Страница 4 из 7
Философ
Вторым персонажем, который «похоронил» философию, был философ Ричард Рорти, автор знаменитой книги «Философия и зеркало природы», в которой Рорти недвусмысленно дает понять, что философия не обладает «привилегированным доступом к реальности» и в целом мало чем отличается от литературного творчества или поэзии, а вера в истину, которой философы руководствовались с начала времен, это не более чем миф. Словом, Ричард Рорти, как мы полагаем, ближе всех подошел к пониманию того, что философия – это, в общем-то, пустышка. В этом смысле философию можно сравнить с пустой пачкой из-под чипсов: внешне она выглядит очень интересно, красочно, крайне содержательно, а внутри – пустота и запах от чипсов. Именно эту пустоту и нащупал американский философ Ричард Рорти, который впоследствии отказался от философии.
Ученый
Последним из трех, кто похоронил философию, был астрофизик Стивен Хокинг, который в 2011 году во время своего выступления на конференции Google’s Zeitgeist в Хартфоршире прямо так и заявил: философия мертва. Что тут скажешь? Стивен Хокинг прав, но только философия умерла значительно намного раньше его выступления на конференции Google’s Zeitgeist. Впрочем, не только философия, но и наука, ведь и она тоже подобно искусству и философии, если опять же на всю эту чудную композицию смотреть гносеологически нейтрально, сплошь соткана из предположений и гипотез. Наука, философия, искусство, религия – все это, как предполагается, просто сборники предположений, допущений, догадок и гипотез. С этой же гносеологически нейтральной позиции Стивен Хокинг подобно Джозефу Кошуту и Ричарду Рорти – это не субъект, а персонаж, который уже умер, но субъект все же еще жив. Персонажи умирают, а субъект остается – такое вот странное «субъективное» бессмертие.
В итоге, получается, что все три трупа, о которых говорится в названии этой главы, – пустые, ведь и сама философия, как уже было сказано, это просто обманчивая пустота, пустышка.
Философия, искусство, наука и религия, культура в целом – это пустота, сотканная из слов. Ни у чего из этого нет своего внутреннего содержания – одна лишь расплывчатая оболочка. Если мы заглянем за эту оболочку, то максимум, что мы там найдем, это только вепри суицида. А ведь из этой оболочки, что интересно, соткана вся человеческая цивилизация, которой мы все так дорожим и боимся потерять, и эта цивилизация внутри тоже полая, абсолютно пустая. Как мы покажем далее, пустотой наполнено абсолютно всё: не только внутреннее пространство, но и внешнее. В конечном счете все есть пустое. Все пустое. И это тоже пустое.
А в Москве, тем временем, в самом центре города, который ранее был столицей СССР, первой в мире страны философов, лежит «мумия истины», к которой до сих пор тянется очередь.
Мумифицированное тело истины
В книге «Коммунистический постскриптум» Бориса Гройса читаем следующее: «Советский Союз, действительно, понимал себя как государство, в котором вся власть принадлежит философии. Легитимность коммунистического руководства определялась, в первую очередь, тем, что оно репрезентировало определенное философское учение – марксизм-ленинизм. Другой легитимации это руководство не имело. Поэтому философствование всегда было его первейшей обязанностью. При этом марксистско-ленинское учение понималось как единство диалектического материализма, исторического материализма и научного коммунизма. Важнейшей, определяющей частью этой триады был диалектический материализм, так как две другие части представляли собой результат применения данного учения, с одной стороны, для понимания истории, а с другой, – для планирования коммунистического будущего». Далее Борис Гройс пишет про диалектический материализм как про способ мыслить максимально парадоксально, с чем, пожалуй, можно согласиться только в том случае, если рассуждать гносеологически наивно, как рассуждает сам Борис Ефимович. В нашей первой книге мы уже показали, что парадокс – это, в общем-то, фикция, ведь фикцией является уже такое понятие как утверждение, а парадокс, как известно, предполагает противоречивость именно утверждений, а не, к примеру, предположений. Согласно принципу гносеологической нейтральности любое утверждение – это гносеологически нейтральное суждение, то есть в данном случае скрытое предположение («предположение, которое притворяется утверждением»), поэтому любой «парадокс» или «противоречие» это всего лишь предположение, гипотеза, не более. Таким же предположением является и пресловутый диамат с его «единством и борьбой противоположностей». Это не значит, что диалектический материализм ложен, но это не означает и того, что он не ложен. Согласно принципу гносеологической нейтральности мы, как и Борис Гройс, не знаем и не можем знать, врет диамат или нет, ведь мы можем ошибаться. Единственное, что мы можем, это только предполагать, причем как в ту, так и в другую сторону, то есть в конечном счете предполагать все сразу, но об этом потом.
Читаем далее: «Диалектический материализм утверждает, что жизнь внутренне противоречива. Следовательно, чтобы ею управлять, ее нужно охватить парадоксом. Для диалектического материализма живо только целое, только тотальность. Поэтому он хочет, формулируя некий тезис, сохранить за собой право одновременно формулировать антитезис, ведь если на антитезис налагается запрет, он тем самым исключается из целого, которое в итоге перестает быть полным и живым». Ну вот опять: «диамат утверждает, что жизнь внутренне противоречива». Обратите внимание: не предполагает, а именно «утверждает», хотя и сам прекрасно «понимает», что может ошибаться. То есть опять же: мыслить жизнь как противоречие – это, как предполагается, означает мыслить гносеологически наивно. Реализм же, как мы полагаем, состоит в том, чтобы мыслить жизнь не как противоречие, а как амбивалентную цельность, о чем мы поговорим чуть позднее. Единственное, что можно сейчас сказать, это то, что диалектический материализм – это всего лишь «парадоксальная» оболочка наивного реализма.
Забавно, что Борис Гройс трактует окончание коммунистического проекта не как политическую неудачу, а скорее как неотъемлемую часть самого проекта, то есть как осознанное диалектическое решение, принятое номенклатурными «философами» ЦК КПСС. Это выглядит забавным, если вспомнить то, с чего этот проект начинался, а начинался он, напомним, с идеи о мировой коммунистической революции, в результате которой человек во всем мире, во всех странах мира должен был получить свободу от экономической эксплуатации и всякой другой формы эксплуатации и обмана, чтобы его творческий потенциал расцвел всеми цветами радуги. То есть создание и существование «социализма в одной отдельно взятой стране» авторами проекта, Марксом и Энгельсом, не предполагалось вовсе. Таким образом, как мы полагаем, разумнее было бы предположить, что коммунистический проект, (не)реализованный в СССР, был ошибочным изначально, так как своей реализацией он противоречил идее мировой коммунистической революции, которая, напомним, по замыслу Маркса и Энгельса должна была начаться в промышленно развитой Европе, но по иронии судьбы произошла на территории дореволюционной России. Да и сам Ленин, как предполагается, это признал, сообщив Горькому следующее: «Эту страну мы потеряли. Нам хана. Уезжайте, батенька». Это изречение, пожалуй, можно отлить в бронзе и повесить над мавзолеем.
Можно предположить, что называя распад СССР неотъемлемой частью самого СССР как философско-эстетического проекта, Борис Гройс главным образом руководствуется т. н. музейной логикой, которую он блестяще продемонстрировал в книге «Gesamtkunstwerk Сталин». Суть этой логики вкратце можно описать так: если нормальное цивилизованное историческое, то есть капиталистическое развитие – это своего рода контекст, то есть «музей», то коммунистический проект в нем – это уникальное произведение политического искусства, которое можно интерпретировать как произведение искусства исключительно только в контексте «музейного» пространства, подобно тому как только в пространстве музея писсуар Марселя Дюшана считывается как произведение искусства, тогда как за пределами музея или в туалете музея это просто еще один безликий писсуар. Кстати, можно представить себе некую гипотетическую альтернативную историческую реальность, в которой Марселя Дюшана вместе с его писсуаром в свое время выбросили на улицу, закрыв доступ в музей, в результате чего мир так и не узнал, что писсуар может быть произведением искусства. Про гипотетические альтернативные исторические реальности, в которых СССР не распался, а, к примеру, успешно реформировался благодаря «советскому интернету академика Глушкова», и говорить нечего – про это и оперу уже сочинили.