Страница 18 из 22
Жизненный опыт часто связывают с активностью (преимущественно профессиональной) человека, определяя его как результат совокупной деятельности человека на протяжении его жизни, как итог и обобщение наиболее важных событий, пережитого, сохраняющихся в сознании. Например, А. Турчинов напрямую определяет его как распредмеченную в сознании человека деятельность (см.: Бачманова, 2002). Более значимой нам видится позиция Б. Г. Ананьева (2010), который говорил о жизненном опыте личности как о системе семантик, пусковом механизме, благодаря которому активно используются, адаптируются и усваиваются на личностном уровне сложные действия; объединяющее системное основание, которое позволяет интегрировать в единое целое усвоенные человеком отдельные действия. В работах А. А. Кроника и Р. А. Ахмерова (2008), Л. Ф. Бурлачука и Е. Ю. Коржовой (1998) жизненный опыт выступает как упорядоченные в сознании человека образы пережитых им событий. Одно из наиболее удачных определений даёт Г. К. Середа (2009), предлагая понимать жизненный опыт как систему смысловых отношений, которые могут выражаться в интегративных стратегических целях или смысловых образованиях личности, задающих программы поведения и жизнедеятельности.
Как пишет О. М. Фрейденберг, «опытом называется освобождение от факта и проникновение к фактору» (1988, с. 216): факт при этом целиком зависит от создающих его факторов, но сами факторы остаются независимыми. Обобщенный опыт «игнорирует все временные приметы, проходя сквозь историзм до рождения и сквозь прокреатизм до фактора» (там же). Но при попытке пересказать факт жизненного опыта в форме нарративного сюжета, он, приобретая словесную выраженность, «выходит из недр скрытой образности представления в самостоятельную образность литературную. С этого момента он перестает быть фактом и становится фактором» (там же, с. 223; выделено нами – Е. С.), «черпая материал не извне, а изнутри» (там же). Облеченный в слова факт в этом смысле всегда является интерпретацией рассказчика, практически переставая быть реальностью и превращаясь в метафору.
Попадая в новые – личностные – контексты, опыт обретает новую причинность, окрашиваясь в цвета мировоззрения, религиозных и этических убеждений рассказчика, его самооценки, образования, «образа мира» и пр. Вероятно, именно поэтому в рассказываемых эпизодах опыта бывает так заметна роль связующих представлений, выполняющих роль сквозного жизненного мотива или ведущего модуса существования: тогда, фактически, любой рассказываемый эпизод опыта свидетельствует об одном и том же, «доказывает» одно и то же, а именно то, что человек считает главным, центральным для своего жизнеописания. Видимо, с помощью этого механизма создаются «мифы о себе», в которых в качестве центра, «ядра» присутствует сам автор, бессознательно или намеренно искажающий начальные факторы собственного опыта и добивающийся от своих текстов «нарративного правдоподобия».
Даже краткий терминологический анализ показывает, что понятие жизненного опыта апеллирует преимущественно к опыту, закреплённому неким образом в структуре личности, и тогда психологически правомерно включать в него и умозаключения о самом себе и мире, и обобщение мыслей и чувств, связанных с рефлексией собственных поступков и действий, и индивидуальную семантизацию, концептуализацию и символизацию жизненных эпизодов в контексте целей собственного бытия.
Исходя из этого, мы предлагаем говорить о подобном опыте как о внутренней жизненно-смысловой реальности конкретной личности и использовать такие термины и метафоры, как: опыт индивидуального сознания (А. Бергсон), «психологический опыт» (Л. И. Воробьева и Т. В. Снегирева), «опыт меня самого» (О. Шпарага), «биографический опыт», «личный опыт» (В. В. Нуркова), «субъективный опыт», «витагенный опыт» (В. В. Бачманова), «опыт одной жизни» (Л. П. Репина) и др. Здесь важно отметить, что речь идёт не просто о накопленном и упорядоченном опыте, но об актуальном и значимом для самой личности опыте, подлежащем интерпретации.
Но уже при первом приближении содержание этой реальности двоится. С одной стороны, можно говорить о нём в контексте совпадающих по времени с жизнью субъекта социально-исторических процессов, свидетелем, творцом или участником которых он был и в обстоятельствах которых он осознавал содержание собственного жизненного пути. И тогда он может быть понят как в той или иной мере упорядоченный комплекс жизненно-смысловых связей и отношений (доступных сознанию воспоминаний, переживаний, представлений и выводов, извлечённых из происшествий общего с другими повседневного исторического существования), выстроенных в уникальном существовании конкретного человека в конкретных исторических обстоятельствах и хронотопах.
С другой стороны, совершенно очевидно, что далеко не всё из того, что «пришлось на жизнь» конкретного человека, становится необходимой и востребованной частью его личности. В потоке переживаний человек сохраняет и использует лишь то, что воспринимается им как имеющее к нему непосредственное отношение. Ряд существенных с точки зрения исторического наблюдения фактов и происшествий вообще проходит мимо индивидуального сознания и даже впоследствии не бывает востребован им. Опираясь на категорию личностного смысла (Леонтьев А. Н., 1975), указывающую на субъективную пристрастность отражения собственного жизненного пути, мы в жизненном опыте должны очертить лишь то содержание пережитых происшествий, из которого личность извлекла и соотнесла с самой собой некие персональные «уроки», выстроила необходимые смыслы, которыми стала руководствоваться на последующих этапах жизни.
Речь идёт о специфическом экзистенциальном опыте субъекта как о комплексе персонально значимых концептов, семантически соотнесённых с самой личностью и созданных как индивидуально значимое обобщение содержания и смыслов неких уникальных жизненных событий и обстоятельств, случившихся с человеком и раскрывших свои значения только ему. Руководствуясь им, личность живёт «по своему собственному закону» (К. Г. Юнг) и, даже более, на его основе она оказывается способной выводить собственные законы жизни, формулировать свои принципы и кредо (по образному выражению П. А. Флоренского, «отливает жизнь по себе»).
Если экзистенциальный опыт отрефлексирован, назван и описан, он, как и жизненный, может быть транслирован другим, в частности, посредством биографической наррации – им можно воздействовать на других и «соблазнять им чужую свободу» (Ж.-П. Сартр). Но чаще характер этого опыта таков, что личность может и вовсе не предназначать его никому другому, кроме себя, и использовать его лишь в качестве фактологической опоры, бытийной канвы для последующих рефлексий и самоизменений.
Жизненный опыт образуют происшествия, случаи, участником или наблюдателем которых был человек. Единицы разных модальностей накапливаются в процессе непрерывных взаимодействий со средой, в ходе зависящей от них самореализации, постепенно строящихся и разворачивающихся для решения разных задач потенциальных возможностей человека. В силу разных обстоятельств (большого объёма жизненных впечатлений, их повторяемости, текучести, преходящего характера ежедневных происшествий и пр.) он не всегда подлежит специальному «фокусирующему» осознанию, интерпретации, упорядочиванию, рефлексии и даже вербализации.
Оперируя единицами жизненного опыта, человек по мере необходимости извлекает потребные ему «прецеденты», «примеры», «образцы», «стили» и пр., чтобы облегчить себе вхождение в новые ситуации или добыть некий социально приемлемый способ адаптации к текущим условиям существования. Эти единицы, как думается, сильнее, чем единицы экзистенциального опыта, ориентированы на клише, архетипы, традиции, социальные правила и табу.
Экзистенциальный опыт образуется из тех же самых происшествий и случаев, что и жизненный опыт, но – путём придания им индивидуальным сознанием статуса события, насыщения их личностными смыслами и превращения тем самым в составные части самого себя. Именно экзистенциальный опыт в большей степени участвует в самостроительстве субъекта, определяя для него внутреннюю магистраль развития, создавая основания для личных выборов и последующего жизнеосуществления.