Страница 26 из 45
Максим не сдержал своего слова. Таким образом, у меня больше не было обязательства скрывать от моего близкого окружения, кто отец моей дочки. Коротко сказала правду.
Мои родители были глубоко шокированы. Им было трудно поверить, что человек такого культурного уровня мог игнорировать и меня, и своего ребенка. Спросили, что я собираюсь делать. Я ответила: «Растить дочь одна».
Папа снова поддержал меня, подтвердил, что сделает для внучки все, что сможет. Снова порывался искать работу. Но я твердо решила, что должна выходить из этого положения сама. С того дня об Алинкином отце мы дома больше не говорили, как будто его не существовало.
А некоторые из моих подруг уговаривали меня подать в суд – на признание отцовства и алименты, предлагали быть свидетелями.
– Тут некоторые одну-две ночки проведут, а потом рожают и подают в суд! А вы общались длительное время, и он тебя предал! Имеешь право!
Да, я знала, что юридически могла это сделать. Сама знала женщин, которых они приводили мне в пример, которые добились алиментов для своих детей.
Конечно, чего только не существует в мире. Одни мужчины помогают материально своим бывшим женам (это случай и моего двоюродного брата), а другие не считают нужным дать средства даже на питание, на выживание своему собственному ребенку. И хотя меня трудно удивить, но в данном случае я была удивлена, более того, ошеломлена. Ведь в свое время Максим оказался в такой же ситуации, как и теперь его дочь. И я хорошо помню, как он с гордостью рассказывал мне, что его папа, несмотря на наличие законной семьи – жены и сына, постоянно помогал ему и его маме. Ежемесячно давал им деньги «на жизнь», купил две квартиры и дачу, дарил сыну дорогие подарки.
– Думаю, тогда у меня единственного в Москве была такая детская машина! Отец мне ее купил, чтобы я ездил в ней на даче!
Позднее даже подарил мне фотографию себя, ребенком, в этой машине. А тут такое отношение к маленькой дочке, нуждающейся в его помощи…
Да, я знала, что могла бы добиться признания ребенка через суд, были свидетели.
Но я психологически не могла пойти на это. Не могла представить себе, как стану ходить по судам после таких теплых радужных отношений, которые существовали между нами. Что-то доказывать, вызывать свидетелями соседей по моей коммуналке, подруг, его друзей и знакомых… Нет, это было ниже моих представлений об этике отношений и выше моих сил.
И еще. Я очень винила себя за то, что доверилась Максиму. За то, что вовремя не разглядела его. Влюбилась как школьница и доверила свою судьбу человеку, которого, как оказалось, не знала до конца. Винила именно себя, не его.
Я даже не знала, увижу ли его когда-нибудь вообще, да и видеть уже не хотелось. Было такое ощушение, как будто из моей души выпал кусок.
Как-то ко мне из Ленинграда приехала моя милая школьная подруга, Ира Вавилова. Она долго восхищалась Алинкой, играла с ней, целовала. Будучи медицинским работником, искусно сделала ребенку массаж. Я смотрела на обеих и внутренне радовалась тому, что у меня есть такие хорошие друзья, люди, которые любят мою малышку. А затем, после отъезда Иры, долго сидела возле кровати, рассматривая крошечный спящий комочек – такой одинокий и трогательный на большой поверхности кровати. Переживала за дочку, «ломала» себе голову: как найти правильное решение, создать ей нормальные условия для жизни?
Единственный, кто поддерживал меня со стороны семьи Максима, был его брат Евгений, Геня, Женя.
Женя регулярно звонил мне, спрашивал о моем самочувствии и неизменно каждый раз приглашал к себе в гости. Я лаконично сообщила ему, что родила дочь. Геня воодушевленно поздравил меня и, как обычно, пригласил на обед или на ужин.
Я уже давно не виделась с ним, поэтому решила ненадолго оставить Алинку с моими родителями ради «визита вежливости». Теперь он был мне не только другом, но посредством дочки стал и родственником.
В очередной выходной день я поехала к нему вместе с одной из своих приятельниц, которую когда-то представила ему. Общительный человек, он любил знакомиться с новыми людьми.
Квартира Жени являлась в определенном смысле «светским салоном», куда он приглашал своих друзей. У него уже в те нищие времена был видеомагнитофон – крайняя редкость, доступная разве что дипломатам и работникам Внешторга, то есть «выездным». Поездки на Запад тогда были доступны только артистам, да и то немногим. В основном Большому и Мариинскому театрам оперы и балета, а также ансамблю Игоря Моисеева. Они составляли часть русского престижа, который было не стыдно продемонстрировать за границей. Все они предварительно проверялись «на вшивость», то есть достаточно ли морально устойчивы, чтобы не остаться на «загнивающем Западе» навсегда и не опозорить родину. В ту далекую советскую эпоху границы в Европу для обычного, среднего человека были еще прочно закрыты.
Будучи талантливым художником-«станковистом» с редким образным дарованием и сыном гениального композитора Исаака Дунаевского, Женя входил в московскую элиту. Он являлся членом Союза художников и очень дружил с их президентом, Таиром Салаховым. К нему часто сьезжались друзья и знакомые – актеры, теннисисты, врачи, писатели, художники, артисты. Некоторые «выездные» друзья привозили ему из-за «кордона» записанные видео-кассеты с нашумевшими на Западе фильмами.
Мы нередко собирались у него для их просмотров, Женя всегда приглашал меня. Почти как в Доме кино, только уютнее – в доверительной, почти семейной атмосфере.
Там я увидела много фильмов в оригинале. У Жени была масса интересных фильмов. Помню, меня когда-то поразили, по многим параметрам, американские фильмы «Omen» («Предзнаменование») и «Hair» (Волосы). Иногда английскую, вернее, американскую речь нам переводила актриса Анастасия Вертинская, прожившая несколько лет в Соединенных Штатах.
А Женя, верный своим привычкам радушного хозяина, каждый раз приготовлял нам душистый чай. Именно благодаря ему с тех пор моим любимым чаем стал «Earl Grey».
Когда в тот памятный день мы с приятельницей приехали к нему домой, гостеприимный хозяин встретил нас огромным тортом, обильно украшенным кремовыми розами, – «прощай, талия!» Долго разговаривали, попивая чай в его маленькой кухоньке с красивой мебелью из резного дерева ручной работы. Женя интересно рассказывал о своем творчестве того периода, показывал эскизы последних работ. Затем мы перешли в спальню, где был установлен видеомагнитофон. Там обычно и проходили просмотры, так как эта комната была самой большой в его квартире.
Над двуспальной кроватью висел портрет Исаака Осиповича Дунаевского в его зрелые годы. Меня это не удивило – Женя очень любил своих папу и маму. Как-то в разговоре признался мне, что после ухода из жизни отца он много лет подряд ухаживал за парализованной мамой, до самой ее смерти. Далеко не каждый из нас способен на это. Женя обладал щедрой и преданной душой.
Я остановила взгляд на портрете Исаака Осиповича. Внезапно он поразил меня. С портрета на меня смотрела… Алинка! При рождении ее головка была почти без волос, и сходство с дедушкой было разительным. Мою знакомую тоже поразило это сходство, как она позже сказала мне.
Мягко улыбаясь, Женя повернулся ко мне.
– Масюсь, ну, рассказывай, наконец! Как твоя девочка, как назвала ее? Кто папа?
Я тоже невольно заулыбалась, подумав о дочке. Колебалась, обдумывая ответ.
А моя приятельница выпалила со смехом:
– Жень, поздравляю тебя с племянницей!
Геня повернулся ко мне с широкой спокойной улыбкой.
– Да? Поздравляю! А Максим знает?
Казалось, эта новость совсем не удивила его. Так же, как и Зою Ивановну. Как будто они оба подозревали нечто подобное.
Женя поинтересовался: «Максим помогает дочке?»
Я ответила правду: «Нет, не видит и не помогает».
Старший брат очень расстроился. Было видно, что он искренне обескуражен и даже возмущен.
– Как же так?! Ведь Максим сам был в таком же положении, что и ваша малышка! Но мы же с мамой приняли его! И папа не оставил его и Зою Ивановну без помощи, полностью обеспечил. Был бы жив отец, он никогда бы не допустил, чтобы он так обошелся с тобой и с ребенком!