Страница 5 из 7
Как-то днем мать с теткой забежали расстроенные и быстро открыв западню в бане, стали спускать нас в подполье. По-видимому, в городе были обыски и нас на всякий случай, спрятали в подполье. Там было темно и сыро, видимо зимой сюда завозили лед и летом под баней был ледник для хранения мяса, молока, рыбы, но ямой уже не пользовались несколько лет, поэтому она была полусухая. Нам бросили соломы и постель, старые куртки и этот же тулуп. Все последующие дни мы жили в подполье-леднике.
Мать все время беспокоилась и часто в бане, в потемках они шепотом о чем-то разговаривали с теткой.
Сколько мы прожили у тётки, не помнится, но раз ночью нас срочно собрали, одели во что было можно, нас с Толькой посадили в санки, сделанные по-деревенски с гнутыми полозьями на копылах4, как настоящие конские, только маленькие, видать для домашних перевозок и катанья и куда-то повезли в темную ночь.
Мы уже привыкли к этим тайным внезапностям и всегда молчали, чего-то боялись, да и мать каждый раз нам перед этим наказывала не кашлять, не разговаривать, тем более не плакать.
Долго мы ехали по селу, а потом нас вывезли на простор, сразу подул холодный морозный ветер, это была река Уссури.
Оказывается за все время, пока мы находились у тетки, мать разыскала знакомого станичника, с ним она и договорилась на счет перехода. У него была взрослая дочь, видать отчаянная, бесстрашная казачка. Это она и приехала за нами на санках и согласилась перевезти за Уссурий, вернее за кордон.
Ехали тихо, без шума, ночь была темной и сыпала небольшая порошка. Уссурий недавно стал, кое-где потрескивал лед, да попадали торосы5. Санки задевались за стоящие льдины и раздавался негромкий скрип.
Вскоре, невдалеке показалась коса6, она выпирала бугром и казалась впотьмах маленькой горой. Здесь девка ускорила шаг, стараясь скорее попасть за косу, за санками бежали Тоня, Федя и мать. Слышно было как они тяжело дышали и по-видимому, сильно переживали. Мы с Толькой молчали и ничего не понимали, куда мы едем и зачем. Если бы были взрослые, в этот момент нам было бы страшно, мы бы понимали переход этой по сути дела ответственной полосы, которая разделяла два государства, неизвестно на какое время или вообще насовсем.
Только мы успели скрыться за косу, где-то издалека, ударили выстрелы, пули ударялись то в торосы, то где-то на косе. Несколько пуль угодили недалеко от санок. Все бросились в сторону, но девушка негромко крикнула «не бойтесь – теперь уже все, проспали касатики». Сказала она и поехали дальше, версты с две мы проехали вдоль берега, который прикрывала коса, вдруг, как из-под земли покаталась китайская фанза, залаяли собаки. Кто-то вышел, скрипя дверью, у него в зубах искрилась трубка, как волчий глаз среди темной ночи.
Китаец спросил спокойным тоном по-русски «Кто приехала?». Наша проводница ответила свое имя. Китаец узнал её по голосу, по-видимому не раз бывавшую девушку и поахав, назвал её по имени.
После этого зашли в фанзу. Было темно, только через окошко заклеенное промасленной бумагой проникал свет.
Перевозчица переговорила с китайцем, по-видимому, мы у неё были не первыми беженцами и китаец её отлично знал и имел с ней дело.
Потом она показала на мать и нас. Китаец покивал головой и сказал: «Хорошо, моя всё делай». И он приблизился к матери, когда впотьмах приблизился к ней, вдруг крикнул «Зиновья! Федотка! Зиновья! – тебе как сюда попади?». Оказывается, он знал мать и отца и часто бывал в Кедровой. Когда ходил за чем-нибудь и граница была еще открытой или, по крайней мере, не особо охранялась заставами. Тогда свободно ходили русские к ним, они к нам. Менялись поварами, ходили китайские коробейники. Мужики ходили попить ханьжи7 или спирту, а им носили мясо, крупы.
Немного перекусив, нас уложили спать на канны, а мать с девкой о чем-то посоветовались и вскоре уже перед утром она ушла обратно.
Чем благодарила мать за этот переход, мы не знали, но, наверное, недаром. Рисковать таким делом решится не каждый. Как могла это сделать молодая женщина?
Утром, чуть свет, нас разбудила мать. Проводник уже ходил на дворе и разговаривал с лошадью. Слышно было как лошадь хрумкает сухим сеном. По-видимому, фанза служила летом для рыбаков, а зимой приезжал сюда хозяин подзаработать на контрабанде и таких перевозках, которая готовилась и нам.
Утром, на монгольской лошаденке, очень худой, мы двинулись вверх по Уссури, дорога санная была тяжелая. Всего несколько следов проехавших саней, на половине дороги лошадь совсем выбилась из сил и стала останавливаться. Наконец, совсем не пошла. Китаец её бил тальничиной, но она на него не обращала внимания, не мотала даже хвостом. Потом пришлось дать её полбуханки хлеба, запасенной матерью еще в Вяземске. Лошадь поела, схватила немного снега, пожевала, немного постояла, отдохнула и вскоре китаец ударил хлыстом и она тихо пошла по следу.
К темной ночи мы добрались до каких-то фанз, лошадь совсем выбилась из сил. Нас завели в фанзу и стали устраиваться на ночлег. Утром, когда проснулись, оказалось, что были против с. Веснюковой, только на китайской стороне. В фанзе был еще один китаец, мать стала с ними разговаривать о дальнейшем пути. Оба китайца плохо, но понятно говорили по-русски.
Той ночью, когда должны были арестовать отца и уполномоченные шли к нашему дому, отцу кто-то сообщил, что беги Федот, а то добра мало и отец наскоро собравшись в полушубке и сапоги, успел выбежать из дому и по задворкам бросился бежать к Уссури, мы жили недалеко от неё. Уссури уже давно стояла, время было перед Новым годом, шел 1928 год или 29-тый, не помню, но отцу удалось пересечь границу без особых трудов., т.к. границу охраняли красноармейцы, все их в деревне знали и они не особенно за ней наблюдали, потому, что с Китаем зла особого не имели и посёлочники и солдаты сами ходили за границу в китайскую лавчонку за ханьжой и спиртом и другими продуктами.
За границей отец забежал к знакомому китайцу и тот сообщил ему, что за это время перешло очень много русских и многие из них находятся в Та Шан Деах и есть в Ёхо. Село Ёхо находилось недалеко от границы, и отец решил податься туда, т.к. по слухам в нем находились наши посёлочники. После отец рассказывал, что в Ёхо он нашел своих земляков Соколовых, Толстоноговых, попа-батюшку Рафаловича – отца Феофана и других односельчан.
Рассказывал отец, как они праздновали Рождество и отец Феофан, подымая тост поднял стакан и неловко задел керосиновую лампу, она разбилась и залила весь стол керосином. Закуска была хорошая, все оторопели, но потом выпили по чарке впотьмах, чтобы не прерывать церемонию, после нашли другую лампу, зажгли и гуляли всю ночь до утра. Закуски и спирту было много и празднование продолжалось несколько дней. Все мужики работали по найму у китайца-подрядчика Су Пи Чина. Контора их была в Харбине, а здесь он держал хозяйство, заготавливал лес, дрова, жгли древесный уголь и сеяли мак для изготовления опия.
Хозяин хорошо платил за работу и кормил всех рабочих своими продуктами. За ужином давали ханьжу, кто сколько мог, но мужики здорово не пили, копили денег на будущее, потому, что не знали о дальнейшей своей судьбе, да и переживали за свои оставленные семьи, их неизвестную и дальнейшую судьбу.
Отец устроился пилить лес на тес маховой пилой, работа это тяжелая, но за неё платили дороже, чем за другую работу и они с братом Александром пилили лес. Брат был холостой и перешел границу раньше отца. Так протекала их жизнь ни о чем не предвещавшая, о чем либо будущем, что их ожидало, никто об этом не знал. Жили одним насущным днем!
Сам хозяин или управляющий китаец жил в поселке Ёхо, а версты 3-5 находилась заимка по названию Самализан. Там стоял большой бревенчатый барак, где жили беженцы, а вокруг находились поля занятые под посевом, в том числе и маковые поля.
4
В пазы саней, вырезанные в каждом полозе, вставляли копылы – вертикально поставленные массивные бруски высотой от 10 до 30 см. На полозе устанавливали от 4 до 12 копылов.
5
Торосы – нагромождение обломков льда, до 10-12 метров в высоту, которые образуются в результате сжатия ледяного покрова.
6
Коса – низкая намывная полоса суши на берегу водного объекта, соединяющаяся одним концом с берегом.
7
Ханьжа (кит. – байцзю) – традиционный китайский алкогольный напиток, наиболее близкий русской водке.