Оболочка

Кира к этому уже почти привыкла.

— Почему Таруан оставил её здесь? — спросила.

— Потому что не хочет мучить.

— Он же явно к ней неравнодушен. Она повзрослеет. Спустя годы…

Дэш только головой покачал:

— Совсем в ином смысле. Шаса — дочь его воспитанника. Того, кого он считал сыном. То есть почти внучка. Ей никогда не преодолеть эту пропасть.

А она и пытаться перестала. Поняла?

Потом приходили знакомиться ближайшие соседи. И не ближайшие. И все смотрели с затаённым ожиданием, будто Кира должна вот-вот что-то сделать, только ещё не осознала что.

К началу второй весенней трети Дэш вернулся к своему отряду. И тут же угодил под лапу астари, заработав три глубокие борозды на предплечье.

— Расслабился, — бормотал он, пока Кира заживляла рану. — Впредь буду умнее.

И тогда она поняла.

— Я буду помогать.

— С чем?

— Со всем.

Дэшшил хмурился, а она продолжала:

— Я одна осталась, не забыл? А если беда где?

— И что, вслед за Шасой отправишься по миру бродить?

Кира закусила губу:

— Ну… не так помогать. Но если в долине? Урожай поднять, ребёнка вылечить. Они же все этого ждут, правда? Ну и коли кто за помощью явится, тоже не откажу, но сама по миру не пойду. Не ходок я, это точно. Разве что… на Чешке?

Тогда Дэш промолчал. А через день привёл её к первому пациенту — мальчишке-элоргу, сломавшему руку в драке с местными хулиганами.

Дни сменялись днями, марны исправно еженощно распускались над долиной, отсчитывая неторопливый ход времени, и Кира за уже привычными заботами, которые охватывали теперь все свободные земли, не успевала скучать.

Только однажды они с Дэшем подняли тему её долгого отсутствия, и Кира тогда честно призналась, что ничего не помнит.

Почти ничего.

Да, она теперь знала, кто она и откуда. Понимала, как оказалась здесь и сейчас. Но прожитые жизни и прошлые беды остались смутным пятном, просмотренным и полузабытым фильмом. Чем-то чужим, навязанным и отброшенным за ненадобностью.

И грустить по этому поводу не получалось. Зачем Кире прежние жизни, когда у неё есть нынешняя? Настоящая. Насыщенная. Не одинокая.

Впрочем, для грусти имелся иной повод.

Ведь события на северном побережье не забылись. Не стёрся из памяти тот миг, когда Кира радовалась обрушенной на берег волне. Когда наблюдала за гаснущим светом чужих сердец. Дэш не скрывал, что погибли многие и здесь, и в Сарнии — он просто не мог ей соврать, — но не уставал повторять, мол, это не её вина. И если б безумный парящий и его войско добились своего, то жертв было бы куда больше.

Возможно.

Вероятно.

Наверняка.

И всё же игла вины прочно засела в подреберье, и никакие слова не помогали её вынуть. Кира знала, что со временем свыкнется с этой занозой, перестанет замечать потускневшую боль, однако пока… пока раз в несколько ночей видела во сне лица — незнакомые, созданные воспалённым сознанием, мёртвые — и просыпалась с криком и со слезами на глазах.

В такие дни объятия Дэшшила не спасали. А вот полёт на Чешке, который неожиданно оказался способен принять сразу двух хозяев и самолично выбирал, чей приказ выполнять, — очень даже.

Когда только небо и пронзительный крик крылана.

Когда ни секунды не сомневаешься, что не упадёшь.

Когда вся прекрасная долина как на ладони, и лес вдалеке, и волны накатывают на берег. Берег, куда Кира когда-нибудь сможет прийти просто так: посидеть, искупаться, погулять, не думая об отнятых жизнях.

И острова сверху такие маленькие, что только диву даёшься, как они могли держать в узде целых три континента так долго…

Но теперь всё изменилось. Острова изменились, как и предрекал юный знающий, пусть пока и не ясно, что с ними будет через сто, двести лет.

— А кое в чём Эйо всё же ошибся, — как-то сказала Кира. — Ведь не умерла душа. И тело дышало, жило.

— Смерть — это когда тело и душа не вместе, — возразил Дэш.

— Но ещё он сказал, что умру только я. А сколько было жертв…

— Ты спрашивала про лесных и про себя, про вас он и ответил. Во всём прав был знающий. Только уши бы ему всё равно оторвать.

И в конце весны такая возможность ему представилась.

Эйо сам прибыл в долину с очередным «я должен здесь быть». Да не один, а в компании Эллоа, что, кажется, взвалила на себя опеку над мальчишкой.

— Он не захотел возвращаться на остров, — пояснила она, когда знающий отправился по домам, где в нём вроде как нуждались. — Я пыталась найти родителей, но они из тех, кто просто сдал ребёнка и сбежал, даже имён своих не оставили. В храме никаких записей и…

— И у тебя появился ещё один младший брат? — усмехнулась Кира.

— Скорее, мамочка, — покачала головой Эллоа. — Ощущение, будто это он обо мне заботится, а не наоборот. Да ещё так настойчиво… Но отпустить его одного я всё равно не смогла. Это… неправильно как-то, когда дети одиноки.

Во время разговора они неспешно шли к южным воротам — полюбоваться травами, среди которых теперь ещё и распустились дивные цветы, — и Кира далеко не сразу заметила, как гостья нервно теребит юбку да оглядывается по сторонам. Кое-что прояснилось, только когда к ним присоединился Дэшшил.

— Верния не так мала, как тебе кажется, — хмыкнул он, сразу оценив состояние Эллоа. — В долине народу, конечно, меньше, чем в ваших Ветерках, но отнюдь не три семьи. А уж на всём континенте… Вероятность не столь велика.

— Я не…

— Ты да, — перебил Дэш. — Я так и не знаю, кто он, но коли вам суждено встретиться, твоя нервная дрожь ничем не поможет и не убережёт. У знающего своего спроси, где и когда, да живи уже спокойно. Или сама его найди и разберись. А приезжать сюда, чтоб ходить и оглядываться, глупо.

Эллоа скривилась и промолчала.

Они с Эйо пробыли в долине три дня, на которые их транспорт — непривычный для здешних мест короб — стал главным развлечением не только детворы, но и всех взрослых. Даже ржавые старики разок промчались по округе с ветерком, а потом с искренней грустью провожали глазами и короб, и уезжавших в нём в сторону леса Эйо и Эллоа.

Она так и не раскрыла имени своего возлюбленного, но, судя по хитрой улыбке знающего, встретиться им предстояло довольно скоро…

За весной пришло лето, и долину заволокло удушающе сладким ароматом ингирии, которая напомнила Кире сирень, только цветки и вправду были золотыми, с зелёными крапинками.

Взгляды стариков на Дэша становились всё более неодобрительными, а Кира лишь посмеивалась втихаря, да вспоминала русских бабушек у подъезда. Шептала иногда: «Во грехе живём», но Дэшшил хмурился.

Не понимал.

Пока в долину не вернулся отлучавшийся в города Мис. Да не один — с невестой.

Если честно, Кира удивилась. Не столь скорой влюблённости — она сама лучше, что ли? — а тому, что Мис выбрал девушку из городских.

Кира ведь расспрашивала Дэша о странном обычае, когда-то спасшем её от лесных. Об «отвергнутых», а проще говоря, не прижившихся на свободных землях жёнах. И судя по реакции стражей у ворот Города слёз и пепла, в долине такие случаи были не редки. Сбегали девицы от своих благоверных. Точнее, те сами отвозили их назад к родителям и сытой благоустроенной жизни.

Как выяснилось совсем недавно, Мису подобное счастье тоже выпадало. И рана была достаточно свежа и глубока, потому что он даже на местных женщин смотреть отказывался. И вот на тебе — вновь связался с городской.

— Там переполох такой, — рассказывал он, прижимая к себе хрупкую серебряную девушку. — До сих пор власть поделить не могут, а ещё и на свободные земли замахиваются. Говорил же, тебе надо лететь, от меня толку…

— Я не политик, — пожал плечами Дэш. — Не стратег. О чём мне с ними болтать?

— А мне?

— А тебе пророчат место в новом Совете. Наблюдай. Учись. Делай выводы. Да и, смотрю, слетал-то всё же не зря?

Мис довольно улыбнулся, и Кира впервые увидела, как краснеют серебряные — лёгкой розовой волной по серебристой коже. А потом и сама вспыхнула как спичка, когда он вдруг заявил: