Страница 9 из 13
Преобладание одной из двух ориентаций по ряду функций не абсолютно; в каждой ориентации заложены политические, лингвистические, пространственные и иные способности, однако весьма различается степень их выраженности. Так, лексикон традиционализма формировался не сразу и имел свои особенности: вероятно, он уступал реформаторскому, в нем имелись не только целостные образы, но и отдельные выражения, фразы. Это относится как к устной, так и к письменной речи. Традиционалисты хорошо понимали устные инструкции, проверенные слова. Они были способны накапливать опыт, вспоминать политические задания и тексты, которые «видели» или «ощущали» много лет назад.
Можно предположить, что способности к восприятию политической речи у традиционалистской ориентации не намного меньше, чем у реформистской, но способности к устной речи были ограничены. «Немой» традиционализм обладал, скорее, большими способностями к письменной речи. По-разному проявлялся традиционализм и реформизм в анализе вербальной информации.
Раздел II
Изменчивость и неизменость советской системы 1950-х – начала 1960-х годов
Часть 1
Стресс системы и модели адаптации
Стресс и адаптационный синдром. Смерть Сталина породила в СССР невиданную прежде реакцию напряжения, возникшую в чрезвычайных обстоятельствах; выявилась неизвестная прежде общая реакция советской системы. Психологическое воздействие кончины генсека не просто нарушило принятый уклад жизни, но обернулось неспецифическими реакциями в разных областях и стратах. Лавинообразный рост нагрузки на Кремль породил череду разнонаправленных действий, заявлений, документов, решений.
Стрессовое состояние[44] с возбуждением, состоянием неопределенности, страхом вызвало сбои в прежде отлаженном механизме управления. Внешне рациональные и прагматичные действия, воплощенные в организации масштабных траурных мероприятий в СССР, Китае, Корее, странах Восточной Европы, сопровождались неожиданными сбоями, многочисленными жертвами в Москве[45]. Власть пыталась привести в действие внутренние возможности, позволяющие адаптироваться к внезапным и необычным изменениям среды, но критическое возбуждение провоцировало сдвиг в работе ведущих элементов системы – Старой площади, Лубянки, правительства, МИДа.
Стресс как неспецифический ответ советского организма на предъявленное ему требование жить без Сталина, потребность осуществлять приспособительные функции для восстановления нормального состояния СССР оказались испытанием для «верхов» и «низов», воспринимавших происходящее в координатах катастрофизма[46]. Послевоенные социопсихологические синдромы, выявленные в работах Е. Ю. Зубковой[47], дополнялись невиданным прежде нервно-эмоциональным напряжением, провоцируя отклонения от удобных «верхам» норм.
Рассогласованность представлений (Н. Гербарт), особая модальность ощущений (В. Вундт) – эти и другие теоретические интерпретации эмоций реально проявились в «мартовском плаче» о Сталине, психическом потрясении, означавшем для разных групп горе и испуг, страх и неопределенность, ощущение сиротства, беззащитности, одновременно являя для других радость, долгожданный исход[48]. О реакции на смерть генсека имеется множество свидетельств. Так, по воспоминаниям А. А. Вахромеева, в Джезказганском лагере «вскоре после смерти Сталина, встреченной всеобщим ликованием, начались серьезные изменения режима. Было отменено требование носить на спине, ноге, рукаве и шапке номера. Лагерь радиофицировали. Идя под конвоем на работу, узники не обязаны были, как раньше, держать руки за спиной. Разрешили свидание с родными. Нам стали выписывать немного денег, по безналичному расчету в лагерном ларьке можно было купить кое-какие продукты»[49]. Об аналогичных переменах пишет Е. С. Гинзбург: «…в комендатурах появились скамейки, обращение “товарищ”. Инъекции безудержного возбуждения вызывали слова “незаконные методы следствия”… Распространялись слухи о бунтах… огромное большинство ссыльных явственно ощущало, как дрогнуло государство, лишившееся Владыки к исходу тридцатого года его царствования, как смутились и переполошились все крупные и мелкие диспетчеры»[50].
Показательна оценка собственного состояния, которую дал Н. С. Хрущев в выступлении на совещании писателей в ЦК КПСС 13 мая 1957 г.: «…события после смерти Сталина, это было большое потрясение, и особенно это было большим потрясением для меня, как докладчика известного вам доклада на съезде партии, где мы очень откровенно сказали и осудили его, резко осудили. Но, товарищи, и я, как докладчик, и друзья мои, с которыми я работал и работаю, мы по-детски плакали, когда были у гроба Сталина. Поэтому надо с этим считаться. И что же это у нас были тогда слезы неискренние, когда мы плакали, когда Сталин умирал, а потом стали плевать на труп Сталина, когда его вынесли и в мавзолей положили? Нет, товарищи, мы были искренними и сейчас искренни»[51].
Когнитивные механизмы эмоциональной реакции миллионов включали инициирующее (активирующее) событие – смерть «отца народов», породившую возбуждение с пусковыми мыслями и разрушающими переживаниями, в свою очередь, накалявшими возбуждение. Факторами, усугубляющими воздействие «мартовского» стресса, являлись: нежелание менять устоявшиеся представления; категоричность в восприятии неофициальных оценок Сталина; наличие иррациональных установок; инерция мышления.
Различными были психологические и психофизиологические показатели эмоциональных реакций весны 1953 г.: особенности речи, разнообразие внешних проявлений, активнооборонительные и пассивно-оборонительные вегетативные реакции. Выявилось многообразие эмоциональных процессов и состояний, ведущих и производных переживаний, типов эмоциональной направленности. Все это соотносилось с аффектацией, следы которой в виде навязчивости и торможения долго сохранялись в психологическом пространстве 1950-х гг.
Эмоциональная напряженность отражала конфликт в ценностно-смысловых полях жизненного мира миллионов людей, связанный со стремлением к стабильности, с одной стороны, и к изменениям – с другой. Проявление эмоциональных и поведенческих расстройств, связанных с «вождистским» стрессом, можно понять как возникновение у многих людей ненаправленной эмоциональной активности в период диссоциации эмоционально-установочных комплексов.
Амбивалентный по природе стресс весны 1953 г., будучи системным феноменом, переживался, с одной стороны, как самодиагностика системы, обнаруживающая новые горизонты собственного развития и обладающая готовностью выхода (модель «эустресса»). С другой стороны, это была оценка начинающейся деструкции системы, которая как бы не могла без Сталина удерживать свою целостность в силу факторов, блокирующих возможность саморазвития и самореализации (модель «дистресса»), что вызывало угрозу ее устойчивому существованию[52].
Именно поэтому неспецифические требования, предъявляемые воздействием смерти Сталина как таковой, можно считать выражением сущности адаптационного синдрома, включающего фазы шока, устойчивости и истощения[53].
Междисциплинарное понятие «адаптация» отмечено содержательным разнообразием. Применительно к СССР 1950-х – начала 1960-х гг. адаптация может рассматриваться в различных аспектах. Первый – свойство советской системы приспосабливаться к реальным и возможным изменениям (система адаптации). Второй аспект – сам процесс приспособления, третий – адаптация как метод, основанный на способности властей к рациональной оценке информации в плане приспособления структур и политического курса для достижения некоторого критерия оптимальности. В последнем аспекте речь идет об адаптационных алгоритмах.
44
Китаев-Смык Л. А. Психология стресса: Психологическая антропология стресса. М., 2009; Психические состояния / сост. и общ. ред. Л. В. Куликова. СПб.: Питер, 2000; Щербатых Ю. В. Психология стресса. М., 2008.
45
Поляков Ю. А. Похороны Сталина. Взгляд историка-очевидца // Новая и новейшая история. 1994. № 4-5. С. 195-207.
46
Кертман, Г.Л. Катастрофизм в контексте российской политической культуры // Полис. 2000. № 4. С. 6-18.
47
Зубкова Е. Ю. Общественная атмосфера после войны // Свободная мысль. 1992. № 6, 9; Ее же. Послевоенное советское общество: политика и повседневность, 1945-1953 гг. М., 2000.
48
Козлов В. А., Мироненко С. В., Эдельман О. В. Сталин умер! Из надзорных производств Прокуратуры и Верховного суда СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. URL: http://www.idf.ru/documents/info. jsp?p=10&set=55551.
49
Горячее лето 54-го // Известия. 1992. 10 июня.
50
Гинзбург Е. С. Крутой маршрут: Хроника времен культа личности. М., 1990. С. 151-153.
51
Источник. Документы русской истории. 2003. № 6. С. 78.
52
Бохан Т. Г. Культурно-исторический подход к стрессу и стрессоустойчи-вости: автореф. дис. … д-ра психол. наук. Томск, 2008. С. 28.
53
Selye Н. Experimental cardiovascular diseases: in 2 vols. Berlin, 1970; Item. Hormones and resistanse: in 2 vols. Berlin, 1971 (в русском переводе: Ceлье Г. На уровне целого организма. М., 1972; Его же. Очерки об адаптационном синдроме. М., 1960; Его же. Стресс без дистресса. М., 1979).