В золотой долине

  Свобода - это круг нашего вращенья, к которому мы прикованы цепью. Притом что длину цепи мы определяем сами - так сказал Заратустра (а может, и не он).

Прудков Владимир

Прудков Владимир

В золотой долине

  Вокруг сияли сотни ярко-желтых солнышек золотого шара, а на безоблачном небе склонялось к горизонту одно-единственное уссурийское солнце. Его лучи дотягивались до голых плеч Мишки Сорокина и ласково, не припекая, согревали. Из открытого окна кухни было слышно, как скворчит на сковородке масло и бубнит радио. Мишка затянулся "Примой" и, испоганив чистое небо, выпустил густую струю дыма.

  - Мам, - крикнул он, заинтересовавшись. - Включи-ка погромче.

  Рассказывали про сумасшедшего скульптора, который вылепил женщину, влюбился в свое изделие и попросил богов оживить скульптуру. Чем кончилась эта история, Сорокин не узнал. Из соседней квартиры врубилась песенка о художнике, который подарил возлюбленной аж миллион алых роз, полностью распродав имущество и оставшись нищим.

  На другой стороне улицы стоял такой же многоквартирный барак, и в крайнем окне, между шторами, появилась фигура девушки в зеленой футболке. Мишка в приветствии вскинул руку.

  Девушка заметила его, ответно кивнула. Он ткнул себя в грудь и потопал пальчиками одной руки по ладони другой. Жест, понятный пятилетнему ребенку: можно зайти?.. Шторы, насыщенно желтого цвета, задернулись. Мишка вздохнул, загасил сигарету и кинул окурок в буйные заросли цветов, а потом пошел собираться на работу. Во вторую смену. По правде сказать, с напрочь исчезнувшим энтузиазмом...

  За ужином мать сообщила последнюю новость: снос их барака и переселение в новую квартиру опять откладывается.

  - В связи с чем? - спросил он, уплетая жареный картофель столовой ложкой.

  - В связи с башнями-близнецами, - пояснила мать.

  Мишка, как и все, знал и видел по телевизору теракт в Нью-Йорке, но привязать к своим баракам сразу не смог.

  - Причем тут башни-близнецы? - не понял он.

  - Не знаю, - ответила мать. - Так районное начальство объяснило.

  И, подумав, Мишка все-таки вник в логику начальства. Дескать, в мире такое творится - массовый террор, убийство тысячи ни в чем не повинных людей, возможный конец света, а вы тут со своими бараками лезете. Налопавшись картошки и запив чаем, он вышел из дома, сел на автобус и благополучно проехал центр города с его соблазнами - кафешками и забегаловками, украшенными незатейливой рекламой. И вообще, все шло отлично. Кондукторша, грузная женщина с родинкой на левой щеке, отоварила билетом с номером: 777-769, - и он тотчас, проделав несложные арифметические подсчеты, протянул ей полста рублей:

  - Барышня, оторви-ка мне еще восемь штук.

  Ей что - жалко? Она выполнила необычную просьбу пассажира и, таким образом, он стал обладателем счастливого билета из одних семерок. Как тут было не припомнить, что именно под седьмым номером несколько лет играл в юношеской команде по футболу - левым хавбеком. И, в общем-то, успешно играл, считался перспективным малым...

  Прямо по курсу уже показались высокие трубы ТЭЦ. Сюда он устроился по протекции, ему платили приличную зарплату, и сейчас последняя получка приятно умещалась в кармане его джинсов.

  - Тормозни, друг! - вдруг взмолился он, обратившись с просьбой к водителю.

  Дело в том, что на выезде из города, в самом последнем сквере, продавали пиво. Из большой бочки на колесах. Какой-то мужик поднес кружку к губам и, натужившись, сдул пену. Водитель вполне мог пренебречь просьбой: вне остановки не положено! Но, черт бы его побрал, взял и тормознул, и двери распахнул.

  Пришлось сойти и осуществить острое, внезапное возникшее желание. Взяв кружку, Сорокин приложился, выпив примерно треть. Еще можно было успеть на работу, но тут на его беду появился Сашок, знакомый парнишка.

  - Мишель, возьми и мне кружку, - попросил он. - А то я сегодня по нулям.

  Сорокин поморщился, недовольный тем, что его назвали женским именем, но кружку взял - жалко, что ли. На этом его благотворительная деятельность не закончилась. Со стороны брошенного барака, в котором раньше размещалось шахтерское общежитие, показалась компания добрых молодцев, абсолютно независимых и свободных от работы, от норм и правил поведения - от всего на свете. Компанию возглавлял Стефаныч, признанный в городе практик и теоретик бомжей.

  - А! Михуэль, - распознал он Сорокина. - Ты сегодня всех угощаешь?

  И опять назвали по-иному, на этот раз ближе к истине. Дело в том, что обыкновенный русский парень Сорокин, в паспорте значился, как Мигуэль.

  - Мне некогда, - сделал он еще одну попытку отделаться.

  - А мы и не задерживаем, - сказал Стефаныч. - Купи нам по кружке и чеши по своим делам.

  - Может, и брать не на что, - пробурчал Мишка-Мигуэль и тут же рассердился на себя за попытку вывернуться. - А может и есть... да не про вашу честь!

  - И на что ты копишь, если не секрет? Неужели на бронзовый бюст себе, любимому?

  - На первоначальный капитал, - попытался вывернуться Сорокин. - Хочу бизнесом заняться.

  - Ну, ты совсем ожидовел, - удивился Стефаныч.

  Его адепты поддержали главаря возмущенным гулом. Их собралось человек семь, а по составу - настоящий интернационал. Трое - славянской наружности. Четвертый, судя по всему, потомок немногочисленного племени Дерсу Узала; а пятый - несмелый, стеснительно улыбавшийся, - кореец или, возможно, китаец. Еще один, смуглый, чернявый, возможно имел цыганские корни. В самом же предводителе, судя по физиономии, обросшей темно-рыжей бородой, текла и татарская кровь.

  И Мигуэль Сорокин, не в силах стерпеть такого навала, сдался. Купил им всем пива и себе еще взял. Кто-то изъявил желание сбегать в магазин, взять чего покрепче, и он, преодолев в себе пограничный барьер бережливости, щедро субсидировал. "Это ж я эксперимент провожу, - оправдывал себя. - Выясняю, есть ли предел стремления к халяве".

  Главный теоретик бичей добавил водки в кружку с пивом, сделал большой глоток, огладил бороду и авторитетно сказал:

  - Хорошо жить!

  - Ну, а жить хорошо - еще лучше, - добавил Мишка, воспользовавшись известной поговоркой.

  - А вот это в корне неверно, - снисходительно возразил Стефаныч. - Как только начинаешь препарировать жизнь по категориям "хуже-лучше", вся ее прелесть улетучивается. Надо любить жизнь прежде рассуждений о ней.

  И все бичи громкими возгласами поддержали главаря.

  Меж тем компания множилась. Проходившие мимо, совсем посторонние и незнакомые Сорокину люди, спрашивали, что отмечают. "Жизни радуемся", - за всех отвечал Дерсу Узала, помощник Стефаныча по связям с общественностью.

  Остановил эксперимент Сашок, парень молоденький, но ушлый. Он с Мишкой ходил отливать в кусты и предложил отправиться к девочкам, прямым текстом подсказав, что хватит этих бездельников поить. Сам он тоже пока нигде не работалё но бездельником себя не считал.

  И в магазине Сашок инициативу прибрал в свои руки. Настоятельно советовал, что брать, не забыв про французское шампанское, шоколадные конфеты и фрукты. Поистине удивительная щедрость за чужой счет. Мишка заторможено соображал: а если б ему набрать столько всего и с этим добром набиваться в гости к девушке в зеленой футболке... может, выгорело бы? Или желтые шторы задернулись бы в любом случае?

  Он ни словом, ни жестом не остановил разохотившегося паренька, только добавил свое:

  - Ну, шампань купили... Может, еще и шампуни прикупить?