Страница 8 из 16
Жизнь невестки, по малорусским песням, настоящая каторга:
У малороссов Волынской губернии есть одна поговорка, очень характерная. «А хто воды принесе? Невистка. А кого бьют? Невистку. А за що бьют? За то, що невистка».
Независимо от этих неприязненных отношений к невестке родичей её мужа, она страдала в особенности от той личности, которая, в качестве семейного главы или родоначальника, властвовала над её мужем. Мы говорим о родовом нраве первой ночи, следы которого в древнерусской жизни указал ещё Эверс в своих исследованиях. Ольга первая, кажется, начала уничтожать это право, заменяя его данью, известною под именами: «куничной, свадебной, новалешной, новоженной, повенечной». Общины, постепенно избавляясь от натурального характера этой повинности, ежегодно уплачивали, по выражению былины, «с молодиц повенечное, со девиц повалешное». Обычай, в силу которого домовладыка или родоначальник пользовался первой ночью невесты, приведённой подвластным ему женихом, отчасти до сих пор удерживается во многих местностях России в форме снохачества. У задунайских и адриатических славян мы также находим следы его в том свадебном обряде, по которому выбранный из жениховой родни деверь, после венчания, три ночи спит в одной комнате с невестой; после того только жених вступает в свои супружеские права. Наконец на это родовое право брачного предвкушения указывает и Нестор, говоря о тех славянских племенах, которые, в противоположность полянам, не имели «стыденья к снохам своим и к сёстрам, к матерям и отцам своим, к свекровям и деверям».
Но после падения этих кровосмесительных порядков, частью оставшихся только в родовом праве предвкушения и в снохачестве, как в половом, так и во всех других отношениях, главным и непосредственным владыкою жены был муж. Власть его была или, по крайней мере, стремилась быть столь же абсолютною, как и власть отца. Ещё жених облекался званием родоначальника и был действительным князем по отношению к своей невесте и будущему потомству.[14] Рабское положение жены выражалось во многих обрядах, до сих пор уцелевших в свадебных церемониях простонародья. Жених после венчания получал плеть от отца невесты и трижды бил ею новобрачную в знак своей власти над нею. Самая плеть называлась державою. Унизительный обряд разувания жениха невестою при брачном ложе, причём в одном сапоге новобрачного лежали деньги, а в другом плётка, – этот обряд, существующей до сих пор и у русских, и у инородцев финского племени, и у галицийских русинов, имеет тысячелетнюю древность и служит выражением вполне рабской покорности жены своему властителю. Жена прежде всего должна быть пассивным орудием, удовлетворяющими похоть мужа и производящею потомство. Самое слово жена, по-санскритски джема, собственно значить рождающая, от джан – рождать. Затем жена – работница или, по позднейшему выражению, хозяйка семьи, верховным повелителем которой является её муж. Она – собственность мужа и последний тщеславится ею точно так же, как какою-нибудь дорогою вещью. Герои наших эпических песен нередко, подгуляв на весёлом пиру, начинают превозноситься друг перед другом разным своим имуществом –
В качестве абсолютного владыки, власть которого основана на факте захвата или покупки, во всяком случае на праве собственности, муж стремится быть господином не только тела, но и души своей жены. Её мысли, чувствования, её любовь во что бы то ни стало должны принадлежать одному ему, как законному хозяину. Поэтому-то девушки у славян ходили с непокрытою головою, так, чтобы всякий мог видеть их; когда же девушка делалась невестою, когда, следовательно, переходила в исключительную собственность одного мужчины, то жених набрасывал ей покрывало на голову, которое имело одно и то же значение с восточною чадрой. Вместе с тем, уже в первичную эпоху русской истории, мы видим начатки основанного на ревности гаремного заключения женщин в теремах. Несмотря на половую свободу, которою отличалась древнеславянская жизнь, мы находим в ней нередко самые варварские проявления мужниной ревности, основанной, впрочем, – как это бывает у всех полудиких народов, – не столько на чувстве оскорблённой любви, сколько на уязвлённом самолюбии самодура-деспота. Подобно Дунаю, который убивает свою беременную жену за то только, что она унизила его перед богатырями, показав своё превосходство над ним в стрельбе из лука, древние патриархалы и в половой измене видели ничто иное, как безчестье себе. Они нередко мстили за него ужасною смертью изменницы, и славянские легенды передают нам страшную картину казни несчастных жён, которые, будучи привязаны за ноги к хвосту дикой лошади, размыкиваются ею по полю. Вот, напр., как. поступает былинный богатырь с своей женой, увезённой царём Афромеем:
Само собою понятно, что у наших предков, как и у всех народов, мужчина, предписывая женщине строгие правила половой рабской нравственности, не только избавлял самого себя от обязанности следовать им, но даже присваивал себе привилегию легальной развращённости, встречавшей оппозицию только в одной женщине, которая, в видах улучшения своей семейной жизни, всегда во имя моногамии борется против наложничества и многожёнства. Многожёнство у славян было в большом ходу. У Мечислава I было 7 жён, у Братислава поморского – 5 жён и 24 наложницы, у нашего Владимира – 6 жён и 800 наложниц; обыкновенные смертные, по Нестору, имели но две и по три жены, а но свидетельству Казвини, по двадцати и более. «В каждом доме», – говорит Ибн-Фоцлан о руссах, виденных им на Волге, – «живёт человек по десяти и по двадцати. Каждый из них имеет свою кровать, на которой сидит со своими девушками и красавицами. Во дворце царя руссов живёт 400 храбрейших и преданных ему мужей; каждый из них имеет девушку, которая ему прислуживает, моет, готовит пищу и питьё, и, сверх того, другую, которая служит ему наложницей. На диване вместе с царём сидят сорок его наложниц, которых он не стыдится ласкать в присутствии своей дружины». Разврат был страшный, особенно при дворах князьков, которые, как видно из летописного рассказа о Владимире, не довольствуясь сотнями своих любовниц, силою захватывали в свой гарем каждую смазливую бабёнку или девушку. В былинах Владимир «красное солнышко» тоже нередко зарится на чужих жён, захватывает их, убивает их мужей и поощряет своих дружинников к таким же насилиям. Содержание многих жён и наложниц стоило дорого и было поэтому не для всякого возможно. Мужской похотливости в этом случае помогала лёгкость расторжения брака, против которой так сильно вооружаются первые наши вероучители и законодатели. Состарившуюся или надоевшую ему жену муж прогонял от себя и брал другую. Его в этом отношении, до развития законодательства и прочной администрации, могла ограничивать только одна боязнь родственников обесчещенной жены, да и то в том только случае, если они были достаточно сильны для того, чтобы наказать его. Развитию мужниного самовластия и жениной пассивности, кроме родового начала и византизма, о которых мы будем подробно говорить в следующих главах, немало содействовало и. то обстоятельство, что родители сплошь и рядом выдавали дочерей замуж ещё в детстве, и мужья таким образом имели полную возможность воспитывать их в понятиях и чувствованиях безответного рабства.
14
Князь значит, собственно родоначальник, поэтому новобрачные и называются князем и княгинею, как основатели нового рода или семейства.