Сердце пути

Что касается обетов и посвящений, которые вы уже приняли и, из-за отсутствия понимания ламрима, не сочли этого человека своим гуру, вам следует почитать этих учителей как своих гуру, потому что вы создали с ними связь в Дхарме. Возможно, вы не знали важные положения этой практики преданности гуру, но если приняли от кого-то Восемь обетов Махаяны или любые другие обеты, которые все основаны на Прибежище, я полагаю, вам необходимо считать этого человека своим гуру.

Как я уже объяснял, вначале можно слушать учения, не принимая учителя как гуру, но не думаю, что то же самое относится к принятию обетов или посвящений. Вряд ли кто-то из подлинных лам скажет, что можно принять полное посвящение от кого-то, не считая его своим гуру; и вряд ли они признают это в отношении любого из обетов.

Приняв монашеское посвящение гелонга или гецула, вы должны считать своим гуру не только настоятеля, но также и лопёна, который собственно передаёт обеты. Если вы приняли посвящение гелонга, вам надо считать своими гуру как лекьи лопёна, который передаёт гелонгам двадцать одну часть наставлений (хотя иногда это делает сам настоятель), так и сангдён лопёна, который за пределами помещения задаёт вам вопросы о том, нет ли у вас определённых болезней, и даёт советы.

Когда я принимал посвящение гелонга, настоятелем был Его Святейшество Линг Ринпоче; лопёном был Его Святейшество Серконг Ценшаб Ринпоче, а ведущий молитв в тибетском храме в Бодхгайе, очень хороший пожилой монах, был сангдён лопёном.

Некоторые геше говорят, что нужно считать своим гуру даже монаха, читающего сутру во время соджонга, поскольку его просят провести эту молитву как представителя Гуру Будды Шакьямуни, но такой человек обычно не должен считаться вашим учителем.

Если вы получаете устную передачу даже одной строфы молитвы или одной мантры, человек, который вам это передаёт, также становится вашим благим другом: не потому, что вы просто услышали эту передачу, но потому, что вы её приняли, чтобы получить благословение.

В противном случае это означало бы, что мы можем достичь просветления без гуру, а это невозможно. Это означало бы, что мы можем достичь свершений ламрима и прозрений пути тантры, не нуждаясь в гуру, который даёт нам посвящения и обеты. Но никто ещё не достигал просветления таким образом.

Строго говоря, нужно считать своим благим другом даже того, кто обучает нас мудрам, о которых говорится в тантрических практиках, или способу рисования мандал. В монастырях Тибета строгие практики ламрима обучаются таким вещам только у того, с кем они хотят создать связь в Дхарме. Однако можно обсуждать это просто по-дружески, без формального признания отношений гуру-ученик.

Стоит ли считать учителя азбуки своим гуру?

Тибетцы по традиции считают человека, который обучил их азбуке, своим гуру. Например, я включаю в число своих гуру обоих учителей азбуки, которые уже давно скончались. Оба они были моими дядьями, и оба в то время были полностью посвящёнными монахами. У меня было два учителя азбуки, поскольку я был непослушным.

Дядя, который первым научил меня азбуке, Нгаванг Лекше, жил в монастыре Тхангме, совсем рядом с моим домом. Я много капризничал и плохо учился. Думаю, я понял азбуку, кроме одного слога, который мне не давался. Я был подобен архату Чудапантхаке или «Малому пути», который никак не мог запомнить два слога – «си» и «дам». Когда он выучивал «си», то забывал «дам», а когда выучивал «дам», забывал «си»[32]. Мой учитель обычно преподавал мне азбуку во дворе, и когда он заходил в нашу комнату, чтобы приготовить еду, я вырывал из текста букву, которую мне было сложно запомнить.

Когда моя мать отдала меня в монастырь, я часто сбегал оттуда домой. Через день или два мать опять отправляла меня с кем-нибудь в монастырь, и этот человек обычно тащил меня на холм на своих плечах. Через пару дней я снова убегал. Когда мой учитель после урока азбуки заходил в нашу комнату, чтобы приготовить еду, я мчался домой. Наверное, всё дело в том, что дома я всё время играл, и больше ничего не делал.

Дома у меня были друзья по играм. Один из моих лучших друзей, с которым я играл каждый день, был немым, и там было ещё несколько детей. Мы играли на поле, где был ещё и водоём, и шли домой, когда моя мать кричала из окна, что обед готов. Мы возвращались, чтобы пообедать.

Много раз во время игры я взгромождался на высокое сиденье и притворялся ламой, а друзья изображали моих учеников или благодетелей. Около нашего дома находилась большая скала с вырезанными на ней мантрами, и я садился немного повыше, у подножия скалы, и притворялся, что даю друзьям посвящения, прикладывая к их головам различные предметы. Тогда мы не знали никаких молитв и просто издавали звуки. Тот, кто изображал благодетеля, делал подношение пищи, смешав землю с водой и поместив это «угощение» на небольшой кусочек плоского камня. Так мы воображали, что совершаем пуджи и тому подобное.

Однажды, когда вся земля была покрыта снегом, я играл во дворе, дуя в полое растение и притворяясь, что играю на трубе во время пуджи. Тогда у меня возникла мысль сбежать от своего учителя. Я побежал под гору. В то время на мне были штаны, которые мне дала моя мать. До этого у меня не было штанов, а те были сшиты из цельного куска очень дешёвого хлопка, вроде того, из чего делают молитвенные флажки, выкрашенного в красный цвет: в былые времена в Солу Кхумбу было очень трудно найти хорошую ткань. Внутри, в том месте, где соприкасались верхняя и нижняя часть, было много вшей и их яиц.

Я не знал, как снять эти штаны, чтобы сходить в туалет. Поэтому в тот день, когда я сбежал из монастыря и добежал до дома матери, я пришёл с какашками в штанах. Когда я явился, мать была на улице с какими-то людьми. Она сняла с меня всю одежду и всё постирала.

Поскольку монастырь находился рядом с моим домом и я постоянно оттуда сбегал через несколько дней, моя мать отправила меня в другую часть Солу Кумбу, Ролвалинг, уединённое место, до которого можно добраться только перейдя через опасные снежные горы. Вспоминая об этом сейчас, я понимаю, что она была ко мне очень добра.

Я прожил в Ролвалинге, где находится множество святых мест Падмасамбхавы, семь лет, со своим вторым учителем азбуки, Аку (что означает «дядя») Нгавангом Гендуном, и он научил меня чтению. Мы вставали на рассвете, читали молитвы, а затем тексты. Однажды нам пришлось много раз прочитать «Сутру алмазного резака». Иногда мы целиком читали «Стотысячную сутру праджняпарамиты» ради благодетелей, которые нас об этом просили.

За исключением принятия пищи или когда я выходил, чтобы справить малую нужду, я почти весь день читал тексты. Мы читали их всё время после полудня и заканчивали только незадолго до заката. Однажды, когда я подумал, что мой учитель ушёл куда-то далеко, я перестал читать и просто переворачивал страницы. Десять или пятнадцать минут спустя он вернулся, понял, что я ничего не читал, а просто сидел и играл, и побил меня. Обычно учеников били сухими бамбуковыми палками, но когда мой учитель ударил меня по голове бамбуковой палкой, она разлетелась на кусочки. Затем он отшлёпал меня по ягодицам и всему телу.

Я не помню, что натворил, но однажды, когда шёл дождь, он заставил меня раздеться и приложиться ртом к воде, накопившейся на плоских камнях во дворе. В другой раз (опять не помню, что я натворил), учитель вывел меня на улицу и натёр мою спину крапивой. Не припомню, чтобы я от этого чувствовал боль или страдал.

Как бы то ни было, вспоминая те годы, я считаю, что получил невероятное очищение благодаря своему учителю, который заставлял меня читать все эти тексты и избивал меня. Даже хотя я не понимал смысла писаний, я убеждён, что повторение этих текстов месяцами оставило благие отпечатки в потоке моего ума. Полагаю, что милостью этих учителей, которые, когда я был ребёнком, вынуждали меня читать тексты и тем самым закладывали благие отпечатки, и благодаря их побоям, я очистил много тяжкой неблагой кармы.

32

См. в Liberation in the Palm of Your Hand, pp. 106–12 более длинную версию этой истории. (Ссылки на страницы в этих примечаниях соответствуют изданию с синей обложкой 2006 г.)