кноссос, и перебрался на Кипр, где подчинил себе самое мелкое сословие.

Помощник вассала в отсталой части земли варваров — ну, я никогда не знала ничего больше, только из рассказов, и я видела чернеющие руины критских городов, так что мне не на что жаловаться.

— Но почему ты стала

— Пираткой? О, это доходное занятие в дополнение к торговым поездкам и земледелию на бедной почве у себя дома. Нельзя же навсегда осесть в родном краю, ты знаешь. — Её зубы сверкнули в темноте. — Кроме того, я совсем не пиратка. Я делаю то же самое, что должны были делать твои знаменитые предки, то же самое, что делал твой прадед Аменхотен в Сирии, а эгейские правители делают сейчас в северных континентальных землях, — я завоёвываю себе царство. Мы разбойники только в том случае, если терпим неудачу.

И тут она громко засмеялась, с весельем, которое, как Тоаса думала, она навсегда утратила.

Уже начинало немного светать, пасмурная серость разливалась в небе, звёзды бледнели, а палуба была теперь сырой от росы.

Тоаса смогла разглядеть её более ясно, это юное и стройное прекрасное создание, и вдруг сказала:

— Анхсенамен, мне естественно быть твоим врагом. Мне не нравится подвергаться опасности, которой можно избежать, а из-за тебя меня заставили рисковать кораблём, людьми и жизнью. И я не думаю, что сама я нравлюсь тебе больше. Но мнения могут меняться. Давай будем друзьями, хорошо?

Её глаза расширились.

— Спасибо тебе, — прошептала она.

— Скажи Пепи, — усмехнулась Тоаса. — Мне неприятно, что он, глядя на меня, пробует лезвие своего кинжала.

Вскоре она зевнула, потёрла глаза, как девочка, и ушла обратно в каюту. Тоаса сидела на вёслах, глядя на восход солнца в белизне над великой равниной Египта.

— Доброе утро, мой господин Атон, — тихо произнесла она.

— Доброе утро.

========== 6 ==========

…День прибывал, и движение на реке увеличивалось. Баржи и аравийские суда, морские галеры и лодки курсировали между маленькими деревнями и городами, которые теснились вдоль берегов. Подул ветер, и Тоаса вернула своих недовольных людей на вёсла. Ей и Ахмету пришлось долго уговаривать двоих из них, и она чувствовала, как её преследуют сердитые взгляды команды.