Ниоткуда с любовью

А Маше до той минуты казалось, что в этом нет ничего странного — ведь они только начали встречаться, плюс ко всему, оба были достаточно закрытыми и сразу это измениться не могло. У Сурминой просто духу бы не хватило начать о чем-то спрашивать Красовского.

До этой ночи, когда она сама слышала то, о чем невозможно было бы не спросить.

— Олег, что произошло? — осторожно спросила она, продолжая стоять в дверях. — Прости, я слышала про твою… маму.

— Маш, это неважно. Ясно? — откликнулся Красовский. Потом взглянул на Машу и взгляд его смягчился. — Извини, ты здесь не при чем.

— А кто причем?

Внутренний голос вопил на все лады, чтобы она замолчала, но словно какой-то бес тянул ее за язык.

— Давай оставим эту тему? — попросил Красовский. — Я просто не очень хочу об этом разговаривать.

Она продолжала смотреть на него, и тогда он добавил:

— Со мной все в порядке.

Она усмехнулась.

— Не сомневаюсь в этом, — она повернулась и ушла в комнату. До этой минуты ее ни капли не трогало то, что он не хочет рассказывать о себе. А сейчас ей казалось, что он делает это намеренно — она временный эпизод в его жизни, скоро они расстанутся, а потому эта информация ей ни к чему.

Она лежала в темноте пустой спальни, смотрела в потолок и думала о том, что по сути ничего не произошло, он по-прежнему не обязан был с ней чем-то делиться, ведь и она не хотела быть с ним откровенной. Какие бы чувства она ни испытывала к нему.

А какие чувства она испытывала?

Немного позже он выключил свет на кухне и пришел в спальню, и залез к ней под огромное теплое одеяло, и обнял, и уткнулся шею.

— Маш… — прошептал он. Она не ответила.

Он повернулся на спину, отпустив ее, и закрыл глаза. Но образы в голове преследовали его, он открыл глаза и бесцельно уставился в потолок, как и Маша некоторое время назад.

Он знал, что не уснет.

* * *

У Олега Красовского, как и у любого другого человека, конечно же, были родители. Только Олег их не знал. Все, что он помнил из своего детства — старый дом, в котором он жил с бабушкой и сестрой, и запахи, которые этот самый дом окружали. Запахи были повсюду. Они притягивали его внимание, служили маяком, путеводной звездой, которая вела его по той или иной дороге. Он знал наизусть запахи дома, запахи каждого кустика, каждого дерева, растущего в их саду. Он знал, как пахнет весна, как — осень, а как зима, и всегда с нетерпением ждал их приближения.

Он знал, когда нужно было срочно бежать домой — когда с треском распахивались окна, и из больших комнат тянуло запахом лекарств. Тогда он знал, даже несмотря на то, что ему хотелось удрать подальше от дома, что бабушка снова болеет. У нее снова болит сердце.

А однажды он узнал запах «чужого». Чужих людей, открывших калитку и прошедших во двор дома с таким видом, как будто они имели на это полное право. Позже Олег узнал — они и правда имели. Это были его мать и ее муж.

Но… не взирая на все их полные и неполные права, не взирая на Вику, которая была старше, а потому прекрасно помнила их, и кинулась к ним, едва заприметив в саду — не взирая на все это, Олег с самого начала понял, что они — чужие. Их запах чужой, их улыбки фальшивы, они были чужими людьми — всегда ими были и всегда будут.

Он наотрез отказался поехать с ними, он остался с бабушкой. Его упрашивали, уговаривали, угрожали, запугивали, грозили, молили, но он остался с бабушкой. Он был дома, и уже тогда понимал, что другого у него не будет. А однажды утром запахи подсказали ему, что и этого единственного места на земле, где он был счастлив, уже скоро может не быть. Обоняние обострилось до предела.

Однажды утром бабушки не стало.

И тогда на пороге возникло множество людей, которым было что-то нужно от него. Олег сидел на скамейке, в углу сада, сжавшись в комок, и отказывался разговаривать. Он отказывался разговаривать и в этот день, и в следующий, и в следующий после него. И потом, среди голых серых стен и детей в одинаково-блеклых одежках он все еще не хотел разговаривать. А потом они нашли его.

Родители. Они появились на пороге детского дома, и Олег, сжав кулаки, неожиданно расплакался, в первый и в последний раз за много лет. Они появились внезапно, когда он уже и не думал их увидеть. Несмотря на то, что он отказывался говорить и называть свое имя, родители все же нашли его. Но мальчик не хотел идти с ними. Дома больше не было, а эти двое, едва оказавшись не под надзором воспитателя и директора детдома, стали препираться и совсем, казалось бы, перестали обращать на него внимание.

И Олег не поехал с ними. Вика стояла, сжавшись, возле окна, и свет падал на ее кудрявые волосы. Она смотрела на него таким взглядом, что ему сразу захотелось ненавидеть ее. У него больше не было бабушки, не было дома, а родителей не было и подавно. И Вика не имела права врать, что живет хорошо или лучше, чем в старом доме, наполненном запахами детства.

И от Вики никто не отказывался в роддоме.

Матери не вернули права на него, и это радовало мальчика безмерно. Уже тогда он захотел вырасти как можно скорее, чтобы не зависеть вообще ни от кого. Ни от одного человека на этом свете.

— Олег?

Красовский потер лоб ладонью, прогоняя наваждение, и, крутанувшись в компьютерном кресле, обернулся от окна к своим заместителям, восседавшим в его кабинете. Михаил как всегда был безупречен в черном костюме и белоснежной рубашке — Красовский немного завидовал его умению носить костюмы на протяжении всего дня и оставлять их в идеальном состоянии. Лена, такая же совершенная, как и Михаил, сидела с другой стороны, и сидела с невероятным изяществом. Все, что она делала, она делала очень легко и красиво. Так всем казалось, по крайней мере.

— Да, так что там дальше?

— Мы вроде бы все обсудили уже, — приподнимая тонкую бровь, протянула Лена.

— Да не все… Меня не совсем устраивает наша медлительность… как там, кстати, господа стажеры? Давно уже пора принять решение по поводу их пребывания здесь.

Михаил пожал плечами.

— Не знаю, не знаю… Мария — девушка сообразительная, даже очень. Мне кажется, по поводу ее кандидатуры даже и думать нечего. Она отлично…

— Отлично? — презрительно хмыкнула Лена. — Знаем мы эти «отлично»! Вас, мужиков, только одно и интересует!.. И вообще, ты хочешь сказать, что Игорь работает хуже? Отличный парень к тому же единственный — попрошу заметить — из двух стажеров, кто является реальным выпускником архитектурного!

— Маша тоже выпустится через несколько лет, это не показатель, — справедливости ради заметил Олег.

— Да, но она все же будет оставаться выпускницей вечернего отделения! Вечернего!

— Я все слышу, Лен, — Красовский вздохнул. — Только ты не перегибай. Практика играет значительнейшую роль в появлении архитектора. Практика, а не дипломы. И меня сейчас интересует не их учеба, а их результативность. Выскажетесь по существу, какой объем работы Игорь и Маша выполняют.

Его замы начали обстоятельно перечислять, стараясь выделиться, в первую очередь, друг перед другом. Красовский быстро понял это и слушал одним ухом, по-прежнему оглядываясь на окно и внутренне замирая, когда слышал имя Маши. Когда он затевал все это обсуждение, он надеялся, что его замы представят ему объективную картину работы их подопечных. Объективность ему была просто необходима, особенно когда он думал о Сурминой. Он готов был взять ее сотрудником на полную ставку уже прямо сейчас и понимал, что это неправильно, потому что в большей степени на это желание повлиял тот факт, что он с Машей спит.

Вот поэтому Красовский когда-то и придумал это свое правило об отношениях со своими сотрудницами. Любые отношения мешают работе. Они ослабляют тебя и твою работоспособность. И плюс ко всему, он не мог сейчас даже решить такую мелочь, как кто из двух его стажеров больше достоин остаться в его фирме.

Он вздохнул.