Год жизни

В этой ситуации терпят крах все иллюзии, навеянные школьным воспитанием; галантность, рыцарство не для тех, кто стоит в очередях и ни один из присутствующих с горечью подмечает в себе подленькое желание добиться цели любой ценой.

Если время позволит, то я вернусь к анализу состояния души человека из очереди.

...В Нижнее - Ангарске был в час дня, покрутился около кассы, навел справки и, убедившись, что улететь не удастся, навьючил рюкзак, прихватил коробку с лампами на двенадцать вольт, необходимых для освещения в избушке, когда генератор работает и, шаркая сапогами, отправился на "базу" Байкало-Амурской экспедиции, проще говоря, в вагончики.

На базе устроился в вагончике, протопил печь, вымыл голову, побрился, побрызгался одеколоном и, довольный собой, спокойно уснул в спальнике без вкладыша, подложив под чистую голову белую майку...

С утра, рано поднявшись, вышел на трассу с намерением остановить попутную машину, но мои ожидания и здесь не оправдались и не расстраиваясь, я пошел в аэропорт.

После довольно нервных двух часов стояния около очереди в кассу в Нижне-Ангарске, я услышал свою фамилию, произнесенную кассиром по списку на Северомуйск, сунул паспорт с деньгами через головы в окошко кассы и через некоторое время чьи - то руки мне вернули паспорт уже с билетом.

Как можно быстрее зарегистрировал билет и только тогда перевел дух. Признаюсь честно, я перестал верить в систему аэрофлота и "не говорю "гоп", пока не прилечу в Северомуйск...

В самолет я ворвался в первых рядах...

Вот наконец взлетели, и только тут я вздохнул облегченно. Выворачивая шею, всю дорогу смотрел в иллюминатор на посыпанные снегом озера, реки и горные вершины. Сурова природа восточного Забайкалья.

Горные массивы перерезаны ущельями, по которым с гор с шумом стекают прозрачные ключи, сливающиеся в горные речки, а те, в свою очередь, несут свои воды в реки, несущие спокойные воды по заболоченным поймам.

Вот, наконец, Северо-Муйский перевал, западный тоннель, стволы, а вот и посёлок Тоннельный, а рядом - серебряная лента Муякана.

Самолет приземлился, и в окно было видно, как ветер крутит поземку по летному полю... В двенадцать часов дня, я уже был на спуску к речке Курумкан и, не выдержав, свистнул собак... Через минуту на меня откуда - то сбоку из кустов налетела Рика и, визжа от радости, облизала мою одежду и руки. Но Пестря, несмотря на повторный свист, не явился...

Наконец, я вхожу в дом и застаю много гостей и большой беспорядок. Пол грязный, залит соляркой около печи, на обеденном столе - ворох грязной посуды, и запах солярки в жилом доме - все это привело меня в мрачное настроение, но еще больше я помрачнел, когда узнал, что Пестря сбежал из дому сразу после моего отъезда и с той поры не появлялся.

Каково мне было это слышать, если я целый год потратил на то, чтобы сберечь Пестрю, натаскать его к охоте, и вот за две недели до открытия охоты он исчезает. А сколько нервов я положил на его воспитание? И главное, я к нему привязался, как к своему ребёнку!

Переночевав, я стал готовиться к походу на речку Казанкан, где мне определен охотничий участок...

И, наконец, 3 ноября, утром, мы с Нестером и Рикой отправились в вершину Казанкана.

Отойдя недалеко от дома, стрелял белочку, которую грамотно и аккуратно облаяла Рика.

Чем выше мы поднимались вверх по течению речки, тем глуше становились места.

Тропа, петляя, то пропадала, то появлялась вновь, изредка приходилось преодолевать каменистые осыпи, подходящие прямо к воде. Пойма речки узкая, поросшая лиственничником и изредка непроходимыми зарослями кедрового стланика.

К полудню подстрелил еще белочку, и остановились. Вторую белочку стрелял четыре раза экспериментальными зарядами. Заряжал так: пороху ¾ нормального заряда, а дроби 2/3.

И выяснилось, что такой расклад никак нельзя считать лучшим. Личный опыт иногда разбивает в пух и прах книжные рекомендации...

По дороге встречали волчьи следы, следы соболя и белочки. Ночевать остановились в половину пятого вечера, пройдя за день около 10 - 15 км. Нарубили дров, сварили кашу, попили чаю и, подстелив под себя ветки, стланика, дружно уснули, благо ночь была теплая, перед снегом.

Ночью, небо то затягивало, то вновь видны были звезды. Рано утром позавтракали, попили чаю и решили идти на штурм перевала, в долину реки Муякан...

Часа через два после рассвета, подул пронизывающий холодный ветер, и чем выше в гору мы поднимались, тем резче дул ветер и глубже становился снег. Ко всему, путь предстояло прокладывать почти полностью по курумнику - каменной осыпи, предательски скрытому под снежным "покрывалом".

С грехом пополам перевалили гребень распадка, и что же перед нами предстало?

Подъем был весь впереди, и только где - то далеко вверху было видно, что собственно перевала нет, а долинка горного ключа сворачивает налево и прячется за скалой. Духом мы не пали, но сомнения в успешном окончании восхождения, вкрались в сознание.

Под пронизывающим ветром, еще час карабкались вверх, по колено в снегу, подворачивая ноги на невидимых камнях. Силы были на исходе - не знаю, как Нестер, а меня прошиб холодный пот. Хотелось пить, ноги, разъезжаясь в снегу, едва слушались меня, ружье болталось за плечами ненужным грузом цепляясь за стланик; то и дело снег попадал в стволы...

Наконец, я остановился, отдыхая и затравленно осматриваясь. Нестер тоже был на пределе. Шансов живыми выйти из этого преодоления было не так много: недалек был вечер, мороз крепчал, и еще неизвестно, что нас ждет на той стороне, скорее всего голые, почти отвесные скалы, полузасыпанные снегом.

...Мы повернули назад, - идти вниз намного легче. Вскоре вступили на наледь и где шагом, где прокатываясь по крутым спускам на мягких местах, вновь спустились в долину Казанкана. Остановились на берегу попить чайку. Развели большой костер, но ветер начисто сдувал жар костра в сторону.

Мокрая спина заледенела, и меня бил неудержимый озноб.

По пути провалился в воду левой ногой, и сапог смерзся, сжав ногу в тиски, препятствуя нормальному кровообращению, и нога стала подмерзать.

Хорошо Нестер держался молодцом: сходил за водой на речку, нарубил дров, достал продукты. Выпив три кружки обжигающего сладкого с молоком кипятка, я немного отошел, и когда мы тронулись дальше, то я был уже в норме.

Пошел снег, стало теплее, на подходе к прошлому ночлегу подстрелили еще белку.

На биваке занялись каждый своим делом. Нестер развел костер и варил ужин, я заготовлял дрова и строил шалаш - укрытие от снега. Стемнело в пять часов вечера, но у нас все дела уже были сделаны, и весь вечер, отдыхая, разговаривали, сидя у костра.

Ночь спали кое-как: было очень холодно, и оказалось, что даже большой костер не греет. Повернемся спиной к костру - мерзнут ноги и живот, если животом к костру ляжешь, то леденеет поясница...

Хорошо ночи длинные, успеваешь даже, урывками задремывая, восстанавливать силы, и к утру хоть немного отоспаться.

Ещё в темноте, позавтракали без аппетита, попили горячего чаю и пустились вниз по знакомой уже дороге, в сторону дома. Назад было идти значительно легче, да и погода восстановилась...

К дому подходили в пятом часу, уже в сумерках...

На сейсмостанции нас ждали очень нехорошие новости.

С сейсмостанции Кавокта, где мы с Нестером работали весной, седьмого ноября вечером, ушел вниз по реке с лёгким топориком в рюкзаке, одетый в осеннюю легкую курточку, один из двух операторов, Виктор Палыч, по прозвищу "Интеллигент".

Толя Полушкин, сбиваясь, рассказал нам, что Игорь - второй сейсмооператор и Витя, что - то между собой не поделили. Игорь вылил "бражку" которую поставил "Интеллигент", и тот, обидевшись, ушел в ночь со станции. Вот уже третьи сутки безуспешно шли поиски "Интеллигента", и самое реальное предположение, которое вертелось у всех в голове: Виктор Палыч замерз...