Ниоткуда с любовью

* * *

Это уже потом она все-таки поняла, что это он, а сначала не понимала. Ну парень и парень, каких много, симпатичный, лицо худое скуластое, глаза темные внимательные, из-под шляпы моднющей, в духе гангстеров, на лоб спадали пряди черных прямых волос. Он стоял за барной стойкой, принимал заказы, смешивал коктейли, наливал пиво, шутил с официанткой и ничем не отличался от прочих барменов. Но Полину словно что-то толкнуло в плечо, когда она проходила мимо, и она обернулась. Раз, потом другой, третий. Опомнилась, только сев за большой стол, за которым уже сидели ребята. Но он ей все не давал покоя. Как забытое воспоминание, от которого остался только хвостик, который ты изо всех сил хочешь размотать, но не можешь за него ухватиться. Ей казалось, что парень уже заметил, что она за ним наблюдает, периодически вскидывая голову. Но когда она посмотрела прямо на него, она поняла, что бармен ее не видит — свет бил ему в глаза, лишая возможности наблюдать за их столиком, хотя они сидели почти в центре.

…Полина бродила по городу несколько часов, бесцельно блуждая по знакомым шумным проспектам и неприметным дворам, пока не очутилась возле одной из популярнейших кафешек города — Мекки студентов и молодежи, стилизованной под американский бар. Внутри было шумно и весело — периодически кто-нибудь выходил в предбанник покурить, и тогда музыка долетала до ушей Полины, долго не решавшейся войти внутрь. Ей не хотелось встретиться с кем-нибудь из знакомых.

На самом деле, она просто решалась. Решалась увидеть одного своего вполне определенного знакомого. Письмо от Нины, лежавшее сейчас в кармане ее пальто, давило одним своим невесомым присутствием. Полли боролась с собой, но все было напрасно — она уже будто и не могла не следовать содержавшимся в письме советам. Разбуженные воспоминания не давали покоя. И ноги все-таки привели ее сюда, как она не пыталась увести их в другую сторону.

Наконец, она не выдержала. Когда некий подвыпивший молодой человек, едва ли не мешком вывалился наружу из предбанника, Полли схватилась за открытую им дверь и скорее шагнула внутрь, чтобы не успеть передумать.

Музыка сразу стала громче, девушка-администратор вскочила с места и предсказуемо улыбнулась Полине.

— Добрый вечер, — пропела она. — Хотите присесть за столик или к бару?

— Бар, — коротко откликнулась Полина, и администратор сделала несколько шагов, указывая ей направление. Бар был сразу за углом, и Полина знала, куда идти.

Народу в этот вечер было много. Столики забиты практически до отказа, да и места возле барной стойки тоже не пустовали. Но все же Полине удалось выкроить для себя одно, и она села на вертящийся стул с самого края барной стойки.

С самого начала вечера ощущавший непонятную тревогу Родион, увидев Полину, подумал, что предчувствия его не обманули. Он не хотел подходить к ней, но не подойти было нельзя, как и нельзя было делать вид, что они не знают друг друга.

— Что вам подать? — поинтересовался он.

— Капучино, — откликнулась она и подняла глаза от барной стойки. — Привет.

— Привет, — сказал он и ушёл к кофемашине.

— Родион, мне нужно с тобой поговорить, — сказала она, когда он вернулся и поставил перед ней чашку.

— Родион? — насмешливо заметил он, своим фирменным движением приподнимая одну бровь. Он был очень своим в этом месте — черная рубашка и черные брюки, черная шляпа, темная челка падает на лоб, глаза блестят. Она отвела взгляд.

— Да.

— Мне нужно работать, сегодня большой наплыв.

Она пожала плечами.

— Я готова ждать.

Он ушел от нее в другой конец бара, метался между посетителями, принимал заказы, смешивал коктейли, передавал заказы в зал, а Полина всё сидела на том же стуле, медленно потягивая остывший капучино. Прошёл час, два, два с половиной, периодически Родион забывал о ней, затем вспоминал снова, но остановить взгляд на ней было некогда.

Наконец, зал начал редеть, количество посетителей возле барной стойки стремительно уменьшалось, пока, наконец не осталась парочка с одной стороны и Полина с другой.

— Ты знаешь, который час? — поинтересовался Родион, подходя к Полине.

— Почти час ночи, — сказала она, кладя свой телефон на барную стойку.

— Зачем ты ждала меня все это время?

— Я же сказала, хотела поговорить.

— Очень странное ты для этого выбрала время и место, не находишь? Не легче ли было…

— Не легче, — бросила она, не дав ему договорить.

— Хорошо, но о чём? Что такого мы не дообсуждали? Мой спектакль, в котором я сыграл весьма посредственно, или что?

— Прости, что с тобой так разговаривала.

— После спектакля? — не понял он.

— Когда ты принёс мне письмо Нины. И когда вытащил меня из Затерянной Бухты.

— О, — сказал он.

— Надеюсь, ты понимаешь, что в театре с такими разговорами к тебе как-то не подкатишь, о, Господин Великий Актер, Родион Расков! — язвительно закончила Полина.

— Намекаешь, что я надменный и высокомерный?

— Намекаю, что ты такой и есть.

— Ты меня не знаешь, — начиная злиться, заметил он.

— Знала когда-то одного мальчика, которого звали Рудиком и который терпеть не мог, когда его так называли.

— Этого мальчика давно уже нет. Но ты почему-то не хочешь этого понимать.

— Он есть, но где-то глубоко в тебе, Расков. Просто ты старательно от него отказываешься. Я его вижу, а другие нет. Так что ты можешь надеть сколько угодно масок…

— Я не притворяюсь!

— А твои однокурсники знают твое второе имя? Твою настоящую фамилию?

— Это моя настоящая фамилия. Паспорт показать?

— Не утруждайся. Ох… — Она вздохнула. — Я же пришла сюда не ссориться, а мириться.

— Это заметно, — с сарказмом ответил он и ушел рассчитать парочку на другом конце бара.

— Я не хочу больше ссориться, — сказала она, когда он снова оказался в пределах видимости. — Я серьезно. Мы же не враги.

— Я согласен, — помолчав, признал он. — То, что мы перестали быть друзьями, не делает нас врагами. Просто мы договорились…

— Не видеться, — закончила она за него. — Я не знаю, как так вышло. Нам удавалось сохранять это обещание вплоть до прошлого года. — До декабря.

— Когда ты пришла сюда с друзьями.

— Да, я знала, что ты меня видел.

Они помолчали.

— Чтобы не ссориться, ты должен пообещать не нападать на меня во время моих приходов к вам. Я просто делаю свою работу.

— Принято.

Они помолчали.

— Значит, договор? — спросила она и подала ему руку. Он помедлил, но все же протянул свою для рукопожатия. Ощутив ее пальцы в своей ладони, он вдруг сжал их, удерживая.

— Так все-таки, почему? — он по-прежнему не понимал, что заставило ее прийти сюда.

— Лучше не спрашивай, — она помотала головой, но потом всё же сказала. — Это всё Нина.

— Она не появилась.

— Нет.

Расков проницательно посмотрел на неё.

— Она появится.

— Не знаю, — сказала Полина, вставая. — В любом случае, это совсем не важно.

Закрытая наглухо на сто замков, Полина заключила перемирие, но она не обещала своего доверия. Никому.

VIII

— Олег… что-то случилось? — Маша вышла на кухню из темной спальни и зажмурилась от яркого света, ударившего в глаза.

Красовский обернулся к ней. Взгляд его блуждал по кухне, мысли были явно где-то далеко.

— Нет. Все в порядке. Ты чего вскочила? Иди, ложись.

— А ты? — осторожно спросила Маша.

— Сейчас, покурю и приду, — Красовский поставил чайник на плиту и сел на стул, вытягивая длинные ноги, обтянутые джинсами.

Маша не сдвинулась с места.

Она проснулась от того, что Олег орал на кого-то по телефону. Она не обнаружила Красовского рядом с собой и вскочила, подумав, что что-то случилось.

— Нет, Вика, я не хочу с ней разговаривать!.. И да, мне плевать, что она моя мать! — слышала она, проходя по темному коридору. Когда она вошла в кухню, разговор уже был окончен, но Сурминой он все не давал покоя. Она никогда не видела Олега таким растерянным и выбитым из колеи. И никогда не слышала, чтобы он рассказывал о ком-то из родителей. Как-то Лена что-то ляпнула ей, что Красовский воспитывался в детдоме. Смотрела она при этом так насмешливо, что не оставалось сомнения — она прекрасно знала, что Маша не в курсе истории детства Олега, и это чрезвычайно веселило ее. Ведь это значило, что отношения у них были не настолько близкие, какими, по сути, должны быть.