Страница 9 из 13
Для Корнелии предоставлялось немного музыки и немного рисования, сад с розами и несколько книг и друзей, время от времени театры и симфонические концерты. Постепенно семья привыкла к факту, что они не могут ожидать от нее ничего другого. Ей следовало скрывать от них забавные моменты, которые она находила в их старинных здравомыслящих традициях. Они не понимали ее улыбок и никогда не хотели их понять. Бостон сделал их такими, что они никогда не хотели узнать того, что было «не Бостоном» и что могло пересечь устоявшиеся границы их сознания.
Отец Корнелии был профессором в маленьком колледже и был достаточно приличен, но его отец был обычным иммигрантом и еще три поколения после сегодняшнего, собравшиеся за обеденными столами Бостона, могут перешептываться с соседями: «О, да, моя дорогая, ее пра-пра-прадедушка приплыл самым дешевым классом».
Никакой радости не было в ее жизни жены губернатора. Ее обязанностью было выслушивать долгие речи, скучать в разговорах, есть неудобоваримую пищу. Это означало никогда не говорить естественных слов, не смеяться, когда смешно, все рассчитывать, относиться ко всему как к предмету политики, показывать преданность, требуемую от жены для роста карьеры мужа. Нигде никакой очаровательности или юмора, или хотя бы малой толики искренности. Ничего, кроме тяжелой парадности и театральной игры от колыбели до гроба.
Теперь, после смерти мужа, первый же вопрос, возникающий перед ней – где жить? Дело в том, что в дни одного из экономических кризисов хозяином ее семейного дома стал Джеймс Скэттербридж – муж младшей дочери Клары, хозяин процветающих хлопкопрядильных фабрик. Для того чтобы предотвратить полное банкротство тестя, он покрыл все его долги, но получил взамен права на дом и имение семьи Торнвелл.
Начинается тяжелое для Корнелии обсуждение ее будущей жизни. Ее младший зять, этот самый Джеймс Скэттербридж, как бизнесмен, не прячет своих целей и переходит прямо к делу.
– Мама, я думаю, у вас не было времени обдумывать, что вы теперь должны делать, но я хочу сказать первым, что вы найдете радушный прием в нашем с Кларой доме. Нам ничто не доставит большего удовольствия и мы сделаем все, что можем, чтобы вы себя чувствовали, как дома. Все вещи, которые любил губернатор, останутся с вами.
Понять это было достаточно просто – две других дочери, Дебора и Алиса, правы в их страхах за наследство.
– Я полагаю, Джеймс, – говорит Корнелия, – этот дом перейдет к вам.
– Он уже мой, мама. Губернатор, – так по традиции он называет покойного тестя, – дал мне документ на право собственности несколько лет назад. Вы знаете, как его пакет акций вылетел в трубу, и деньги, которые я ему авансировал, были больше, чем стоил этот пакет.
– Конечно, Джеймс, но девочки будут огорчены. Документ включает мебель?
– Да, мама, но Клара и я сделаем все от нас зависящее, чтобы удовлетворить всех. Что я хочу объяснить вам – дом будет таким же, как раньше. Вы увидите, что ничего не изменилось.
– Это так приятно услышать, Джеймс.
Она говорит это губами, но ее мысли улетают далеко. Клара приведет свое семейство из семерых детей и они будут владеть этим величественным старым домом. Она услышит их крики, резонирующие в залах, их каблуки, щелкающие по ступенькам, она увидит их скользящими по полированным полам или играющими на них в мраморные шарики. Примыкая к стене, в библиотеке стоит шкаф высотой три метра и шириной два метра, из французского ореха с ручной резьбой на каждом сантиметре поверхности с вьющейся виноградной лозой и цветами, утреннее солнце струится на них и тысяча граней сияют, как полированное золото, и последний аукционист, оценивающий эти сокровища ее мужа, продал бы этот шкаф за восемь тысяч долларов.
– В этом доме есть несколько ценных вещей, Джеймс.
– Я знаю, мама, и не беспокойтесь. Мы достроим заднее крыло оранжереи, и дети будут там, пока не научатся манерам. Я не привык к красивым вещам, но Клара привыкла, и она – хозяйка в семье. Вы останетесь и поможете ей.
– Я не знаю, Джеймс, мне шестьдесят лет и все это время я делала то, что мне говорили. Теперь я могу хотеть то, что мне нравится.
Перед ним стояла маленькая старая женщина и смотрела на него смеющимися глазами, давая понять революционную идею умения доставлять удовольствие самой себе. В глубине души Джеймс боялся этой большой семьи с ее неуемной гордостью и величавым бессердечием, они были детьми пиратов и капитанов собственных кораблей, нанимаемых правительством для войны, тогда как Джеймс был фермером, чьи предки работали на полях и выращивали еду.
Приехавший муж старшей дочери Деборы Руперт обращается к Корнелии с таким же предложением – жить с ними. У них большой дом на одной из центральных авеню, где они живут три месяца в году, занимая в остальное время замок на скалах северного побережья – прибрежный район между Бостоном и штатом Нью-Гемпшир (New-Hampshire). У Деборы худое лицо и тонкий нос ее отца, она ведет себя в той же жесткой манере. Это для таких людей делаются стулья со строго вертикальными спинками. Она унаследовала от отца понимание и сохранение традиций семьи Торнвелл. Она очень благочестива и отдает свободное время благотворительности с одной особенностью – ей не нравится, когда другие люди участвуют в этой деятельности, потому что они могут вмешаться в ее управление этой благотворительностью. Она также недовольна эффективностью работы нанятых подчиненных: им невозможно поручить какую-либо ответственность. Поэтому она управляет всем.
Корнелия понимает, что если бы она перешла жить с семьей старшей дочери, она могла бы действительно чувствовать себя «как дома» – ей бы всегда говорили, что делать – точно, как если бы ее муж Джошиа был там.
Муж средней дочери Алисы— Генри Винтерс – прошел четыре года Гарварда и три года юридической школы, но сохранил чувства юмора и по этой причине был к Корнелии ближе, чем остальные зятья. Он строен и утончен, одет по моде, его седеющие волосы причесаны живописной волной. Он получает огромные гонорары за инсайдерские знания финансовых проблем Новой Англии, но после рабочих часов становится человеком развлечений, яхтсменом, охотником на лисиц, любимцем балов. Он знает нужных людей, привлекает их к своему бизнесу, оставляя своим партнерам всю утомительную работу по изучению законов и участию в судах.
Генри Винтерс тоже приглашает Корнелию жить у них. Они владеют городским домом, загородным имением и лагерем для отдыха на озере в штате Нью-Гемпшир. У них только один сын, парень, который собирается поступать в школу Святого Марка (епископальная школа для отпрысков знатных семей Бостона и Нью-Йорка), так что в доме будет много места и свободы для Корнелии. Но жить в одном доме с Алисой означало бы вовлекаться во все запутанные детали ее личной жизни – в ее увлечения молодыми гениями, в подробности их появления и исчезновения, в то, что у Генри есть женщина, для которой он арендует квартиру и так далее.
– Генри, – говорит она вдруг, – мне стыдно, что моя семья так себя ведет. Но ты знаешь, Торнвеллы не были такими привлекательными людьми, какими они себя считали.
– Нет, – говорит Генри, – они были великими людьми.
– Что означает, – возражает она, – что они были алчными с примесью маниакальности.
После всех этих бесед Корнелия уходит в спальню, закрывает за собой все двери, чтобы наверняка остаться одной. Она шагает взад и вперед, охваченная бурей страстей. Говорят, что тонущий человек проживает заново всю свою жизнь за мгновение. Сорок лет она жила, подавляя свою сущность. Весь гнев, который она чувствовала, все разочарование, все отчаянье, которые она никогда не показывала. Приключения, которые ей хотелось испытать, она никогда не осмеливалась пережить, а теперь было уже поздно. Она была поймана в ловушку и всю жизнь жила заключенной в клетку, как молодое дикое существо. У нее были мечты, но она их душила, у нее были дети, но их у нее забрали и превратили в чужих. Она оказалась заражена плесенью этой семьи – этой твердой фаланги железных людей с железными душами, с железной волей, которая разрушает вас. Когда-то в этой семье были настоящие люди. Когда-то жили мужчины и женщины, которые действовали, которые осмеливались думать за себя и беспокоиться о чем-то еще, кроме ковров и колыбелей.