Страница 6 из 11
Таким образом, репрессии можно понимать, с одной стороны, как назначаемые наказания за конкретные деяния, а с другой стороны, как усиление карательной политики государства на каком‐то отрезке жизни общества. В этом качестве – как характерная политика государства – репрессии имеют некоторое внешнее сходство с политикой террора. Однако, по мнению В. П. Емельянова, от террора их отличает, во‐первых, масштабность карательных мероприятий, во‐вторых, репрессии имеют конкретного адресата и персонифицированы в зависимости от формы и степени вины, подвергшихся репрессиям и, в‐третьих, репрессии реально ограничены рамками действующего законодательства или же (как крайне редкий случай) волей монарха[43].
Д. В. Ольшанского так же можно отнести к этой группе авторов, так как он полагает, что террор – это возникающий в результате некоторых действий (прежде всего, насилия) ужас от утраты человеком спокойствия или безопасности. В то же время терроризм – это обобщенное понятие, обозначающее уже комплексное явление, включающее страх и ужас как цель определенных (террористических) актов и действий, сами акты и действия, их конкретные результаты и весь спектр более широких последствий»[44].
К группе, считающей террор и терроризм явлениями одного порядка с разницей в субъектах их применения либо степени массовости, можно отнести таких авторов, как М. Дзлиев, Э. Иззатдуст и М. Киреев, которые в своем исследовании «Современный терроризм: социально-политический облик противника» определяют, что «государственный террор, как правило, является систематическим, массовым или тотальным. Терроризм же обычно носит одноразовый характер»[45]. Однако и эти авторы непоследовательны в своих выводах. В той же книге они акты государственного террора и террористические акты определяют подвидами общей террористической деятельности[46]. Но исходя из их же логики, терроризм и террористическая деятельность – одно, и тоже, так как в разделе 2 «Современная террористическая деятельность» все главы имеют в заглавии различные проявления терроризма[47].
По субъектам различает террор и терроризм также Е. Кожушко, считающий, что «террор – это политика репрессий со стороны государства, опирающегося на мощь своих силовых институтов. Терроризм – это насилие, осуществляемое со стороны оппозиционных группировок. Орудие террора-репрессии, орудие терроризма – террористический акт»[48]. Как мы видим, данный автор не просто различает субъекты террора и терроризма, но и определяет основным орудием террора репрессии, о чем говорилось выше.
Б. Хоффман высказывает довольно популярную точку зрения, согласно которой субъектами террора являются государственные структуры, а терроризма – неправительственные группы. Ее разделяют многие отечественные авторы: В. Витюк, С. Эфиров, М. Требин, К. Жаринов и др[49]. При этом оружием террора являются репрессии, а оружием терроризма – террористические акты.
В рамках парадигмы этой категории некоторые авторы предлагают оригинальные идеи относительно смычек террора и терроризма между его разными субъектами. Например, В. В. Луков считает, что террор – это явление властного характера, в то время как терроризм – это политически мотивированное насилие «снизу», применяемое заведомо более слабым «неправительственным» противником портив государственной машины. Вот в противостоянии этих двух явлений, по его мнению, и образовываются т. н. «серые зоны», в которых все субъекты применяют априори незаконное насилие. Тем самым, по его мнению, происходит «смычка террора «сверху» с терроризмом «снизу»… Обе стороны в противоборстве за власть и влияние на социум и мировое сообщество… используют одни и те же методы – нередко имитируют «злодейства» и «жестокость» противной стороны, подставляя ее под критику общественности»[50].
В свою очередь Г. В. Овчинникова рассматривает терроризм преступлением, а террор – способом деятельности любого субъекта (государства, организации, физического лица) с использованием силы, угрозы, запугивания[51]. Более того Т. С. Козодой, разрабатывая общее понятие терроризма считает возможностью такого консенсусного определения как раз разделение понятий «террор» и «терроризм» и создание компромисса в этой связи. Основой такого компромисса она полагает то, что террор, по сути, выводится из‐под ответственности как право государства на легитимное насилие[52].
По мнению М. Иорданова, понятия «террор» и «терроризм» различаются по содержанию. Террор – это больше практическое насилие, чем его теоретическое обоснование, а терроризм – больше идейная подоплека и законодательное оформление, чем само насилие[53].
Если же говорить о государственном терроре против собственного населения, то в международном праве такие действия также часто оцениваются, не как терроризм, а как геноцид против своего народа, массовые нарушения прав человека и т. п. Государственный же терроризм (т. е. терроризм, при котором субъектом выступает государство) в отношении внешних объектов, по мнению авторов данной группы, делится на два вида: прямая агрессия государства, принимающая форму терроризма и поддержка государством террористических организаций и лиц. В вопросе о прямой агрессии речь идет о субъективной стороне проблемы, так как такая агрессия может быть внешне выражена и в террористических действиях, которые террористическим государством приписываются другим исполнителям, что имеет уже непосредственно отношение к теме нашей работы.
Достаточно большое значение исследователями придается проблематике революционного движения применительно к террору и терроризму. В данном контексте рассматриваются противостояние разных видов террора, наиболее часто приводимое отечественными авторами, например, ответ «красным террором» на «белый террор». Другим примером этому считаемся «народничество», спровоцировавшее активизацию деятельности полицейского аппарата[54].
И здесь разные авторы также придерживаются разных точек зрения относительно разнонаправленных процессов в этой связи и степени их «террористичности». По мнению В. Емельянова, в отличие от политики террора здесь профилактические полицейские мероприятия были направлены против конкретных лиц и организаций в связи с их конкретной антиправительственной деятельностью в рамках действующего (далеко не репрессивного) законодательства и под контролем независимой судебной власти, в основе которой был выборный судебный орган – суд присяжных. Судебные процессы проходили в условиях гласности при соблюдении прав обвиняемых на защиту, и не такой уж редкостью были оправдательные приговоры и назначение мер уголовно-правового воздействия, которые со значительной долей фантазии можно отнести к проявлению какой‐либо репрессивной политики (помилование, освобождение на поруки, выговор и т. п.)[55]. Однако, Н. А. Троицкий, считает иначе, высказывая мнение именно о «царском терроре»[56].
Проблема «террористичности» революционного движения остро ставится с начала 20 века. Часто революционерами в своих трудах и риторике использовались термины и призывы к террору, но при этом в основном, делались оговорки, какой именно «террор» имеется в виду: «террор» как массовое явление, как одно из военных действий революционных масс или «террор» как единичные террористические акты, как индивидуальные покушения, и у них было различное отношение к этим видам «террора»[57]. Но некоторые исследовали стали унифицировать их деятельность и призывы в общетеррористическое состояние. Так, И. И. Карпец в работе «Преступления международного характера» заявляет следующее: «Марксистско-ленинская теория всегда отвергала террор в качестве способа достижения политических целей. Известно, например, высказывание юного В. И. Ленина по поводу действий его старшего брата, принимавшего участие в покушении на царя и приговоренного к смертной казни, о том, что «мы пойдем другим путем»[58].
43
Емельянов В. П. Террор и терроризм: вопросы отграничения//Право и политика. 2000. № 4. С.37.
44
Ольшанский Д. В. Психология террора. Екатеринбург, 2002. С.44.
45
Дзлиев И. М., Иззатдуст Э. С., Киреев М. П. Современный терроризм: социально-политический облик противника. М., 2007. С. 49–50.
46
Дзлиев И. М., Иззатдуст Э. С., Киреев М. П. Современный терроризм: социально-политический облик противника. М., 2007. С.125.
47
Там же. С. 144–407.
48
Цит. По: Бельков О. Международный терроризм – слова и смыслы. // Власть. 2002. № 2. С.17–18.
49
См в частности.: Витюк В. В. Социальная сущность и идейно-политическая концепция современного «левого» терроризма: Автореф. дис. докт. филос. наук. М., 1985. С.16.
50
Луков В. В. Международный терроризм: Новые подходы российских ученых (об актуальных проблемах общественного противодействия терроризму). М., 2007. С.43.
51
Овчинникова Г. В. Терроризм / Науч. редактор проф. Б. В. Волженкин. СПб., 1998.
52
Козодой Т. С. Проблема определения понятия терроризма в современных международных отношениях. СПб., 2007. С. 11.
53
Иорданов М. Дело № 666. Террор. Махачкала, 2002. С. 346.
54
Например: Троицкий Н. А. «Народная воля» перед царским судом 1880–1891 гг. Саратов, 1971. С. 11; Волк С. С. Народная воля. 1879–1882. М., 1966. С. 55.
55
Емельянов В. П. Террор и терроризм: вопросы отграничения. Право и политика, 2000. С. 34–39
56
См.: Троицкий Н. А. «Народная воля» перед царским судом 1880–1891 гг. Саратов, 1971. С. 11; Волк С. С. Народная воля. 1879–1882. М. 1966. С.164–199.
57
Будницкий О. В. История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. Ростов-н/Дону, 1996. С. 204.
58
Карпец И. И. Преступления международного характера. М., 1979. С.98.