Страница 84 из 147
– Именно поэтому, дорогой Уилл, я и пригласила вас сегодня, – произнесла Арталиэн с горящим взглядом, которым она встретилась с «королём вечера». – Прочитать журнал и проявить некоторую заинтересованность может каждый. Вы сами знаете, сколько разных людей посещает выставку, все эти ценители искусства со стажем, воздыхающие над бессмертными полотнами Арталиэн Анориме, словно это картины Рубенса, ах! Но, вы! Вы, Уилл, так посмотрели на меня с нашим открытым журналом в руках, что ошибиться было невозможно. О, нет, не праздный интерес светился в тех глазах.
– Но откуда вы... я же ещё ничего про себя не рассказал! – смутился Уилл.
– Мы тоже заметили вас в зале, но были сконфужены таким вниманием к нашему первому номеру журнала, – улыбнулся Джон.
– Благодарю вас за такое доверие, я тронут. Но хочу всё-таки поведать немного о себе, как меня и просили.
– Да-да, конечно, – Арталиэн подложила гостю угощений и подлила вина.
– Я родился вдали от этих мест, и детство моё прошло не в Рибчестере, хотя это мало что меняет. Потому как беззаботным голопузым оборванцем бегал я по лугам такого же маленького городка в глубине страны, валялся в траве, гонялся за бабочками, играл в песочнице. Это потом уже наш город застроили, а раньше там были только деревянные дома.
«О, да», – подумал Джон, вспомнив своё детство за вечным забором – дома ли, парка ли.
– Точнее, одна улица, по сторонам которой жили в этих домах, – продолжал свой рассказ Уилл. – Повзрослев, я почувствовал, что мои бывшие бойцы из голоштанной бригады стали мне чужды. Не потому что нас, как можно подумать, «определили» в разные школы, о, нет. Круг моих интересов внезапно расширился и сдвинулся в сторону от деревенских танцулек-обжималок и лихой езды на мотороллере по раздолбанной просёлочной, которая находилась в своём первозданном виде ещё с 1880-х. Проснувшись однажды утром в стоге сена, я обомлел – меня коснулся луч только что вышедшего из-за горизонта солнца. Мои товарищи ещё спали где-то рядом, в деревне было тихо, где-то далеко лаяли собаки. И вот этот луч… скользнул по щеке, заглянул в глаза, словно щипнув самое-самое и ушёл вверх. А солнечный диск поднимался над туманным горизонтом, дул лёгкий ветерок, и ветряная мельница в поле лениво вращала жерновами. Был шестой час утра. В тот майский день я изменился навсегда. Конечно, все мы ещё были пацанами лет по 16-17, но именно в тот день произошло разделение с другими ребятами, от которых раньше я, казалось, ничем не отличался: одни и те же интересы, игры, общие увлечения... В то утро я ушёл один далеко в поле и долго бродил в полном одиночестве, лежал среди трав, слушал птиц, ощущал, как тёплый ветер нежно ласкает лицо: я полностью отдавался пронзившему меня словно стрелой пониманию, пониманию того, что…
Уилл остановился на полуслове и промочил губы после длинной речи, сказанной на одном дыхании. Он видел вокруг себя внимательные глаза, наполненные участием и интересом. Был и один очень задорный взгляд, автор которого явно хотел вставить что-нибудь озорное, но не решался за видимой важностью момента. Уилл подмигнул ему и продолжил:
– Ну да что там! С тех пор прошло много лет, и на том заветном пути постиг я как радость побед, так и горечь поражений. И вот теперь я с вами, друзья! – Уилл улыбнулся чуть с грустинкой и, подняв бокал, неожиданно для всех прочитал:
Кто поднимет цветок из дорожной грязи
Поцелуем души отряхнув?
В чистый детства родник изумрудной воды
Окунёт лепестки не погнув?
Кто возьмётся его пронести чрез века
Первозданную прелесть не смяв
И посадит в земле где напоит река
Серебристым огнём засияв
И распустит цветочек свой спящий бутон
Лепестки нежно правя вширь
Вечной правды, любви и добра огнём
Освещая повсюду мир
И пускай твой цветок лишь песчинка в пустыне
Оставит навеки прекрасный он след
Ничто не сломает цветочек отныне
В саду мирозданья и прожитых лет
Взрастут семена за отцветшим страданьем
Поднимутся новые всходы и тут
Людей призывая к священным мечтаньям