Сделано с любовью

— Эй, чувак, тут вообще-то один порядок для всех, дождись своей очереди, — говорит Джиха.

— Я вас не задержу надолго, — говорит мужик и приятно улыбается. — Просто ответьте на вопрос: когда и с кем здесь была коммандер Шепард?

В ответ на эти слова толпа затихает, как будто всем отключили звук. Всем интересно.

Кузнечик выпячивает хилую грудь и набирает в легкие побольше воздуха.

— Когда? Когда?! Чувак, ты ничего не попутал? Да она постоянно ко мне приходит! Броню ей Жнец помнет — ко мне! Винтовку о Коллекционеров сломает — ко мне! Батарианцев взорвет — снова ко мне, шлем чинить, чтобы уши не закладывало! Когда, блядь! Да постоянно!

— Сынок, — ласково говорит мужик, — меня совершенно не волнует, как ты там рекламируешь свои услуги. Равно как и не волнует, есть ли у тебя проблемы с регистрацией, налогами и пожарной безопасностью. Пока не волнует. Если бы меня это волновало, инспекторы бы тут уже проверяли срок годности на каждом огнетушителе — у тебя ведь есть огнетушители, правда? А другие инспекторы в это время изучали бы твои документы под самой большой лупой, которая только найдется в миграционной службе. Хорошо, что меня это все не волнует, верно? Повторяю вопрос: когда и с кем тут была коммандер Шепард?

Синий Кузнечик смотрит в добрые усталые глаза, которые поблескивают в тени козырька форменной фуражки, и тяжело вздыхает.

— Вы в своем Альянсе умеете, сука, убеждать… Эй, там, нехер толпиться, все сделали три шага назад! Больших! Больших, блядь, шага, а не цыплячьих! Не видите — у меня серьезный разговор…

*

— Нам предстоит серьезный разговор, — говорит батарианец Граак. — Очень, очень серьезный.

Во имя толерантности и из презрения к стереотипам мы обязаны отметить: отнюдь не все батарианцы являются работорговцами. Точно так же и не все батарианцы ненавидят людей и готовы убивать их вместо стрельбы по тарелочкам в тире. Это все предрассудки, не достойные мыслящих индивидуумов.

Проблема в том, что Граак именно такой работорговец, который терпеть не может людей и любит послушать их предсмертные хрипы вместо колыбельной на ночь. От этого факта никуда не деться. Никуда.

— Разговор с Видо Сантьяго, босс? — уточняет подручный Граака, Торн. Материала, из которого сделали Торна, хватило бы на двух батарианских штурмовиков — или на трех инженеров. Ну, если эти инженеры не склонны к излишествам. И, словно эта гора мяса не впечатляет сама по себе, все тело Торна покрыто татуировками разной степени художественности и приличия. Самая художественная — самая неприличная. Поговаривают, что Торн хотел изобразить на своей голове символ клана, но вместо этого получил прозвище «хуй во лбу».

— Торн, не пытайся казаться тупее, чем ты есть! Мы летим на встречу с Видо Сантьяго, с кем еще, блядь, у меня может быть серьезный разговор?

Видо Сантьяго — исключение из правила Граака отстреливать людей, которые подходят слишком близко, но не годятся в рабы. Сейчас Граак всерьез подумывает, что и это исключение пора возвращать в жесткие рамки правила. Он размышляет об этом, пока его шикарный, сделанный по спецзаказу челнок пролетает над Патроклом в сторону гор, где в переоборудованной старой шахте Граак принимает гостей. Разумеется, у него есть собственная резиденция на Кхар’шане, где проходит все от деловых встреч до оргий. Зал для переговоров на Патрокле обычно стоит закрытым, если только Грааку не нужно конфиденциально встретиться с кем-то, кого неудобно приглашать на территорию Гегемонии. Видо Сантьяго определенно относится к тем, кого в Гегемонии желали бы видеть в ошейнике и с клеймом, поэтому нет ничего удивительного, что Граак позвал его на Патрокл. А еще, если пристрелить Видо и сбросить его в старый отвал в шахте, никто его тут не хватится. Приятный бонус к недвижимости на хиреющих спутниках богом забытых планет.

— Так, может, всадить ему заряд дроби в башку, босс? — спрашивает Торн, озвучивая мысли Граака. Дело не в том, что Торн такой чуткий. Просто он любит с утра пораньше всадить кому-нибудь заряд дроби в башку. Это очень его бодрит.

— Может, — соглашается Граак и закидывает ногу на ногу. — Определенно, может. Но существуют же договоренности. Правила. Если вдруг окажется, что Сантьяго с нами честен, а мы прикопаем его под кустом, выйдет приятно, но неловко. Даже очень приятно, потому что этот говнюк мне порядком надоел. Но очень, очень неловко, потому что мне еще вести дела в этом секторе. Если пойдут слухи, что я убираю наемников, просто потому что они заебали, нанять кого-то станет сложнее. И дороже. Я не уверен, что готов платить такие деньги за удовольствие пристрелить Сантьяго.

— Так что же делать?

— Если окажется, что наш дорогой друг Видо на самом деле просто выполнил заказ и в мыслях не имеет ничего против нашего крепкого союза, то хер с ним. Пусть живет. Но он человек, Торн. Он человек, а людям всегда приходит в голову какая-то хуйня. Например, попытаться забрать и деньги, и заказ, а потом скрыться в неизвестном направлении. Как будто с Грааком можно так поступать, ха!

— Вы уверены, босс?

— Что со мной нельзя так поступать? Конечно, блядь, уверен! Или ты хочешь поспорить?

— Нет, босс!

— Тогда что за идиотские вопросы? Ты сегодня в ударе, Торн, как будто тебе и спинной мозг отстрелили!

— Да нет, босс, я про другое. Вы уверены, что Сантьяго хочет вас наебать?

— Если бы я был уверен, он даже в гробу бы не лежал, потому что туда нечего было бы положить. Я не уверен. Пока. Но мы проверим, не приготовил ли дорогой Видо нам каких-нибудь сюрпризов. И если мы найдем хотя бы детскую хлопушку…

Граак довольно скалится и прикрывает от удовольствия все четыре глаза.

— Тогда он попадет на праздник, который не забудет, блядь, до смерти. До смерти, понял, Торн, или объяснить?

— Понял, босс.

— Отлично. Я сам с превеликим удовольствием его грохну.

— Мы снижаемся. Сказать ребятам, чтобы проверили территорию?

— Да уж будь любезен.

*

— Будь любезен, шевели задницей!

Коммандер Шепард нервничает. И не зря. Только что у административного здания шахты приземлился зеленый челнок с золотой полосой по борту, и с закрытыми глазами можно было сказать по одному его реву при посадке: батарианский без примесей. Если бы оттуда вдруг вышел Видо Сантьяго, это было бы чудом, достойным рождественской сказки, а верящих в рождественское чудо на Патрокле не найти. К чести Шепард, она воздержалась от замечания: «А я предупреждала», — пока Заид грязно ругался. Но потом пришла ее очередь — из челнока, как горсть гороха, высыпала группа батарианцев в зеленых доспехах, и целеустремленно отправилась прочесывать местность. Пришла пора отступать на заранее заготовленные позиции и переходить к плану Б.

— Хули ты там ковыряешься?

— Сошка у винтовки заела.

— Так брось ее нахуй!

— Чего, блядь? Шепард, ты хоть знаешь, что это за винтовка?

— Только не рассказывай мне сказку о том, что твой отец вынес ее из батарианского плена, пряча в своей жопе.

— Вообще-то я вынес ее из батарианского плена.

— В своей жопе?

— В руках и давая прикладом по зубам каждому встречному ублюдку! Ты вообще как себе представляешь…

— Массани, если ты сейчас же не соберешь свое барахло, вон те ребята тебе покажут наглядно, о чем я.

— Готово. Все, рвем когти.

— А я о чем!

Заид и Шепард быстро и бесшумно выскакивают из шахтерского домика через заднюю дверь. Винтовку Заид любовно перекидывает за плечо. Ему осталось владеть ей десять часов и тридцать одну минуту.

*

Адмирал Андерсон широким шагом идет в службу анализа и контроля над информационными системами Альянса. У адмирала мелко подрагивает левое веко, и все попадающиеся навстречу низшие чины стараются одновременно образцово отдать честь и стать невидимыми, лишь бы не привлекать внимания начальства. Могли бы и не стараться — начальству не до них.

Когда Андерсон вытряхнул из Синего Кузнечика крохи информации, стало очевидно, что, увы, Шепард никто не похищал.