Тебе, с любовью…

– Больше в их внутренностях.

– Сможешь сегодня починить?

– Возможно. Нужно заменить топливный фильтр, но сперва я его почищу.

Я отсоединяю и продуваю фильтр. Марисоль наклоняется вперед, пытаясь мне помочь. Я протягиваю фильтр ей, чтобы она в него дунула. Ловлю на себе взгляд Болвандеса и убираю от девочки фильтр, вспомнив, как он поспешно отцепил ее от меня.

– Очень мило, что ты позволяешь ей помогать, – говорит Болвандес.

Залившись краской, я перевожу взгляд на движок. Кому удается ладить с детьми, так это Рэву. У него в этом практики больше, чем у меня.

– Ну, она же ничем не навредит.

– Я ничем не наврежу! – возмущенно повторяет Марисоль, вызывая у меня улыбку.

– И она так рьяно все за мной повторяет, что потом, похоже, напишет нам целое руководство.

– Попугайчик мой, – обнимает дочку Болвандес.

– Я помогаю! – вырывается из его рук Марисоль.

– Конечно! – подтверждает он.

Я протираю фильтр снаружи и снова продуваю.

– Не могу обещать, что косилка проработает весь вечер, но на покос пары участков ее хватит.

– Тебя отец этому научил?

– Угу.

– Он механик?

– Уже нет.

Болвандес, должно быть, уловил в моем голосе резкость. Со следующим вопросом не спешит, хотя его раздирает любопытство. Странно, что он не получил всех данных обо мне от судьи. Хотя, может, ему дали информацию только о моих правонарушениях, а об отце умолчали.

В любом случае он решает не давить на меня.

– Спасибо, Мерф.

Я возвращаю фильтр на место, а потом поворачиваюсь к Болвандесу.

– Меня зовут Деклан. – Мне не удается скрыть раздражения в голосе.

Ни на секунду не замешкавшись, Болвандес протягивает мне руку:

– Рад познакомиться с тобой. Фрэнк.

– Фрэнк? – недоуменно моргаю я.

Он пожимает плечами.

– Ожидал услышать что-то вроде «Франсиско»?

Я почти пристыженно отвожу взгляд. С чего бы это? Я же не звал его про себя «Педро». Хотя, наверное, лучше бы звал его так, чем Болвандесом.

Фрэнк хлопает меня по плечу.

– Отец не научил тебя рукопожатию?

Я стягиваю рабочую перчатку и протягиваю ему руку.

– А ты неплохой парень, Деклан, – говорит Фрэнк.

– Это ты меня еще плохо знаешь, – фыркаю я.

Когда я возвращаюсь домой, Алан сидит в гостиной. Обычно я проверяю, нет ли его внизу, прежде чем пройти на кухню, но сейчас мне хочется взять газировку, принять душ и закрыться ото всех в своей комнате. По телику идет футбольный матч. Звук отчим врубил на полную мощность. Они с мамой купили телевизор с большим экраном как подарок на свою свадьбу. Мама не выносит громких звуков, поэтому я не удивлен, что она не сидит рядом с ним. Но домой она вернулась – ее машина стоит на подъездной дорожке.

Мне хочется сказать Алану, чтобы он уменьшил долбаный звук. Тогда мама тоже сможет посмотреть телевизор. Но я этого не делаю. Даже не смотрю на него. А вот его взгляд на себе чувствую кожей. Он будто только и ждет, что я вспылю или накинусь на него. Повисшее в комнате напряжение можно практически ухватить рукой.

– Где ты был? – спрашивает Алан.

Ну что за придурок? Он прекрасно знает, где я был. Я прохожу мимо дивана, направляясь в кухню.

– Я с тобой говорю. – Отчим почти орет, пытаясь перекричать телевизор. – Не смей игнорировать меня.

Я игнорирую его. В кухню он за мной не идет.

Алан продает страховки. В приступе рабочего ажиотажа он чуть не копытами роет землю, и кажется, из его ноздрей вот-вот повалит пар. В остальное же время он строит из себя крутого чувака, помешанного на спорте. Чудо, что у него в руках нет флажка и рукавицы с поднятым пальцем. И что в нем мама нашла? Не понимаю. Вру – прекрасно понимаю. Сладкоречивого балабола, запудрившего ей мозги, желая залезть под юбку. Знаете, кем вижу его я? Очередным козлом, из-за которого она так больно шлепнется с небес на землю, что падение с обрыва и то покажется более милосердным. Хотя моего мнения, конечно же, никто не спрашивает.

В холодильнике лежит лазанья. Я кладу себе немного в тарелку, но не заморачиваюсь подогреванием. Подцепляю кока-колу и готовлюсь к вторичному забегу мимо Алана. Он злобно таращится на кухонную дверь, когда я из-за нее появляюсь. Позади него орет телик.

– Я спросил тебя, где ты был, – повторяет он.

Я молча продолжаю путь. Отчим встает и преграждает мне дорогу. Он не здоровяк, но и не доходяга. Даже не знаю, что будет, если он меня ударит. Я бы врезал ему, если честно. Меня останавливает только то, что это сильно расстроит маму. Интересно, не сдерживает ли его то же самое?

Смотрю ему в глаза. Мы с ним одного роста. Большинство людей обычно не выдерживают моего взгляда, но только не он. Алан знает, чем я сегодня был занят, но вынуждает меня унижаться, произнося это вслух.

– Я был на обязательных работах.

– Они заканчиваются в восемь. Сейчас десятый час.

– Мой шеф опоздал. Одна из газонокосилок сломалась.

Кажется, что тарелка у меня в руке становится все тяжелее.

– Ты должен отработать положенные часы и немедленно вернуться домой.

– Я так и сделал.

– Не лги мне.

Делаю над собой невероятное усилие, чтобы не шваркнуть тарелкой об пол.

– Я не лгу тебе.

– Если бы вопрос с тобой решал я, то ты бы вообще больше не сел за руль.

Я стискиваю челюсти. Отталкиваю его плечом и прохожу вперед, пока он не успел взбесить меня еще больше.

– Тогда мне повезло, что не ты решаешь такие вопросы.

Алан не останавливает меня и больше ничего не говорит. Я поднимаюсь по лестнице и закрываю дверь своей спальни, когда до меня доносится его усталый, но раздраженный голос:

– Ты закончишь так же, как твой отец.

Я не должен слышать его из-за громко работающего телевизора, но отчим постарался сказать это так, чтобы я услышал.

Кинув банку газировки на тумбочку, я с неимоверной силой распахиваю дверь, и она хлопает о стену. Выхожу из комнаты, тяжело дыша, и останавливаюсь наверху лестницы.

– Что ты сейчас сказал? – ору я.

Теперь он меня игнорирует. В бешенстве я бью кулаком по стене, и висящие на ней картины дребезжат.

– Что ты, черт побери, сейчас сказал, Алан?

– Ты слышал.

Ненавижу его. Ненавижу. Ненавижу то, что он живет у нас. Ненавижу то, что он здесь вместо моего отца. Ненавижу то, что мама счастлива с ним. Ненавижу то, что она недостаточно счастлива с ним. Я все в нем ненавижу.

Открывается дверь в другом конце коридора, и показывается мама. Ее темные волосы стянуты в свободный хвост. Она вцепилась в косяк с таким видом, словно в любую секунду готова от страха вновь нырнуть в свою спальню.

Это слегка остужает мой гнев. Одну руку я так крепко сжал в кулак, что ногти впиваются в ладонь, а другой стискиваю подрагивающую тарелку с лазаньей. Я набычился, и, уверен, мои глаза горят лютой злобой.

Я должен бы извиниться, но не могу. Слишком это тяжело. Я еще не извинился перед ней за гораздо худшие вещи. Девушка с кладбища права: судьба строит заговор против нас. Вина, лежащая на моих плечах, всей тяжестью придавливает меня к полу, не давая пошевелиться.

Мама тоже не двигается. Она слышала, что сказал Алан? Она с ним согласна? Отвернувшись от нее, я иду в свою комнату. Я не хлопаю дверью, но наше молчание оглушительней ревущего снизу футбольного матча. Мама не заходит ко мне. Она не заходила в мою комнату все эти годы. Может быть…

Нет, ничего не изменится. Я падаю на постель. Есть больше не хочется. В ушах стоят слова Алана: «Ты закончишь так же, как твой отец».

Он прав. Наверное, так и будет.

Глава 8

МОЙ ОТЕЦ В ТЮРЬМЕ.

Я ни разу его не навещал. Мама, скорее всего, тоже. Мы об этом не говорим. Знаешь, это как семейная тайна, которая вовсе и не является тайной.

На самом деле иногда мне хочется его увидеть. В этом как-то странно признаваться, пусть даже и тебе. Я никогда и никому об этом не говорил, даже своему лучшему другу. Было бы легче ненавидеть отца, но не получается.