Страница 14 из 22
— Нет, — старейшина шагнул к нему. Вирджил видел сандалии и краешек жреческого одеяния. Поднять голову он не мог, словно та вдруг превратилась в чугун. — Не нашел. Я до сих пор не знаю, Живущая ли Виктория Уоррингтон. Ведет ли ее божественное предназначение или только ее собственное разумение? Я каждый день молюсь…
Вирджил молчал. Старейшина Иоахим положил руку ему на плечо. Вирджил не стал сбрасывать эту руку.
— Я прибыл в Камбрию вместе с купцами, — начал старейшина после паузы. — В Дернхольм везли ткани, мыло, лекарства… Когда мы сошли с корабля, в порту нас встретили люди Лианны Пел Дар. Они называли себя новыми Драконьими Рыцарями. В руках у них были ружья — новые, сверкающие на солнце. Они заявили, что служат истинному королю и должны проинспектировать груз и убедиться, что мы не везем ничего опасного. Кто-то из купцов начал возмущаться, но его оттолкнули в сторону. Мешки вспарывали, ящики вскрывали, шелк и атлас вытаскивали на пристань. Ничего подозрительного не нашли — ни оружия, ни магических свитков. Тогда они принялись за личный досмотр…
— Они и вас?.. — подал голос Вирджил.
— Чем я лучше других? — отец Иоахим вздохнул. — Благо, вещей при себе у меня почти и не было.
Вирджил представил, как вооруженные головорезы сдергивают со старика плащ, как грубые руки шарят в сумке с эликсирами, а еще один стоит в стороне, вскинув ружье на плечо, и следит за обыском.
— Мерзавцы, — сквозь зубы сказал он.
— Мне они ничего не сделали — да и что было взять со скромного священника? Каладонских купцов тоже не тронули. Но среди нас был один дернхольмец, который возвращался с товаром домой. Его объявили пособником узурпатора, как они называют Претора, и увели. Больше я его не видел. Думаю, его уже нет в живых, а нитками и иголками, которые он вез, войска Лианны штопают одежду. А потом была Лосиная Роща. Да, Вирджил, я каждый день молюсь…
Вирджил поднял голову. В глазах старейшины Иоахима стояли слезы.
— Я молюсь о том, чтобы Виктория Уоррингтон оказалась не Живущей, — сказал он, справившись с судорогой в горле. — Иначе что принесет миру Живущая, которая толкнула в огонь войны целую страну?..
— Это не она, — непослушными губами произнес Вирджил. — Она никому не желала зла. Не стала бы она уничтожать магов, отец Иоахим. Она ведь училась в Тулле, пока не поняла, что технология ей больше по сердцу, она не стала бы…
— В Тулле? Виктория Уоррингтон никогда не училась в Тулле.
— Но как же! Она не раз говорила, что однажды вернется в Туллу, чтобы повидать старых друзей, и… — Вирджил осекся.
Старейшина Иоахим убрал руку с его плеча. Его глаза блестели. Тело Вирджила вдруг обмякло, как опустевший бурдюк с водой.
— Нет, — шепнул он. — Нет, отец Иоахим! Это все не то… это…
Он рванулся вперед и упал в ноги старейшине, схватил край его плаща и прижал к лицу.
— Все хорошо, Вирджил, — услышал он голос, показавшийся ему очень далеким, словно старейшина стоял где-то на горе, а Вирджил валялся у ее подножия. — Все в порядке.
— Пожалуйста, не говорите им ничего! Пожалуйста!
— Мне жаль. Но вот увидишь, так будет лучше для всех. Заговор необходимо остановить. Быть может, твои слова спасут магию Арканума. Я знаю твое сердце, Вирджил, знаю, что оно сопротивляется злу. Ты примешь нашу правоту, пусть даже сейчас твои чувства к этой женщине затмевают все остальное. Все плохое уже закончилось. Скоро ты сможешь отправиться домой… двери монастыря всегда открыты для тебя. Я попрошу, чтобы тебя отпустили скорее. Постарайся понять.
Вирджил крепче стиснул в кулаках край плаща, как ребенок, цепляющийся за материнскую юбку. Старейшина Иоахим сделал шаг назад, Вирджил всем телом подался следом, и вдруг в глаза ему бросилась тонкая, еле заметная вышивка по обтрепанному краю подола — ровные ряды дуг и крошечные четырехлучевые звездочки под ними. Эта вышивка, хоть и не сказала Вирджилу ничего нового, заставила его разум вскипеть. С рычанием он отшвырнул плащ, как жабу или змею, и бросился вперед, словно зверь, кидающийся на решетку клетки.
Невидимая волна подняла его в воздух, и он невольно зажмурился, ожидая, что сейчас его швырнет едва залеченным боком или спиной о стену или хуже, об угол стола. Однако магическая ладонь опустила его на пол мягко, осторожно и придавила сверху почти ласково, но твердо, не давая пошевелиться.
— Мне жаль, Вирджил, — голос старейшины Иоахима был полон сострадания. — Мне очень жаль, мой мальчик.
В силах только пошевелить глазными яблоками, Вирджил смотрел, как его наставник поднимается по лестнице, унося с собой яркий белый фонарь, и его высокая фигура подобна ангелу, который возносится на небеса, оставляя одинокого грешника в темноте. Дверь закрылась за старейшиной, снаружи лязгнул засов. Давление пропало, Вирджил остался распростерт на полу, его тело слабо дергалось, как у полураздавленного жука. Потом он с трудом подобрал руки и ноги и поднялся на колени. Слабый, тусклый по сравнению с пламенем фонаря свет из окошка ложился на пол бледными квадратами. Вирджил поднял глаза к прорезям решетки, последнему, что не давало ему остаться в кромешном мраке, сложил руки перед грудью и начал молиться.
Он вспомнил все молитвы, которые разучил у панариев, а когда они закончились, не остановился ни на миг — слова приходили на язык сами, лились нескончаемым потоком, который брал начало где-то в сердце.
— …укажи мне путь, потому что я один во тьме, и нет праведного, чтобы вывести меня на тропу. Всю жизнь я ходил за болотными огнями, у меня был брат — и не стало брата, у меня был наставник — он оставил меня, у меня была любовь — я ее оставил. Я неправеден, я не вижу троп во тьме, но пошли мне прощение и открой дорогу…
Он сам не знал до конца, кого просит, потому что у Насредина, который во времена монастырской жизни был для послушника Вирджила бесформенным светом, бесплотным духом, давно уже было лицо Живущей, голос Живущей, ее улыбка и взгляд, а сейчас одна только мысль о ней причиняла острую боль, простреливающую его разум сверху донизу. Он оставил ее. Он предал ее. Он навел врагов на ее след — быть может, ложный, но все же след. И после всего, что было сказано в стенах подвала, он не мог ни о чем ее просить даже в мыслях — разве что поостеречься. Но ведь и Насредин был не всегда, значит, кто-то привел его в мир в сотни лет назад, и этому кому-то, далекому и могущественному, Вирджил адресовал свои молитвы и отчаянно надеялся, что их услышат.
— …и если правда, что мы есть часть общего замысла, дай мне сил нести свою ношу и не роптать…
С каждым словом он чувствовал, как прибавляется легкости в теле, как будто он был набит тяжелыми словами, а теперь они вырывались наружу и оставляли его пустым, невесомым. Квадраты света на полу становились ярче и ярче, и вот свет залил все вокруг, и подвал исчез, и тело Вирджила пропало и растворилось в этом ослепительном сиянии, а душа взмыла ввысь, на высоту, куда не поднимались даже птицы и дирижабли.
Он видел весь Арканум, раскинувшийся внизу, как пестрый платок, с зеленой зыбью лесов Кинтарры, с грядами гор, похожими на бело-синие драконьи челюсти, с желтым пятном пустошей Морбихана, темными проплешинами городов и еле различимыми ниточками дорог. В небе над Арканумом танцевали боги с гордыми, отмеченными древней, страшной красотой лицами, и одна из них, украшенная только каскадами цветов в волосах, повернулась к Вирджилу и еле заметно улыбнулась. Он узнал ее и засмеялся от счастья, а потом посмотрел наверх, и смех замер у него на губах. В небе открылся гигантский немигающий глаз, который мог принадлежать только Всеотцу, и этот глаз денно и нощно наблюдал за судьбами мира. Вирджил понял, что виден насквозь со всеми своими бедами, горестями, терзаниями — виден, но не отвергнут, как не отвергнуто ни одно живое существо в Аркануме. Он поспешно отвернулся, больше по привычке, потому что здесь ни для кого не стали бы секретом его слезы, и разглядел внизу незамеченные до этого смутные контуры гигантских ладоней, которые заключали мир в себя, держали, несли сквозь страшную пустоту вокруг. Арканум не был брошен. Никто не был брошен. Даже Вирджил.