Ниоткуда с любовью

Задумчиво Полина постучала костяшками пальцев друг об друга.

- Я так надеялась на шкатулку… — непонятно протянула она, но старик неожиданно понимающе улыбнулся. — А впрочем, я не опущу руки. Я попробую опросить еще кого-то. Должен же быть хотя бы еще один человек в этом мире, который знает ответ на этот вопрос.

- Попробуй. Попробуй. — Покачал мастер головой. — Но больше меня не знает никто.

Орешину это удивило.

- С чего вы так уверены в этом?

- Просто я самый старый. Я старейший житель этого города — я же тебе уже говорил об этом. Я знаю слишком много — быть может, поэтому не произвожу такого впечатления. У скольких бы мастеров ты ни побывала, с их помощью шкатулку тебе не починить!

Яков Петрович сказал это, как отрезал, но где же ему было знать, что это вызовет лишь обратную послушанию реакцию у несносной девчонки Полины Орешиной. Ах, ей бы посмотреть сейчас внимательнее на старика, прислушаться бы к его словам, особенно к последнему предложению, но!.. Но кто из нас кого слушает — в конце концов. Люди взрослые и взрослеющие — совершенно отличаются друг от друга, и именно тем, что первые готовы прислушаться к мнению других, а вторые не готовы слушать кого-либо еще, кроме себя.

Полина была на пути к первым, но лишь на пути… Поэтому она покачала головой, нетерпеливо взяла шкатулку с лавки и засунула в сумку. И упрямо посмотрела старику в глаза. Он улыбался и этим еще больше разозлил ее.

— Починю. Еще как починю.

Она пересекла магазинчик и у самого входа проговорила:

— Извините.

А потом раздался чистый звон колокольчика, и дверь за Полиной захлопнулась.

И вот сейчас она ходила из угла в угол по огромной квартире Красовского и негодовала по поводу шкатулку.

— Знаешь, — сказал ей ее крестный, — оставь ее у меня, а попробую выяснить что-нибудь о ее производстве.

Пробить по своим каналам.

— Ну понятно, — вздохнула Полли. — У известного архитектора намного больше связей.

— Вот именно, — с непроницаемым лицом ответил Красовский.

Полина вздохнула. Только сейчас, рассказав наконец всю историю, она смогла оглядеться по сторонам и начала замечать хоть что-то кроме драгоценной шкатулки, с которой за последние дни срослась.

— Кстати, это странно, что ты сидишь дома в воскресный вечер.

— А где я должен быть? — почему-то разозлился известнейший архитектор.

— Ну не знаю, у тебя же есть барышня вроде бы. Та самая, что старше меня на полгода! — ехидно закончила она.

— Полли! — осадил ее крестный и спокойно добавил: — Мы расстались.

— Расстались?! Когда?

— Позавчера, — нехотя ответил Красовский.

— Но почему?

— По кочану. Чай будешь?

— Ага, уходим от темы, закатываем глаза, сердимся без повода… Надоела тебе бедная девочка, и ты избавился от нее каким-то особо грубым способом, после которого тебя можно только ненавидеть?

— Пойду все же сделаю чаю, — сказал в отчаянии Красовский и отправился на кухню. Он не стал по обыкновению шутить на эту тему вместе с Полькой, и племянницу это насторожило. Она решила насесть на Красовского за чаем. Она подошла к шкатулке, стоящей на столе. Чем больше она смотрела на нее, тем больше та притягивала взгляд. Было в ней что-то такое, что говорило о ее ценности. Шкатулка не была похожа на своих современных сестер, изготовленных в массовом количестве. Она была тяжелой, выглядела так, что сразу было понятно, что ей очень много лет. И Полина сомневалась, что так уж просто отыскать точно такую же шкатулку, как эта. Крышка сверху откидывалась, и появлялись фигурки. Старинный механизм заставлял их кружиться на одном месте под мелодию. Странно, но в детстве они с сестрой часто напевали ее, мелодия крутилась в голове, как навязчивый попсовый хит. Но когда шкатулка сломалась, мелодия начисто выветрилась из Полининой памяти, как будто ее никогда и не было в ее голове.

Сейчас Полина все бы отдала за возможность еще разок ее услышать и пропеть самой. Вот если бы вернуться в детство хоть на мгновение! Тогда она заставляла Жанну и Филиппа танцевать снова и снова, снова и снова. А в нижних ящичках шкатулки они любили прятать друг для друга разные секретики и записочки. Интересно, не осталось ли там чего-то подобного с детства?

Полина даже улыбнулась, подумав, что было бы забавно найти какой-то секрет много лет спустя. Она потянула за маленькую ручку. Ящик выдвинулся, но он был пуст. Ну конечно, это была очень наивная мысль, в детстве они не упускали возможности распотрошить все тайники, едва те появлялись. Орешина усмехнулась и потянула за вторую ручку. Второй ящик выдвинулся быстрее, чем первый и, к своему удивлению, Полина обнаружила там маленькую, свернутую записку. Она вытащила ее и тут поняла, что что-то тут не так.

Она быстро встала на ноги и развернула листок. И тут же узнала почерк Нины. Почерк взрослой Нины. Перед глазами вдруг все поплыло.

— Орешина, ты чего притихла? Строишь планы по выносу моего мозга? — Олег показался на пороге комнаты, и Полина тут же, сама не зная почему, сунула записку себе в карман.

— Слушай, я тут вспомнила. Мне надо… надо домой. Материал писать в газету. Я совсем обо всем забыла с этой шкатулкой.

— Так давай чай попьем, и я тебя отвезу.

— О, нет, мы же будем его три часа пить. А потом я соберусь только к полуночи… Я лучше пойду.

Мгновение Олег смотрел на нее, потом вздохнул.

— Ну как хочешь. Значит, вынесешь мне мозг в другой раз.

— Вот именно. — Полина была так взбудоражена, что не заметила странности в поведении Олега. В другой раз он бы обязательно задержал ее, докопался до сути ее внезапного побега, удержал бы у себя, и они бы смотрели допоздна фильмы и ели всякую гадость. Но не сегодня.

Сегодня она сбежала, а он ее не остановил. Закрыв за ней дверь, он пошел на кухню — убрать со стола чашки, тщательно помыл одну тарелку, лежащую в раковине, а затем задумался, чем заняться. Ехать никуда не хотелось.

И тут раздался звонок в дверь. Это могла быть только Маша. Он знал, что она собирается заехать за вещами, но, сам не зная, почему, надеялся, что она забудет. Или что она приедет в тот момент, когда у него будет Полина.

Если бы была Полина, все было бы естественнее и проще? Это вряд ли.

Маша была вполне обычной, всегдашней, родной Машей, но уже не его. Она смотрела ровно и спокойно и пришла лишь забрать вещи, а не умолять его все забыть и начать сначала. Интересно, он действительно этого ждал? Или надеялся, что это произойдет, чтобы можно было язвительно и высокомерно ей отказать?

Господи, какой дурак…

— Проходи, — сказал этот «дурак».

— Я сейчас все быстро соберу.

— Я собрал все еще утром, — спокойно сказал он. — У меня было свободное время. Сейчас, подожди.

Она прошла в большую комнату, а он ушел в спальню. Ее вещи — это было сильно сказано. Парочка свитеров, один пиджак — с тех дней, когда она оставалась у него на выходные, расческа в ванной и запасная зубная щетка, один блокнот в толстом переплете и маленький серебряный браслет, который упал с ее запястья ночью, а они очень смешно искали его по всей квартире. Олег потом нашел его, но она так и забыла про него.

Маша вспомнила про поиски этого браслета и улыбнулась. Ее позабавили эти воспоминания, которые накопились всего за один месяц, и эти несколько вещей теперь всегда для нее будут ассоциироваться с этим простым и вместе с тем очень сложным месяцем, который так много изменил для нее.

Сурминой вдруг стало очень грустно. Она отвернулась от окна, за которым очень быстро сгустилась ночь, а свет с улиц переместился в сотни маленьких окон домов. Олег что-то долго не возвращался. Она хотела бы покинуть эту квартиру и не возвращаться сюда никак иначе, чем в своих снах. И вдруг на столе Маша заметила шкатулку, которой не было там прежде.