Страница 6 из 8
Это называется «метапотребностями». После удовлетворения базовых потребностей в еде и питье, в безопасности (иметь крышу над головой), в любви и в приемлемом уровне самооценки желание вести полноценную жизнь влечет за собой потребности, не менее насущные, но подавляемые в течение какого-то времени. Люди средних лет, обеспечив свои основные потребности, часто прибегают к лекарствам, чтобы ощущать эмоциональную стабильность, безопасность, самореализованность и удовлетворенность, а проснувшись ночью, засыпать снова.
Таблетки притупляют те чувства, рождающиеся в абстрактной форме, или вызывают необъяснимое ощущение пустоты. Они заставляют вас считать, будто вам стало лучше. А комарик-то продолжает зудеть.
Достичь свободы вовсе не означает позволить себе уйти на все четыре стороны. Это означает научиться принимать решения: смело избавляться от привычек, с которыми вы срослись и которые имеют обыкновение возвращаться автоматически, потому что легче не думать о том, как сильно они на вас влияют, потому что вы боитесь попробовать что-то новое и вызвать сбой в знакомой реальности. Это означает позволить себе, как ребенку, экспериментировать и признаваться в собственных желаниях…
Одни попросту страшатся ездить на велосипеде по городу, и страх этот пострашнее любого физического риска. Велосипед не вяжется с их образом жизни, и, следуя ему, они постепенно закрывают двери. Нынче для них велосипед относится к категории вещей, о которых запрещено даже задумываться.
Другие не скрывают своей очарованности. Пару раз провернув педали, они, даже сами того не понимая, начинают среди других моментов, в которых ум доминирует над любыми эмоциями, ловить моменты безмысленного наслаждения. А оно пробуждает в них память о давно забытых телесных ощущениях.
Непередаваемое чувство.
Иметь велосипед сегодня считается изысканнее, чем иметь автомобиль: это означает, что вы живете в центре, что у вас есть свободное время. <…> Наши вкусы связаны с потребностью отличаться от простых людей.
Что правда, то правда: рубашка у меня мятая и небрежно болтается поверх брюк, пряди волос торчат в разные стороны, между пальцами и в уголках глаз грязь, а на лице слегка бессмысленное выражение блаженства. Усердно покрутив педали со скоростью 10–15 километров в час по 50 улицам, любой будет выглядеть потрепанным.
Мой коллега в твидовой куртке безупречен. Он приветствует меня: «Когда вы сотрете с лица эту свою воскресно-блаженную мину, мы можем приступать».
«Какую мину, какое блаженство? Разве не ясно? – спрашиваю я, делая вид, будто удивлен. – Я сосредоточен сильнее, чем когда-либо… Более того, по дороге я очень четко видел места, где мы могли бы застрять».
Вынимаю из рюкзака ноутбук и кладу на стол. Открывая его, я повторяю себе: «Когда я ем, то просто ем, а когда я сплю, то просто сплю…» Он начинает читать вслух. Я слушаю, глядя на экран. Постепенно я забываю, как неуютно чувствую себя из-за него.
В тот момент я не обращаю внимания на реакцию, которую сам же и вызвал. Я вовсе не хочу, чтобы он соглашался с моими предпочтениями. Я просто хочу, чтобы он в них не сомневался и понимал, что я не хочу его ни в чем убеждать. Он – это он, а я – это я, и я приехал на нашу еженедельную встречу на велосипеде. Это не значит, что он должен делать то же самое.
Почти три часа спустя я еду по той же велосипедной полосе, но в обратную сторону. Уже полдень, и многие уходят с работы, мужчины и женщины. Многие из них, похоже, движутся куда-то целенаправленно. Передо мной едут двое мужчин с портфелями, крест-накрест привязанными к курткам, наподобие патронташей. Еще – молодая мать с девчушкой на заднем сиденье и коробкой для завтрака в корзине.
Почему некоторые могут это делать? Почему одни позволяют себе воспользоваться такой возможностью (называйте ее, как хотите), а другие нет?
Наиболее распространенное объяснение – качество жизни, представление о котором нам постоянно навязывается извне. Реклама и средства массовой информации подпитывают мысль, что высокий уровень жизни непременно должен быть связан с самым лучшим автомобилем, жильем в самом престижном районе, самым большим телевизором в спальне, мобильным телефоном с огромным количеством опций, отдыхом на раскрученных курортах…
Рекламодатели и средства массовой информации обязаны заваливать нас такого рода информацией, потому что в ней смысл их существования. Если вдруг, рекламируя одежду, они используют идею велосипеда или пару страниц посвятят росту популярности велоспорта, то лишь потому, что знают, что он отождествляется с новым молодежным духом, со свободой, с защитой окружающей среды, с чем-то жизненно важным, с качеством жизни, с возвращением к простоте, как делают с любым явлением или настроением, которое привлекает людей. Они включают велосипед в сферу своих интересов вовсе не из любви к его достоинствам или потому, что ратуют за изменения привычек, укоренившихся в обществе. В этой своей расширявшейся сфере интересов они просто видят будущий бизнес.
На самом деле проблема сложнее, потому что рекламные слоганы и обращения создаются уже не просто СМИ, тренды больше не задаются телевидением, а потенциальные велосипедисты больше не следуют за лидерами общественного мнения. Неважно, сколько крутых маркетологов наймут агентства, чтобы исследовать тенденции, и неважно, сколько лучших в мире творческих работников соберутся вместе для мозгового штурма и поиска способов стимулировать массовую потребность в езде на велосипеде, – в действительности количество велосипедов растет благодаря действиям небольшого количества активистов. Людей, которые пытаются это делать. Раз за разом. Изображение (фото или рисунок) дома показывает просто дом. Если же добавить один-два велосипеда, прислоненных, скажем, к дереву или к стене, будет понятно, что внутри есть люди. Жизнь.
В качестве символа велосипед вновь пробуждает дух раннего детства (от трех до пяти лет), когда форма и есть содержание. Взрослый, видя изображение велосипеда, даже не будучи велосипедистом, позволяет себе мимолетное желание и лелеет скрытую мечту. У него возникает этакая причуда – полетать.
В этом подсознательном уголке воображения, который никогда не подавлялся, но и не задействовался полностью, любой элемент прогресса (и культура, построенная в соответствии с этим) – ловушка. Американцы свою неспособность выйти из системы выражают словом «бутстрап» (bootstrap): натягивать ботинок или сапог за ушко на заднике. Впрочем, как бы мы ни старались избежать потребительского поведения, навязываемого нам технико-индустриальным дарвинизмом, система всегда будет искушать нас объектами и услугами, которые превратились в «искусственные» потребности. Совсем свеженький пример: все вдруг кинулись добывать славу на Фейсбуке.
Относительно новая концепция «сокращения», возникшая в противовес непродуманному росту, аналогична «очищению», столь важному в дзен. И наилучшим символом этого кажется велосипед.
Отцу сейчас не хватает дыхания. Он купил сыну велосипед и теперь бежит рядом, держась рукой за седло и стараясь не отставать. У него резко колет в боку и болит спина. «Не отпускай!» – кричит ребенок, когда чувствует, что отцовская рука отпустила седло. Но продолжает жать на педали. Немного не доехав до угла, тормозит, поворачивает руль и снова едет – в другом направлении. Отец машет ему той же рукой, которой держал его с минуту назад. И вдруг ребенок понимает, что едет сам. И ощущает что-то новое: свободу? Когда нам снится, что мы едем на велосипеде, у сновидения есть три варианта значения. Оно может указывать на то, что в каком-то деле вы прикладываете дополнительные усилия, сверх обычно вкладываемой в это дело энергии; оно может намекать на равновесие и необходимость оставаться в движении; и, наконец, подтверждать, что каждое путешествие индивидуально. Толкования могут дополнять и дублировать друг друга, противоречить друг другу, но объединяет их одно – велосипед как символ интенсивного развития.
10
Кристиан Болтанский (род. в 1944 г.) – французский художник, скульптор, фотограф, кинорежиссер. Выходец из семьи еврейских иммигрантов.