Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 22

Очевидно, что указанными осями не схватывается вся полнота предельных вопросов, которые личность может ставить для себя, а преимущества или недостатки каждой из них достаточно относительны. Принципиально, в самоинтерпретации просматриваются и такие семантические шкалы, как «Единичность – Универсальность» («Является ли моя жизнь уникальным феноменом?»), «Прагматизм – Идеализм» («Моя жизнь имеет ценность сама по себе?») и др. Не претендуя на завершенность анализа, мы в заключение хотели бы подчеркнуть тот факт, что процесс автобиографирования среди прочего выполняет для личности необходимую герменевтическую функцию, позволяя ставить экзистенциальные вопросы, моделировать возможные ответы на них, строить стратегии самовоплощения и тем самым преодолевать пресловутую «тревожность бытия». В этом плане автобиографическое моделирование есть способ «встать в отношение» к собственной жизни и овладевать самим собой.

Глава 2. «Бытие-под-собственным-взглядом»: отражение жизненного и экзистенциального опыта в автобиографических нарративах личности

Я ведь говорю не о самих вещах, сэр. Я говорю об их значении. Вот я сижу здесь и знаю – я живу.

Рано или поздно нам следует выбрать себе имя и написать рассказик, отдельный от этого навязанного нам повествования, которое остаётся при нас только до тех пор, пока мы не обретём свои мысли и свой язык. Это мы и называем нашей жизнью.

Каждый человек стремится рассказать о себе в собственных терминах.

Человеческое бытие, как писал Ж.-П. Сартр, всегда есть «бытие-под-взглядом»: «человек в смысловых основаниях своего существования, поведения и даже мысли открыт понимающей оценке, бежать от которой невозможно, как от самого себя» (Тульчинский, 1997, с. 41). Накапливая и ассимилируя уникальный опыт жизнеосуществления, он нуждается в слушающем и понимающем Другом, способном когнитивно и эмоционально со-участвовать в его попытках осмыслить, объективировать и верифицировать себя и свой жизненный путь. Возможно, именно поэтому в традициях культуры сформировалась и закрепилась практика биографической наррации – диалогической адресации внутренних переживаний и интенций реальному или виртуальному собеседнику в форме рассказывания автобиографических и квазибиографических историй.

Каждая из них содержит разнообразные проекции личности и опыта рассказчика (когнитивные, эмоциональные, социально-перцептивные и т. п.), и является своеобразным «Я-текстом» – повествованием с прямым или косвенным «Я-посылом», какое бы конкретное содержание он не имел и с какими бы целями не конструировался. Обретая способность к самообозначению и «принуждая смыслы существовать через себя» (Бадью, 2004, с. 53), взрослая личность удовлетворяет потребность сделать свое понимание жизни востребованным другими, укоренить себя в значимых социальных практиках и быть в них не просто понятной, но понятой и принятой в своей уникальности и самобытности. Ориентируя в той или иной мере свою жизнь на Другого, человек утверждает свое «не-алиби-в-бытии» (М. М. Бахтин).

Будучи понятой сквозь призму «заботы о себе», автонаррация являет себя не только как самовыговаривание, движимое стремлением личности раскрыться в реальность и отвечающее социальной позиции «бытия-под-взглядом», но и как глубинный механизм самопонимания и самоорганизации, протекающий исключительно под контролем самой личности. За каждым человеческим поступком просвечивает эта фундаментальная потребность в соотнесении себя с самим собой.





Речь идет о том, что в автобиографических построениях субъект волен легитимизировать лишь те фрагменты своей жизни, которые сам считает значимыми и согласующимися с его представлениями о себе и внутренними мотивами повествования. Он включает в автобиографические тексты одни события и исключает другие, искажает смысл или подменяет акценты в третьих и даже вообще иногда включает в личную историю выдуманные или заимствованные эпизоды, отсутствующие на его жизненном пути, но которые ему все же хотелось бы пережить и включить в структуру личного опыта. В основном это касается явлений внутреннего плана (интерпретации чужих чувств, переживания собственных инсайтов, метафизических открытий, духовных откровений), но может затрагивать и саму биографическую канву, хотя она и подлежит верификации извне. В этом плане если жизнь субъекта протекает в форме «бытия-под-взглядом», то автобиография строится как «бытие-под-собственным-взглядом».

Строя автонарратив, субъект осуществляет метадеятельность по отношению к собственному сознанию, позволяющую путем смысловой интерпретации, амплификации и трансформации событий и происшествий жизни достигать переживания аутентичности. Конечная цель построения и повествования личных историй – создание приемлемого и в той или иной мере достоверного (и/или компенсаторного) образа себя и своего жизненного пути как результата авторефлексивного опыта.

Одновременно «бытие-под-собственным-взглядом» переживается как акт индивидуальной свободы и составляет часть процессов внутреннего моделирования и экспериментирования, позволяющих осуществлять целеполагание, а впоследствии воплощать их результаты в поступки и деяния. В этом плане автобиографирование может быть в перспективе рассмотрено как значимый аспект управления личностью процессами собственной жизни (самоорганизации) и – шире – как элемент саморегуляции.

М. Хайдеггер (2013), обсуждая идею Dasein («здесь-существование», «вот-существование»), выделив в нем два противоположных модуса бытия или, иначе, две разные формы экзистирования субъекта – eigene (аутентичную, собственную, свою, принадлежащую только себе и, в конечном итоге, – свободную) и uneigene (неаутентичную, неподлинную, отчужденную от смыслов существования конкретного субъекта). По большей части субъект пребывает в неаутентичном существовании, постоянно стремясь воплотиться, проявиться в аутентичном. В «бытии-под-собственным-взглядом» осуществляется осознание, что разные экзистенциалы (одиночество, ответственность, счастье, долг, вера, призвание и т. д.) могут выступать для конкретной личности либо как аутентичные, либо как неаутентичные в пределах обеих форм экзистирования.

Рассмотрим это на примере переживания одиночества, которое может осознаваться либо как конгруэнтное личности состояние, либо как некомфортное, отягощающее переживание ею внутреннего благополучия.

Из регистра неаутентичного существования, требующего от субъекта общительности, построения социальных связей и пр. как социально желательных характеристик, одиночество может восприниматься как вполне аутентичное состояние: «мне приходится жить не своей жизнью, ну что ж, мир – театр, и я играю в нем положенную роль, но мое одиночество – моя защита от людей, и оно меня не тяготит». В процессах автобиографирования мы наверняка встретим сюжеты «одиночества в толпе», «усталости от людей», «удовольствия побыть одному» и т. п.

Однако в режиме аутентичности, ориентированном на потребность в близком, в Другом, осознанные факты одиночества, невостребованности, отсутствия желаемого количества значимых эмоциональных связей могут казаться личности неаутентичными: «я остро жажду совместности, но я одинок, и это ранит меня». Возможно, в этом случае при автобиографировании, всячески стремясь опровергнуть, оттолкнуть от себя факт атрибуции одиночества своей личности, субъект компенсаторно будет «вычеркивать» его из личных историй, представляя себя как коммуникабельного человека, пребывающего в гуще социальных отношений («вам кажется, что я одинок, а я просто избирателен»). Автобиографирование здесь явит себя как психологический механизм защиты личности, и в рассказываемых историях будут совершаться подмены, выдуманные вставки, призванные утаить от слушателя отвергаемый факт одиночества. Тем самым нарративный продукт будет удалять личность от собственной подлинности, хотя и приближать личность к слушателям и к той социальной норме, которой субъект считает необходимым следовать («быть одиноким – плохо, позорно»).