Страница 5 из 10
- Никак нет, государь! Верю, что так оно и б-было, как ты говоришь! - размягченный молдавским вином, Курицын уронил на пол шапку, рванулся было подобрать, и едва не потерял равновесие, цепляясь за спинку стула. - И всем рас-скажу, как все на самом деле обст… обстоял-ло! Скажу писцам, чтоб прав-вильно записывали! Об-бещаю!
Черная на изжелта-белой стене, тень его дрожала и кривлялась, точно в театральной пантомиме, и россыпью падающих монет звенели тимпаны, и хриплые крики пирующих перебивали их. Словно на ярмарочной площади в торговый день - подумалось Владу. На многошумной торговой площади среди покупающих и продающих, торгующихся и лгущих, купцов, лицедеев и крестьян, где каждый ищет свою выгоду, и слово, вылетевшее из уст - не стоит и глотка воскресного ярмарочного воздуха…
- Ты еще многое что мне обещал, Федор. И Иоанну Васильевичу письмо мое передать, и слово замолвить за меня перед московским князем. Как бы не стерлись из памяти твои обещания за время пути до Московии… - сощурившись на зыбкое, неверное свечное пламя, Влад смотрел прямо перед собой, словно бы видел воочию - дымкие, ускользающие картины - всадников на быстроногих конях, скачущих через Валахию и Трансильванию, молдавские земли и земли литовских князей, через поля, заросшие ковыльной травою и шумящие реки, через пекущие солнцем дни и холодные, стылые ночи - в далекое княжество Московское, к царю Иоанну, могущественному северному соседу, союз с которым даст ему силы в борьбе против осман… если только слова посольского дьяка Федора Курицына весят поболее слов ушлых ярмарочных зазывал.
На это ему оставалось лишь надеяться.
4
Лето 6997-е от сотворения мира
Солнцем прокаленная пыль забивалась в ноздри, назойливо лезла в глаза. Дорога, утоптанная тысячами ног до каменно-жесткой твердости, поднималась наверх, в гору, и, изогнувшись к вершине, падала вниз - к подножию широких ворот, неприступных ворот крепости Килии.
- … а храм Николы Чудотворца они разрушили, и первым делом - на обломках его служили службу ихнему поганскому богу, а после - мечеть поставили, нехристи! - закутанный в белоснежный тюрбан по самые брови, он поднимался в гору чуть поодаль от Влада, высокий, на полголовы выше, грузный казак. Стянутая с убитых османская одежка трещала на нем по швам, яловые остроносые сапоги жалостно поскрипывали при каждом шаге. - Церкви же наши, ежели православные ставить их захотят, разрешили поганые строить не выше, чем всадник на лошади с копьем. Будь воля моя - вбил бы султана этого по самую маковку в землю… чтоб псы на него справляли свою песью нужду!
- Га-га-га! - грохнули спутники его, укутанные в те же тюрбаны и кафтаны, местами подранные, местами - с задубевшими кровяными потеками. - Любо слушать тебя, Грицко, ой, любо! А что ты нам скажешь, Володимер? Что ты с султаном бы сделал, ежели бы с войском изловил?
- Сначала изловил бы, потом уже думал, - хмыкнул Влад, широким вышитым рукавом промокая пот, обильно струящийся из-под тюрбана, - султана поймать - это вам не медведя в лесу на рогатину, он похитрее будет. Лет тридцать назад, как сейчас помню - стоял я в султанском шатре, и была у меня в руках острая сабля, и занес я ее над спящим в этом шатре в богатых одеждах, и отсек ему голову, и к войску наутро пришел, сказав им, что прикончил султана… - он замолчал, хитро поглядывая на казаков.
- И? И что дальше-то было, Володимер? - не выдержал Грицко. - Убил ты таки султана, али нет?
- Там был слуга его, переодетый в султанский наряд, дабы сбить противника с толку, - без тени насмешки произнес Влад, - его-то я и убил. Так что не будьте самонадеянными, други, и помните об осмотрительности, будучи на султанской земле.
В молчании небольшой отряд его двигался дальше, пока не уперся в крепостные ворота. Окликнувшим часовым Влад сунул в лицо помятую грамоту, где витиеватыми турецкими письменами писалось, что он и его отряд, доблестные янычары под руководством Селим-бея, приказом присланы на подмогу диздару Килии, с трех сторон осажденной войсками валашского и молдавского господаря. Грамота была подлинная - Влад вынул ее из-за пазухи мертвого Селим-бея не далее чем пол дня назад, стараясь не выпачкать кровью, потом - раздев мертвецов, над лицами которых уже начинали кружиться мухи, казаки сбросили трупы в Дунай, пенистыми волнами своими навеки укрывшими тайну сгинувшего отряда.
- Селим-бей… вишь ты! - шепотом произнес Грицко, едва, минуя враз поскучневшую охрану, отряд свернул от ворот, пушками ощетинившихся ясной дунайской воде, на одну из полутора сотен улиц внешней крепости и двинулся в сторону Цитадели. - Хотя, не знай я, что ты воевода христианский - сам бы от поганого не отличил!
Багряно-красная, сбоку нависала Кызыл-кале - башня из кирпича, над круглой головою ее проплывали беспечные облака в ажурно-белых кудряшках. Как кровью вымазана - подумалось Владу. Кровью венгров и генуэзцев, валахов и молдаван, осман и степных казаков, всех тех, кто терял ее и завоевывал снова, отстраивал и разрушал, молился и проклинал, предавал и грабил - под сенью этих твердокаменных стен. Сколько ее пролилось, этой крови - и сколько прольется еще…
Солнцем вызолоченные ворота в Цитадель, с куда более бдительной стражей, они прошли так же легко, скользнули, как нож сквозь масло, в самое сердце Килии - ее внутренний двор, с казармами гарнизона, складами и арсеналом, домами муфтия, кадия и диздара. Шалея от собственного безрассудства, толклись среди узких улочек, муравьино кишащих янычарами в одеждах, неотличимых от тех, что имели они на своих плечах, ждали, изнемогая от нетерпения - пока по-летнему жаркие, густые сумерки не перевалили за городские стены, не взяли в осаду светящиеся окна домов.
- …открыл же ворота поганым Бартоломью, главный мытарь Килии, по прозвищу Рукастый - настолько жадный был, что вечно ему золота не хватало! - вполголоса рассказывал Грицко. - Так и пала Килия, а вслед за ней - Белокрепость, и стали нехристи хозяйничать в нашем крае, и взвыли под ними честные христиане! И выслал тогда Володимер посла своего московскому князю, мол, помоги, батюшка-князь! И князь московский…
- Дал золота достаточно, чтобы снарядить поход против султана, - закончил за него Влад, - да обещал и впредь помогать, стоять крепко за веру христианскую. Выходит, сильнее вера его, чем у прочих монархов.
- А может - и мошна потолще! - хмыкнул Грицко под одобрительный гогот сотоварищей. - Вот лишку-то и скинул. Был я в Киеве златоглавом, бывал и в Москве-матушке, так Москва-то побогаче будет, есть-пить там казаку послаще! Как сейчас помню…
- Тш-ш, пришли! - Влад махнул рукою, оборвав болтовню. Ворота в Цитадель, четкие, будто бы прорисованные в черном, беззвездном небе над ней, охранялись четверкою часовых. Бесшумными ночными тенями казаки скользнули вперед, обнажая клинки, надвое рассекая крики, рвущиеся разом из четырех гортаней. Путь вперед был свободен - вдоль запутанных улочек крепости, мимо башен, подпирающих головами своими угольно-черное небо, мимо щерящихся бойницами крепостных стен - туда, к дунайским воротам Килии, еще не проснувшейся, сонно дышащей Килии, обложенной войсками с суши и с воды… Спать ей оставалось недолго.
- Дальше вы уж без меня, братушки, - на подходе к воротам Грицко вдруг осел, сжимая пятернею живот. Из-под пальцев сочилось темно-густое, стекающее наземь по расписным шароварам, усиливающееся - с каждым вздохом, с каждым всхрипом, вылетающим из страдальчески скривившегося Грицкова рта. - Успел меня таки ножом пырнуть нехристь, а я не сразу и понял, что деется… Может, оклеймаюсь еще…
- Если выживешь, получишь двойную долю, - стягивая кушак на животе Грицко неким подобием повязки, выронил Влад, - я не обижаю своих людей, а ты, считай, сейчас у меня на службе.
- Можно подумать, я токмо ради золота все это затеял… - Грицко сплюнул наземь тягучей красной слюной. - У меня же - жонка, дочери в крепости были… пять лет назад… в каком их теперь серале искать… Лучше поганым жару задайте… двойную порцию…