Сделано с любовью

— Ох ты ж, мать твою, — говорит Граак и вынимает из кейса источник света, который напоминает слегка сплющенную банку из-под мясных консервов, только прозрачную. Внутри бегают и переливаются огоньки. Это воплощение надежд советника Валерна, это совместный труд ученых, получивших грант Совета, это пропажа, при упоминании которой у советника Спаратуса нервно топорщится гребень и мандибулы встают в третью позицию.

— Нет, ты видела? — шепчет Заид. В его шепоте скрывается подступающая гроза. Его горло превращается в жерло вулкана, в котором клокочет лава самых страшных проклятий. Если бы негодование Заида было еще чуть-чуть сильнее, он взорвал бы вентиляцию изнутри.

— Я не знаю, что это за хуйня, — отзывается Шепард.

— Понятно, что! Бриллиант! Сука, он вставил себе в зуб бриллиант! На деньги, которые заработал в моей, блядь, группировке! Да он этим бриллиантом у меня подавится нахуй, когда я ему вобью зубы в глотку!

— Да хер бы с этим бриллиантом, ты видишь…

— Хер с ним? Давай какой-нибудь уебок купит на твои деньги себе бриллиант, я послушаю, как ты скажешь: хер с ним!

— Блядь, ну выбей потом этот зуб и носи на шее! Лучше скажи: это что за штука у них?

— Хуй знает.

Граак так нежно гладит корпус своей новой игрушки, что все свидетели этой сцены отвели бы глаза, если бы в них было чуть больше такта. Но этим качеством обделили всех присутствующих. И в первую очередь Видо Сантьяго.

— Счастлив? — спрашивает он. — Давай перейдем ко второй части сделки. Где мои деньги, Граак?

— Видо, — говорит Граак, не отрывая глаз от сверкающего чуда техники в своей руке, — Видо-Видо-Видо. Мне не нравится, как ты это говоришь. Ты говоришь, как будто не доверяешь мне. А ведь я самый давний, самый надежный твой партнер…

— Граак, блядь, если ты решил предложить мне руку и сердце, чтобы не платить, то повторяю: ты не в моем вкусе.

— Да нахер ты мне сдался, сволочь двухглазая! — рявкает Граак.

— А если я тебе нахер не сдался, отдай мои деньги, и я свалю! А то я начинаю подозревать, что ты хочешь меня наебать.

— Я? Это обидно, Видо. Ты какой-то дерганый сегодня, но я же не говорю, что ты хочешь меня наебать.

— Может, потому что я пришел к тебе без оружия и с одним чемоданчиком? В таких условиях очень трудно кого-то наебать, даже если действует такой гений, как я. Зато очень, блядь, легко это сделать, когда ты на своей территории и можешь, блядь, хоть гранату в задницу запихать гостю. Только знаешь, Граак: в Системах Термина очень нервно реагируют, когда кто-то пихает своему давнему партнеру в задницу гранату без взаимного согласия. С таким любителем посторонних предметов в чужих задницах никто не будет вести серьезных дел, кроме тупых падальщиков. Никто, Граак.

Голова Граака отражается в белом нагруднике Видо, отражение размывается, как в кривом зеркале, превращая нормальное батарианское лицо в физиономию монстра из фильма ужасов. А уж когда Граак улыбается и показывает острые желтые зубы, зрелище получается и вовсе фантасмагорическое.

— Видо, у тебя, блядь, какая-то фиксация на задницах. Я просто не хотел торопиться. Хотел нормально посидеть, отметить сделку, выпить, блядь, вина со своим старым партнером! Нет, надо все испортить к херам. Что ж ты, сука, трудный такой? Или брезгуешь?

— Вот это уже другой разговор. — Видо улыбается и выставляет вперед руки. — Теперь я чувствую, что меня тут уважают. Вино так вино. Хочешь, я даже его открою?

Четыре глаза Граака следят за ним, не мигая.

— Открывай, человек, — говорит он. — Отпразднуем.

*

Возле входа в шахту бойцы Граака и «Синие светила» из последних сил и нервов притворяются, что находятся в компании старых друзей, как это подобает охранникам двух давних деловых партнеров. Со стороны это напоминает какой-то странный танец, в котором две группы танцоров, одна в синем, другая в зеленом, перемещаются друг напротив друга. Время от времени «синие» пытаются незаметно и непринужденно зайти за спину «зеленым», но терпят поражение, после чего танцоры меняются местами — с тем же результатом, вернее, вовсе без него. У Люка, самого молодого из «Светил» уже свело челюсти от дружелюбной улыбки, и веко начинает мелко дергаться. Перед ним постоянно оказывается один и тот же высоченный батарианец, и у Люка не выдерживают нервы.

— Эй, глазастый, закурить есть? — орет он и с ужасом понимает, что голос дает петуха.

В другое время за «глазастого» Люк получил бы по шее, но охранники Граака тоже изо всех сил стараются быть дружелюбными.

— Курить — здоровью вредить, — после паузы отзывается батарианец.

— Так есть или нет?

Неровно оскалившись, батарианец лезет в карман и кидает в сторону Люка полосатую пачку.

В здании раздается хлопок. Так стреляет пистолет с глушителем.

С огромным облегчением, словно с него сбросили рюкзак со снаряжением после долгого перехода через пустыню, Люк вскидывает винтовку и стреляет очередью от бедра. Батарианец улыбается все так же криво, когда падает лицом вниз, и острозубая ухмылка скрывается среди высоких стеблей.

Следом в траву падают сигареты.

*

Видо Сантьяго стоит у стола. В его руках бутылка азарийского игристого. Из горлышка вырывается пена и течет по темному стеклу. Такое вино положено подавать в высоких хрустальных бокалах, но перед Видо стоят два низких толстостенных стакана, потому что среди батарианской посуды преобладают предметы устойчивые, которыми удобно стучать по столешнице или чужому лбу. Пробка, которая секундой раньше вылетела из бутылки с оглушительным хлопком, валяется у стены.

Снаружи раздается стрекот, который может издавать только штурмовая винтовка, а потом чей-то искаженный голос вопит: «Мочи их, пацаны!»

Видо разворачивается. Медленно. Дуло чудовищного пистолета в руках Граака смотрит прямо ему в лоб.

— Ты у нас дохуя эксперт по чужим задницам, Сантьяго, — говорит Граак. — Вот только в Системах Термина нервничают не только из-за гранаты в чьей-то жопе. Тут как-то считается, что за попытку наебать можно наказать любым удобным способом, на который хватит фантазии. Так что никто не огорчится, когда один хитрый ублюдок свалится в отвал. Это я тебе обещаю.

— Можно, я хоть бутылку-то поставлю? — спрашивает Видо почти дружелюбно.

«Просто въеби ему», — мысленно умоляет Заид Массани который прильнул глазом к щели в вентиляционном коробе. Он слишком хорошо понимает, что каждое лишнее слово дает Видо время для маневра. Но в Заиде нет ничего от азари, поэтому ментально слиться с Грааком у него не получается.

— Поставь, — говорит Граак. — Я потом из нее выпью за упокой. Это вино стоит дороже, чем твоя гребаная жизнь. Но руки держи на виду. Наверное, полагается сказать, что мне жаль, Видо. Но знаешь? Нихуя мне не жаль, что ты решил наебать меня, гондон ты штопаный. Я давно хочу тебя пристрелить, так хочу, что кончить готов.

«Да кончай ты уже во всех смыслах, трепло!» — готов рявкнуть Заид, у которого нервы завязались узлами.

Он не успевает. Видо ставит бутылку на стол.

*

Торн так привык убивать других в хорошей компании, что оказывается совсем не готов, когда другие начинают убивать его. Торну уже прострелили плечо, задели бедро, и две или три пули помяли нагрудник. Он не остается в долгу, но готов закричать: «А меня-то за что?!»

Он и правда кричит, но по привычке получается только: «Суки, еб вашу мать!»

Пуля бьет сзади между лопаток, и Торн падает в сухую пыль Патрокла. Рядом «Синие светила» расстреливают оставшихся батарианцев. Кто-то орет дурным голосом: «Получите, бляди!» Кажется, это молодой Люк, но здесь ни в чем нельзя быть уверенными. В конце концов, все здесь вопят примерно одно и то же.

*

То, что происходит в кабинете Граака, в реальном времени занимает восемь с половиной секунд и сопровождается очень громким «бдыщ». Давайте просмотрим эту сцену в замедленной съемке.

Вот Видо Сантьяго ставит бутылку на стол и вскидывает руку с кольцом. Его губы изогнуты в усмешке. Его глаза, полные радости и безумия, широко раскрыты. Его смуглый палец указывает на Граака, словно Видо хочет закричать: «Вот! Вот убийца!» То, что палец при этом средний, намекает на истинное отношение Видо к своему самому давнему и уважаемому партнеру. Кольцо вспыхивает, с него срывается маленькая белая молния и попадает Грааку прямо между глаз.