В золотой долине

  С работы все-таки, как и Митрича, уволили, только по другой, нехорошей статье - без торжественных проводов. Пришлось пока сидеть дома и терпеливо выслушивать нарекания матери. Она ведь и помогла устроиться на ТЭЦ. Красивая у него была мамка. И имя у нее красивое - Мария. Да она и сейчас ничего. Конечно, поседела, лицо в морщинках, но улыбается прямо замечательно. И молодеет при этом.

  - Так ты, выходит, и с Митричем любовь крутила? - полюбопытствовал он.

  - Тебе-то зачем знать?

  - Да я к тому, что у меня еще один брат, по идее, должен быть, кроме двух, мне известных. Ну или сеструха. Как плод той любви.

  - Ах ты, бесстыдник! Надо же матери такое сказать!

  Но позже, успокоившись, признала, что Василий Дмитриевич когда-то был влюблен в нее, однако без последствий. Да он и сейчас относится к ней почтительно и смущается, как юноша.

  - А ты не смог воспользоваться. И учти, - стращала Мария Сергеевна, - больше у меня никакого блата нет.

  - На нет и суда нет. Хотя подумай. Может, еще какого-нибудь ухажера припомнишь.

  - Ах ты, негодник! - она огрела его полотенцем. - Тебе, шалопаю, жениться надо. Вон Аринка Сизова - хорошая девушка. Не в пример тебе и работает, и учится.

  - Да, знаю, мам. Но вот ее работа меня напрягает.

  - Ну, опять двадцать пять. Чему ты не рад?

  - Так секретарем в суде. Если я опять попадусь в лапы правосудия, ей же придется протокол на меня писать. Представляешь? Невесте на жениха. Жене на мужа.

  - Типун тебе на язык! Попадется он! Я тебе попадусь. А ну, глянь в зеркало и сплюнь через левое плечо!

  - Охотно, - Мишка подошел к зеркалу и внимательно посмотрел на себя. - Да и рылом я не вышел. Натуральная Квазиморда в отечественном исполнении.

  Он преувеличил. Нормальный был парень, симпатичный. Правда, общее впечатление немного портил нос - широкий такой, близкий к утиному. Он и сейчас приметил.

  - Эх, пластическую операцию бы мне сделать, - пожелал и вздохнул. - Так не на что. На сберкнижке ни копья. Хотя, - подумав, добавил он, - если б имел капиталец, то и операцию не стоило бы делать. И с таким носом признали.

  - Тебе не нос надо переделывать, а за ум не медля браться. - У нее был мягкий, грудной голос, и он млел, когда она ругалась. Если не вникать в смысл слов, то легко можно представить себе, что она, как в детстве, убаюкивает его, младшенького.

  - А ты разве не заметила? Я уже взялся за ум. Деньги начал копить, планы на будущее строить. Но, черт побери, попалась же мне бочка с пивом на пути!

  - Не поминай лукавого, - рассердилась она. - И хватит заливать! Ты так и ждал подходящего случая. Иначе - зачем деньги с собой таскал?

  - Логика у тебя железная, мама. Прямо как у следователя Антюхина. Но причина простая: меня как-то согревало, что они на кармане.

  Разговоры они вели на кухне, и мать не бездействовала: жарила или парила, накрывала на стол, а если он выражал неудовольствие пищей, то опять же шпыняла: "Лопай, что дают, тунеядец".

  В конце концов, ему это надоело, и он объявил ей, что поедет на Камчатку, устроится матросом, и, так как в океане пивных ларьков нет, то у него скопится много денег, а тогда и жениться не зазорно будет.

  - Представь себе, - размечтался он. - Явлюсь я домой в цивильном костюме, в кармане бумажник из крокодиловой кожи, в бумажнике - пачка стодолларовых купюр, через плечо гитара на алой ленте... Но нет, - тут же поправил он себя, - лучше трубу куплю. Такую, как у брательника. И по его примеру стану лабухом. А тебе, мам, куплю приличную шубу на рыбьем меху, чтобы не мерзла зимой в своей кацавейке.

  Мария Сергеевна радовалась, что сын высказывает заботу о ней. Купит или нет - неизвестно, но хоть намерение такое имеет. Убедил он мать, она согласилась субсидировать его поездку. И дело заключалось не только в Мишкином умении убеждать. Ведь ее младший сынок собрался не куда попало, а по конкретному адресу: к ее среднему сыну, самому удачливому в жизни, штурману дальнего плавания. Он проживал в Петропавловске-на-Камчатке и был состоявшимся, уважаемым человеком. Его уже давно именовали полным именем - Павлом Семеновичем.

  Вот только про Семена, отца Паши, мать ничего не рассказывала и никогда не вспоминала. Однако о среднем сыне упоминала всегда с гордостью и мечтала, чтобы ее непутевый Мишка устроился под крылом Павлуши. Но в то же время хотела, чтобы младшенький никуда не уезжал. А то, что ж ей одной. Ну, пущай на море заработает, однако свадьбу пусть сыграет здесь; а там и внуки пойдут, она понянчит, силы еще есть. И, может, в Америке больше ничего не взорвут, тогда им предоставят квартиру в новом доме. Ведь они уже тридцать лет на очереди, записали еще на ее первого мужа, Алексея. И музыкальную трубу пусть купит Мишка себе, как мечтает. Шубу-то ей не обязательно, она и так проходит. Да и что за шуба такая - на рыбьем меху?

  А музыкальный инструмент пусть приобретает. Ведь не без способностей же ее Мишка. Слухом не обижен и голосом тоже. Есть в кого! Она на ранешних гулянках так затянет русско-народную, что все замолкали, слушая ее. И Мишка раньше хорошо пел. Его даже в детский хор привлекали. Правда, оттуда вытурили. А еще он хорошо рисовал, получив несколько уроков от папеньки. В ее комнате до сих пор висит намалеванная сыном акварель "Одинокая рябина". На ней автор, как бы пожалев изображенный объект, укрыл его девичьим платком. Рябина росла за окном, Марья Сергеевна и посадила. Даже платок Мишка скопировал с материнского. Но как и почему он бросил рисование - тоже отдельная история. Получив "добро" на поездку, Мишка засобирался в дорогу. Путь предстоял не ближний, да и надвигалась осенняя непогода.

  Мать выложила на поездку сына все сбережения, еще и у сестры заняла. Вместе купили добротную куртку. И в дорогу всего настряпала, курицу сварила: кушай, сынок, не стесняйся чужих людей в поезде...

              * * *

  Вернулся Сорокин через неделю. Доложил, что во время поездки случилось два события: "Одно неприятное, а второе - ну, очень неприятное".

  - Ты у брата-то хоть был? - спросила мать.

  - Не застал, - отмахнулся Мишка, - За день до моего приезда он ушел в рейс. Да ты не переживай, мама. У него-то все нормально. Жди очередную открытку с поздравлениями и пожеланиями здоровья. Ты про мои беды послушай... С какой мне начинать? С самой худшей или которая не так шибко?

  Она молчала, лишь головой качала, и он сам выбрал последовательность, в какой подавать свои несчастья.

  Оказывается, в плавание его не взяли по причине морской болезни, о которой он раньше, бродя по асфальту, ни слухом, ни духом не подозревал. А вторая беда - ясно какая. Мать сразу приметила, что сын вернулся без куртки. Да, подтвердил он: обокрали! Она немного поплакала, выдала пару проклятий в адрес неизвестных воров, ограбивших сыночка, и устроилась на работу сторожихой, не рассчитывая больше на одну только пенсию.

  Прознав, что приятель дома, заскочил Сашок. Он возле магазина встретил Марью Сергеевну, и та по пути рассказала, какие несчастья произошли с его другом, а также поведала о морской болезни, которой, оказывается, страдал сын. Сердобольный Сашок занял у "тети Маши" стольник и прихватил с собой большую бутылку портвейна.

  Мать соорудила парням нехитрую закуску в виде яичницы, и пошла в огородик убирать урожай. После второго стакана Мишка более подробно рассказал, что с ним произошло.

  - До Хабаровска добрался нормально. Наелся до отвалу с попутчиками, завалился на полку и задремал под стук колес. А они у меня все спрашивают и спрашивают: куда, мол, черти тебя несут?

  - Попутчики, что ли, спрашивали? - уточнил Сашок.

  - Да не попутчики, а колеса. Прямо по мозгам стучали: куда едешь, куда едешь, куда едешь. И я даже засомневался: а туда ли я, в самом деле, еду и зачем. А потом в Хабаровске, одолев первую часть пути, я еще через одно испытание прошел. Надо было в аэропорт добираться - но тут, прямо на привокзальной площади, вижу, пиво продают...