Страница 8 из 13
Традиционалистское восприятие более чувствительно к интонации, метафорическому смыслу, образности речи, оно почти не понимает глаголов, абстрактных терминов, не способно на ложные высказывания, хотя по-своему и понимает юмор. Интересные замечания по этому поводу представила Н. Б. Лебина, сравнивая «Толковый словарь языка Совдепии» и словарь-справочник «Новые слова и значения». Ссылаясь на мнение Вильгельма фон Гумбольдта, она пишет: «“глагол… резко отличается от имени существительного и других частей речи, которые могут встречаться в простом предложении… Все остальные слова предложения подобны мертвому материалу, ждущему своего соединения, и лишь глагол является связующим звеном, содержащим в себе и распространяющим жизнь”. Создатели “Толкового словаря языка Совдепии” сочли возможным и необходимым включить в его состав всего лишь 57 глаголов, из них к хрущевскому времени относятся 5 (“глушить”, “загнивать”, “прописать” (?), “разложиться”, “репрессировать”)». Иное дело – «Словарь-справочник», который «включает 3500 слов, из них 135 глаголов, причем в большинстве своем – это новые глаголы, что свидетельствует о динамизме языка хрущевского времени. Лишь 18 глаголов, в числе которых “выбить”, “дать (на лапу)”, “загорать”, “капать”, “спустить” и др., обрели иной смысл в изменившихся социокультурных условиях»[36].
Что касается реформистской ориентации, то она, скорее, соотнесена с геометрическим восприятием мира, одномоментной (холистической) обработкой информации, что обеспечивало образный охват ситуации, формируя полный образ из фрагментов. С этим, возможно, связана специфика пространственной геополитической картины, представленная в различных официальных текстах.
Наследники Сталина, казалось, были обречены на «новое» политическое мышление, которое по определению направлено на преодоление инерции, предполагает гибкость, инициативность, творчество. Их «новое» мышление должно было опираться на политико-психологические характеристики, проявляющиеся в принципиально иных, чем прежде, способах принятия политических решений и их практической реализации. Однако «новизна» на деле сочеталась с инерцией, нежеланием менять систему взглядов и оценок, изменить направленность и характер действий, отказаться от привычного механизма принятия решений. Групповой конформизм, убежденность в полном «совершенстве» своей веры – значимые характеристики традиционализма и реформизма 1950-1980-х гг. Партийный и личный опыт советских «верхов» мало учил тому, как подходить к системе и людям, сохраняя новизну взглядов, как уходить от прежних формул. С этим связана еще одна функциональная особенность традиционализма и реформизма – единство в признании идей гармонии интересов партии и народа, бесконфликтности политической жизни, построения общенародного государства, устройства социально однородного общества, ликвидации граней между классами, устранения различий между городом и деревней.
Дихотомической асимметрии соответствует распознавание «своих» и «чужих», узнавание и неузнавание. Recognition/ misrecognition, co
Модификационная адаптация 1950-х гг. вынужденно меняла многие структуры, объекты, включая формат Коминформа – детища Сталина и Жданова, а с ним и конспиративистскую ментальность – преграду переменам в социополитической и идеологической сферах[38]. Субъектно-деятельностный подход к изучению политического менталитета позволяет выделять конспиративистскую ментальность как самостоятельный уровень субъектности. Бинарность конспиративистской ментальности[39]обусловлена тем, что ее неосознанные структуры – более устойчивые образования, менее подверженные изменениям. Осознанные структуры политического менталитета, наоборот, более динамичны и склонны к диверсификации. Это можно подтвердить сравнением конспиративизма Коминформа и мифосимволики советского Торжества, когда в идеологическом осмыслении, гражданском прочтении и общенародном восприятии «чужое» представлялось иначе, нежели в повседневной практике (800-летие Москвы, 70-летие Сталина и др.). В этом проявлялась амбивалентность образа внешнего врага: функциональный для укрепления внутренней интеграции, политической однородности и социетальной идентичности, он оказывался дисфункциональным для современности, требующей терпимости и культурного многообразия. С очевидностью это продемонстрировал Фестивалитет 1957 г. При этом традиционалистское конструирование образа врага по-прежнему осуществлялось посредством формирования враждебных представлений об Они-группах и исходящих от них угрозах, что связывалось с потребностями формирования внутригрупповой идентификации Мы-группы.
Когда говорят о политических координатах, не забывают о зрении. Анализ политического контекста «партийного зрения»[40]выявил жесткость дихотомии слепоты/зрения применительно к 1920-1930-м гг.: факт видения/невидения становился в то время политикой. Политическое зрение как визуальный протез власти в разных формах и воплощениях выявляло связь советского бытия с улучшением зрения. Отсюда метафора о советской власти, открывшей людям глаза на мир прошлого и настоящего. Характерно внимание к реально слепым с признанием их права на работу (организация в 1925 г. Всесоюзного общества слепых).
1950-е годы отмечены охлаждением жажды «социальной зоркости», правильного «социального зрения» (распознавание носителей литерных номинаций). Менялись визуальные режимы и технологии, оперировавшие реальными образами. Увядала офтальмологическая терминология («Только слепые не видят....»), хотя еще встречались упреки в политической близорукости.
Политико-идеологическим ориентациям соответствовали собственные принципы организации политического письма и речей. Вероятно, обе ориентации были равноценны по уровню мышления, но одна из них оставалась «говорящей», а вторая – в некотором плане «немой». Реформизм – это дословно воспринимаемые обозначения, «слова-концепты», грамматическое оформление высказываний и характеристик свойств. Стоит вспомнить «прогрессивное человечество», «поджигателей войны» и т. п. Характерны высказывания Н. С. Хрущева, запечатленные в сборниках его выступлений по внешней политике: «Если взять фотографии Гитлера и Аденауэра, то это – люди, совершенно не похожие друг на друга. А если говорить о политике, которая проводится господином Аденауэром, то это – та же политика, с которой начинал Гитлер… Гитлер, раскрыв свою пасть, не смог проглотить то, что хотел, и подавался, Аденауэру только и остается, что облизываться, злобствовать»[41]. «Если американские генералы и адмиралы своими сумасбродными заявлениями хотят подействовать на Советское правительство, запугать нас, то, как говорится: поищите дураков в другой деревне, в нашей их нет, давно перевелись»[42]. «Империалисты зря тратятся. Какие бы подачки они ни давали своему коню, он не может свернуть колесницу революции в сторону с пути, начертанного марксизмом-ленинизмом»[43].
36
Левина Н. Б. Лингвистические источники периода десталинизации в СССР (опыт сравнительного анализа «Толкового словаря языка Совдепии», словаря-справочника «Новые слова и значения» и «Краткой энциклопедии домашнего хозяйства») // Новейшая история России / Modern history of Russia. 2011. № 1. С. 20-22.
37
Althusser L. Ideology and Ideological State Apparatuses (Notes towards an Investigation) // Mapping Ideology. London, 1994. P. 129.
38
Стариков H. В. Конспиративистская ментальность Коминформа: особенности политического менталитета «холодной» войны // Гуманитарные и социальные науки. 2014. № 1. URL: http://hses-online.ru/2014_01.html.
39
На это обращает внимание Р. Хофштадтер, который пишет: «Мир конспиративиста радикально дуален и полон угроз; в нем проводится четкая грань между силами добра и силами зла, причем последние одерживают верх» (Hofstadter R. The Paranoid Style in American Politics and other Essays. N.Y., 1965).
40
Орлова Г. А. «Карты для слепых»: политика и политизация зрения в сталинскую эпоху // Визуальная антропология: режимы видимости при социализме / под ред. Е. Ярской-Смирновой, П. Романова. М., 2009. С. 35-82 (см. также: Elden S. The Place of The Polis: Political Blindness in Judith Butler's Antigone's Claim // Related Content – Project MUSE – Johns Hopkins University. 2005. Vol. 8, iss. 1).
41
Хрущев Н. С. О внешней политике Советского Союза. 1960 год. М., 1961. Т. 2. (июнь-декабрь). С. 163.
42
Хрущев Н. С. Мир без оружия – мир без войн. М., 1960. С. 227.
43
Хрущев Н. С. К победе в мирном соревновании с капитализмом. М., 1959. С. 436.