Дочь меча

Эхнатон ненадолго позволил свету сиять над Египтом, и за его труды его памятники были теперь разрушены, а его имя проклято, и за его дочерью по улицам Фив гнались солдаты.

О, отец Нил, ты течёшь, широкий и прохладный в великолепии зелени, и смех поселился среди твоих лотосов, а Ра, дарующий жизнь, качается на сияющих крыльях, заглядывая в глаза Солнцу. Но меж твоих траурных лент плавают крокодилы и едят тела убитых.

Тоаса снова вспомнила огромный, продуваемый сквозняками коридор в горах Кипра и далёкое голубое море, и солнечный свет, лившийся по ветреным склонам и разбивавшийся о волны на миллионы кусочков. Эх, хорошо было бы вернуться домой, если им когда-нибудь это удастся.

Дыхание её нагруженных ношей людей за спиной было тяжёлым. С этим тоже приходилось считаться.

Она не могла плыть, как в прежние времена, когда критский флот бороздил восточное море, — это были варвары Сирии, Кипра и мусор дюжины цивилизованных портов, и они считали, что было неправильно с её стороны рисковать их жизнями — до такой степени, что они сами подбивали её поднять якорь. И Анхсенамен — она вдруг с ужасом подумала о том, что случится с Анхсенамен.

«То самое, чего я и ожидала, — подумала она, криво усмехнувшись. — Только одни грабители и свиньи, а я очень милая молодая женщина»

Она начала думать, сколько человек из её команды могло бы помочь ей, если это понадобится.

Но сначала — выбраться из Фив.

Они быстро шагали по докам, их ноги шлёпали по камням, пока не подошли к причалу, где их ждал корабль критянки.

Это была огромная чёрная галера, вмещающая около сорока человек команды с закалёнными душами.

Там под узкой кормой была маленькая каюта, а нос и всё остальное напоминало лотосообразную фигуру, обшитую потускневшим серебром. У Тоасы было много дел в это утро, она собирала своих людей по тавернам и публичным домам, возвращая их к жизни и отправляя на корабль.

Но некоторых ещё не было. Они смотрели на неё сердито — разношёрстная и шумная банда, в которой были критяне и киприоты, нубийцы и финикийцы, неописуемого вида разбойники, нищие, беглые рабы — и все с заточённым железом на поясах.

Они были хороши в бою, который неумолимо приближался, но иногда быть у них капитаном значило примерно то же, что и жить в клетке с леопардами.

Тоаса легко прыгнула с пристани на корму и посмотрела вниз на полуоткрытый корпус корабля.

— Мы уходим! — крикнула она.

Крепкий киприот толкнул корму.

— И вы так быстро продали весь наш товар?

— Да, — солгала Тоаса, хотя этот груз ещё лежал в трюмах. Даже половина вознаграждения, данного Анхсенамен, была больше, чем она ожидала получить от продажи награбленного финикийского добра. — И по хорошей цене, к тому же. Вы все получите свою долю, но сейчас мы должны уходить.

— Без празднования в Фивах?

— Будучи в Корсуне, когда мы уходили без Клыка, ты запретила брать на борт женщин, а теперь ты средь бела дня привела эту девушку… — Недовольное ворчание послышалось средь толпы угрюмых бородатых людей.

Тоаса холодно посмотрела на них и вытащила свой окровавленный меч.

— Были неприятности, — сказала она, очень надеясь, то множество бездельников с дока не услышат её слов. — Мы получили хорошие деньги за наши товары, а затем я увидела возможность добавить ещё немного и использовала её. Но пришлось драться, и теперь мы немедленно должны покинуть Фивы.

— А женщина? — требовательно спрашивал киприот. — Женщина?

— Она и её спутник, карлик, едут с нами к нам домой. Она заплатила за проезд, и никто не должен приставать к ней.

— А мы должны теперь перевозить платных пассажиров? — спросил насмешливый голос.

Тоаса посмотрела вокруг, и рослый нубиец Ахмет, её друг, подошёл и встал рядом с ней. В руке её зловеще сверкнул топор.

Капитан спокойно сказала:

— Мы отплываем сейчас же.

Члены команды посмотрели друг на друга и почесали бороды, вспоминая другие случаи, когда Тоаса говорила таким тоном. Они принялись за работу.

Лёгкий ветерок подул по Нилу — с юга, с помощью благословенного Миноса, — и Тоаса указала направление, куда плыть.

Беспомощные паруса наполнились ветром, медленно подгоняя корабль в широкий грязный поток, и люди заняли свои места на скамьях гребцов. Скрипящие и брызгающие вёсла поднялись в воздух.

Критянинка стояла, перевесившись через перила. Она сняла свой бронзовый шлем, позволив ветру ерошить мокрые от пота волосы, и вдохнула сырой воздух. По обоим берегам реки лежали Фивы, неуклюжие хижины бедняков смешались с надменными домами благородных и божественных, а на западном берегу возвышалось невероятно огромное святилище Амена. Пелена дыма и пыли скрывала город, бесконечный рёв приглушённо пульсировал в ушах.

На западе виднелись необъятные массивы Ливийских гор, охраняющих Долину Царей, где лежат Великие Египта, — и муж девушки рядом с ним был всего лишь маринованным трупом, замурованным в камень и темноту.

На востоке лежала меньшая цепь Аравийских гор, и её вершин касались длинные лучи заходящего солнца, а нижние склоны казались голубыми от пыли, поднимающейся вверх.

Они ушли. Ради всех Богов, они ушли!

Она посмотрела на Анхсенамен.

Та страшно устала, слегка дрожала, а под величественными глазами были тёмные круги, но она стояла прямо, совсем рядом с ней, глядя на запад, на солнце. Ветерок трепал её тяжёлые чёрные волосы и тонкую белую мантию, что была на ней.

Она что-то шептала, и Тоаса наклонилась ближе, чтобы услышать. «Хвала тебе, свет мира, творец всего, тебе, кто с любовью смотрит на все народы людей и каждого из них по отдельности, о Атон…»

Тоаса не выдержала и воскликнула:

— Но это же Бог твоего отца!

Та взглянула на неё, и слёзы затуманили её глаза.

— Да, это Атон, бог, создатель всего мира, и он любит всех равно, единственный, кто говорил с моим отцом. Мы поклонялись ему с песнями и возлагали цветы на его алтарь, под небом в столице — Ахетатоне.

— Он теперь запрещён в Египте. Ты поклонялась Амену последние десять лет. Можешь ли ты хотя бы помнить бога, которому молились, когда ты была совсем маленькой девочкой?

— Я могу помнить его, и иногда я шептала ему молитвы даже в Фивах. Я поклонялась и Амену тоже, и я боялась. Но они убивают зверей в тёмных храмах этой единственной деревянной фигуры, созданной жрецами. — Она подняла голову. — Я бы бросила сейчас Амена и вернулась к Атону, который был со мной так давно.

Тоаса покачала головой. Она сама не слишком разбиралась в богах, ни в одном, ни в другом. Она отдавала должное, как обычно, божествам любой страны, в которой ей случалось бывать, и приносила жертвы Миносу за удачу своих путешествий, но больше затем, чтобы успокоить страхи людей, чем из-за собственной сильной веры.

— Ты можешь занять каюту, — сказала она. — Она забита грузом, но ты можешь найти себе немного одежды и постель на одном из сундуков. Пепи может спать за твоей дверью, если хочешь, а меня ты позовёшь, если понадоблюсь.

— Ты думаешь, мы действительно сможем добраться до Кипра? — вздохнула она.

— Кто знает. Это зависит от того, как скоро Эй обнаружит, что тебя увели, и как скоро он решит, что ты уплыла вниз по реке с критским кораблём, который так подозрительно поспешно сегодня отчалил, а потом, это зависит от того, как быстро смогут плыть её люди и будет ли нам дуть попутный ветер. Она может погнать на смену рабов и вдвое превзойти нас числом, но при хорошем ветре или в открытом море я покажу пятки любым египетским кораблям. Мы должны постараться, вот и всё.

— Ты откровенный человек, — сказала она, помолчав. — Но ты не видишь явной облавы. Для чего ты стараешься, Тоаса?

— Чтобы вернуться на Кипр с головой на плечах, — щёлкнул она языком и отвернулась, чтобы понаблюдать за гребцами.

========== 5 ==========

К утру усилившийся ветер наполнил паруса, и Тоаса позволила своим уставшим гребцам поспать. «Им позже понадобятся силы, — думала она, — возможно, ненамного позже, если войска фараона были недалеко позади».