Страница 126 из 147
В этот день в городе радовались. Все несли молодым родителям подарки. Вместо обычных для этого времени мешков с мукой по проходам протискивали коляски, несли охапки пелёнок, тащили найденные в брошенных магазинах детские смеси питания. Город сложно было узнать. Люди улыбались, смеялись, и со стороны можно было подумать, что здесь так происходило всегда; и словно не было никаких событий последних нескольких месяцев; город будто сбросил с плеч всю накопившуюся тяжесть.
– Странно, – размышлял про себя Джон. – Как же столь маленькое событие способно так воодушевить людей? Вероятно, это заложено в нас – в каждом человеке глубоко внутри тлеет притухший на время факел всепобеждающей жизни; рождение нового человека в наших условиях способно, оказывается, раздуть этот священный пламень!.. Надолго ли – вот в чем вопрос.
Эти и другие события подвигали Джона и Уилла собираться вместе и подолгу обсуждать их. Хотя, чаще эти обсуждения не отдавали конкретикой городской жизни, а носили общий, скорее отвлечённо-философский характер.
– Должен сказать, что частично ты был прав, Джон, – говорил Уилл, раскуривая свою завсегдашнюю трубку. Некоторым людям действительно случай помог открыть что-то в себе.
– Случай?
– Ну, ты, думаю, понял, о чем я... Но ты видел их глаза? Это что-то на грани с безумием; по крайней мере – с отчаянием.
– Уилл, ну а где ты видел искусство, созданное в обстановке пространной безмятежности?
– Да полно такого, надо тебе сказать. Сотни художников ехали уединенно жить на берег моря, чтобы живописать природу. И их произведения тоже, хочу тебя заверить, таили…
– Возможно, они уже нашли в мире некую гармонию, поймали поток и желали лишь творить. Но часто творчество – это попытка пробиться из повседневности на другую сторону.
– Угу. Пробиться через кубические километры снега в Дженкинс, например.
Джон вопросительного взглянул на собеседника.
– Я лишь о том, – продолжал Уилл, – что всё подобное творчество обусловлено. Верни их обратно к прежнему комфорту и безмятежности, они и думать забудут, что читали какие-то пламенные стихи на площади. Верни их в тепло, к телевидению, ко всяким микроволновкам и попкорну, и вся эта самодеятельность рассыплется словно...
– Ну, так любое творчество обусловлено, Уилл. Есть ли вообще в этом мире самосущее, абсолютное, не созданное, а существующее всегда? Всё от чего-то зависит или происходит. Имеет начало и...
– Так наш разговор заходит в тупик. Мы с тобой словно ролями поменялись. До катастрофы ты искал себя, а я таил в закромах старые взбалмошные стишочки и посещал собрания Союза. Но сейчас стихи – это не так важно. Погоды в мире искусства изменились, так сказать.
– А что же тогда важно? – процедил Джон. – Погоды, ха…
– Выжить, понятное дело!
– Угу. Ради чего выживать-то? Чтоб потом одни опять уткнулись в сериалы по телику, а другие снова задались «вечными» вопросами?
– Ну, я смотрю, те, «другие» ими и посейчас задаются, хм! Чехова что ли не читал? Я, Джон, думаю, что сейчас самое важное – это события вроде рождения дочери у Розы Кринсман.
– Может, ещё предложишь график ввести, по которому через каждые несколько дней будет рождаться новый человек и приносить всем столь необходимую радость, и так вплоть до следующего родившегося? – съязвил Джон. Ему и самому не нравилось его настроение, но он никак не мог с собой справиться.
Уилл не уделил внимания этой колкости и продолжал:
– Нет, ты видел, как все они встрепенулись, как радовались? Сейчас – главное выжить. И ещё с ума не сойти. Ты ведь хотел обрести смысл? Вот он, наш с тобой смысл – любой ценой противостоять полному коллапсу!
Джон задумчиво смотрел на собеседника и не находил ответа. Взгляд его слабо светился, но в нём угадывались зеленые огоньки. Они то разгорались, то затухали. Видимо, Джон хотел что-то ответить, но через несколько секунд решал, что не нужно ничего говорить. Уилл, заметив, что другу нелегко, примирительно сказал:
– Возьми лучше трубочку, право. Доброго табачку, пока он есть! – и протянул Джону дымящуюся трубку, больше напоминающую некую деталь от заводского механизма девятнадцатого века.
– Покури лучше. А то сейчас ещё к разговорам о Боге перейдём.
Джон, наконец, усмехнулся, немного сбросив оцепенение.
– Ну, бог или что там, – сказал он, – но некоторые в нашем городе явно что-то открыли в себе, в мире, или для себя... А как там это называть... Кто знает, Уилл, может всё это и происходит лишь для того, чтобы Раймонд Могли стихи начал писать. А то так и проходил бы всю жизнь в сторожах на складе у «бетонки».