Страница 7 из 15
Нет. Это неправда.
На прошлой неделе я увидела в глазах одного человека столько эмоций и пожалела, что в руках у меня нет фотоаппарата. Я его едва знаю и видела всего минуту, но у меня возникло желание его запечатлеть. Мама говорила: снимок ничего не стоит, если не вызывает эмоций, и нужен талант, чтобы поймать и запечатлеть на фотографии чувства. Только тогда я по-настоящему поняла, что же она имела в виду. Но у меня не было с собой фотоаппарата. Да и нельзя заснять незнакомого человека, не вызвав у него тем самым вопросов.
Взгляни на ее фотографию «Сирия», если у тебя будет такая возможность. Мне любопытно узнать твое мнение о ней. Моя мама была там, когда в дом попала бомба. Ей повезло остаться в живых.
Я знаю, ей действительно повезло, ведь папа постоянно это твердил. Обычно он говорил это с легкой досадой: «Тебе повезло, что ты сейчас здесь, Зои. Но однажды ты растратишь все свое везение. Неужели нельзя снимать значимые фотографии в Вашингтоне или Балтиморе?» Мама, смеясь, отвечала, что ей повезло сделать тот или иной снимок.
Однако он был прав. Она и в самом деле растратила все свое везение. Мама погибла в автомобильной аварии по дороге из аэропорта домой. Врезавшийся в такси водитель скрылся с места происшествия. Она сидела в этой машине только потому, что я умоляла ее вернуться скорее. Мама хотела сделать нам сюрприз и прилетела утренним рейсом.
Иногда мне кажется, что судьба строит заговор против нас. А может, вступает в преступный сговор с нами самими.
Знаю, ты понимаешь, о чем я.
Вы ведь тоже были с сестрой близки?
Болвандеса рядом нет. Я уже полчаса сижу у двери ангара и начинаю сомневаться в том, что он вообще появится. Я мог бы начать косить траву без него, но у меня нет ключа от ангара.
Достав мобильный, я стал искать фотографию, о которой написала девушка с кладбища. Она права: дети излучают надежду. На их лицах яркие улыбки. И можно даже почувствовать взлет качелей. Парни же, судя по их виду, потеряли всякую надежду. По лицу одного струится кровь из раны на виске. Какого хрена детям позволили качаться на качелях после того, как город разнесли на куски? Потом до меня доходит: никто не может запретить им находиться здесь. Никто не может отвести их в безопасное место. Никого не осталось.
– Привет!
Поднимаю голову. Ко мне бежит девчушка в фиолетовом сарафане. Ее волосы настолько черны, что блестят на солнце. Кудрявые хвостики подпрыгивают. Личико лучится радостью.
– Привет!
Кому это она так рада? Я здесь один. Затем я вижу Болвандеса, следующего за ней степенной походкой. Наверное, это его дочка.
Я кладу мобильный в карман и поднимаюсь. Никогда не могу понять по этому мужику, о чем он думает, но меня так и подмывает наехать на него за опоздание. Ведь он за то же самое сделал мне выволочку на прошлой неделе.
Девочка обхватывает ручонками мои ноги. Вздрогнув, я неосознанно делаю шаг назад. Она хихикает, но не выпускает меня.
– Привет! – повторяет она, еще крепче сжимая руки и улыбаясь мне во весь рот. Отпускать она меня явно не собирается.
– Марисоль!
Последние шагов десять Болвандес преодолевает бегом. Подхватывает дочку, отрывая от меня, закидывает на плечо и прижимает к себе.
Она заливисто хохочет.
– Перестань, папи![7]
– Прости, Мерф, – устало говорит Болвандес, вынимая из кармана ключ. – Она всех обнимает.
Поведение его дочки напомнило мне о беззаботной невинности, запечатленной на снимке с разбомбленным городом. Эта малышка не знает меня. Она не видит того, что видят остальные. Мне хочется предупредить ее, предостеречь. А Болвандес-то как быстро отлепил ее от меня. Словно я мог причинить ей какой-то вред.
Я стою около ангара и хмурюсь, размышляя над этой ситуацией. А он в это время поднимает ворота и зовет меня внутрь, чтобы мы вместе вывезли косилки.
– Так ты, парень, готов работать или как?
– Я был готов уже полчаса назад.
Я ожидаю, что Болвандес огрызнется, но он лишь кидает мне рабочие перчатки.
– Знаю. Прости. Кармен пришлось задержаться на работе, а надо было забрать Марисоль. Я думал, что вовремя вернусь.
Извинений я никак не ожидал, и они немного остужают мое раздражение. Я натягиваю перчатки и беру мусорный мешок для сбора принесенных на кладбище вещей.
Болвандес залезает на косилку и кричит дочери:
– Хочешь сесть за руль, Которра?[8]
– Да!
Она бежит к нам, бросив пыльную стену, на которой уже начала рисовать цветы, или монстров, или уж не знаю, кого она там хотела нарисовать с такими длиннющими корявыми пальцами. Забирается при помощи Болвандеса на косилку, усаживается перед ним и вцепляется ручонками в руль.
На секунду я снова ощущаю себя ребенком, наблюдающим за тем, как Керри залезает в пикап, чтобы «помочь» отцу рулить. Мы с ней дрались, решая, чья очередь сидеть рядом с ним в машине.
«Вы были с сестрой близки?»
Я с трудом отвожу от них взгляд. Забираюсь на свою косилку. Может, зря я затеял эту переписку? Я уже во многом признался, и каждый раз, касаясь листа карандашом, чувствую, что откапываю воспоминания, которые хотел оставить глубоко зарытыми.
Двигатель газонокосилки Болвандеса с кряхтеньем заводится, а потом глохнет. Болвандес бормочет себе под нос слова на испанском и снова пытается его завести. На этот раз, судя по издаваемым движком звукам, он вряд ли заведется. Нет, заводится. Но тут же глохнет. Болвандес в третий раз пытается его завести. И в четвертый.
Есть какое-то слово, которым называют остервенелое повторение одних и тех же действий в ожидании результата, противоположного получаемому.
– Эй, – зову я Болвандеса.
Он игнорирует меня, пытаясь завести двигатель. Теперь тот вообще не фурычит.
Я глушу свою косилку и слезаю с нее.
– Эй!
Болвандес оставляет в покое ключ.
– Что? – раздраженно спрашивает он.
– Похоже, проблема в бензопроводе.
– Да что ты об этом знаешь?
Ненавижу это. Ненавижу людей, относящихся ко мне как к идиоту, который с трудом время по часам определяет.
– Я знаю, что проблема в бензопроводе. Когда ты в последний раз проверял фильтр?
– Я не занимаюсь техникой, Мерф. Она проходит сервисное обслуживание.
– Тогда твое сервисное обслуживание – говно.
– Твое сервисное обслуживание – го-о-овно, – повторяет Марисоль и подпрыгивает на сиденье. – Поехали, папи! Вперед, трактор, вперед!
– Ну спасибо, парень, – расстроенно ворчит Болвандес. Поднимает дочку и спускает на пол перед косилкой. – А я думал, что быстро наверстаю упущенное из-за опоздания. Теперь придется работать в субботу.
– У тебя есть инструменты? Может, я смогу разобраться с проблемой.
– Не думаю, что это хорошая идея.
– Лады. Пофиг.
Пошел он к черту. Мое дело – предложить.
Сажусь на свою газонокосилку и завожу двигатель.
Я выезжаю из ангара, когда Болвандес сзади кричит:
– Хорошо! Глянь, что с ней.
Косилка в плачевном состоянии. Я не сразу добираюсь до двигателя, так как на закрывающем его пластиковом кожухе заржавел винт. Не знаю, кому Болвандес платит за сервисное обслуживание, но к косилке явно никто не притрагивался. Я осматриваю поддон двигателя. Масло в нем превратилось в густую черную кашу. Я говорю об этом Болвандесу.
– Когда это ты у нас стал экспертом по косилкам? – спрашивает он.
Его дочка сидит на корточках между нами с таким серьезным лицом, будто она здесь главный механик. Переводит взгляд с меня на отца и повторяет почти каждое мое слово.
– Я не говорил, что я эксперт по косилкам. Просто это элементарные вещи. – Я протираю рукой лоб, чтобы капли пота не попали в глаза. – Двигатель – он и в Африке двигатель.
– Ты разбираешься в машинах?
Пожав плечами, я задвигаю поддон обратно. Я привык к тому, что не привык к тому, чтобы Болвандес обращался конкретно ко мне. Обычно он чешет языком, не замечая моего присутствия.
7
Папи (исп. papi) – папочка.
8
Которра (исп. cotorra) – трещотка, болтушка.